Юрий Корчевский - Боярская честь. «Обоерукий»
– Истинно так.
– Одежду зимнюю себе и холопам возьми. Менять уже в январе будут – холода там в это время стоят, стужа лютая, снега по пояс. Валенки на всех припасти не забудь, бо в сапогах ноги поотморозите.
Мы попрощались, уговорившись о дне выезда. Оставшуюся неделю я мотался как угорелый. Одежду у холопов проверил – нет ли худой, валенки на всех купил, Федьку за провизией послал. Груза набиралось изрядно. Не поместится все в переметных сумах, придется пару заводных лошадей под груз брать. А лошадей получалось уже восемь, да на каждую – овса да сена хоть немного. Телегу же брать никак невозможно – с нею месяц добираться будем, да и мороз со снегом если ударит, то уж не телега, а сани надобны. И куда ни глянь – всюду хозяйский глаз нужен. Не догляжу чего дома – так в дозоре не докупишь. В общем, пороха свежего подкупил, свинца. Пистолетов пару на торгу подобрал – раньше все руки не доходили. Так время и пролетело.
Утром я проснулся с мыслью – сегодня выезжаем. Мы не спеша поели, кухарка пирогов свежих в переметные сумы всем положила.
К полудню застучали по улице копыта. Я выглянул. У ворот спешивался Никита, за ним стояла кавалькада всадников. Я вышел из дома, поздоровался.
– У тебя сколько заводных? – спросил я у Никиты.
– Пять – груза больно много, – пожаловался Никита.
– И у меня две.
Я скомандовал своим холопам, они взлетели в седла и выехали со двора. Тучковские ратники встретили их со смехом, с подначками:
– Долго спим, братцы! Мы уже пыль глотать устали, а они вон – принаряженные!
Я попрощался с Еленой, с Васяткой, вскочил на лошадь, и мы тронулись в путь.
Ехали с Никитой бок о бок, сзади – ратники. Только недавно я проезжал этой дорогой из Нижнего и снова возвращаюсь.
– Ты чего смурной, Георгий?
– Дел недоделанных много осталось.
– У меня тоже. Только выбрось все из головы. Теперь три месяца мы на службе государевой – о другом голова болеть должна.
– Ты в который раз в дозоре?
– Четвертый уже. Зимой хорошо – снега по пояс, кони в нем вязнут, татары по зимним лагерям сидят, в юртах, набегов не делают. Вот летом был – беда просто. Мы одно место стережем, а они в десяти верстах рядом просочатся. За каждым кустом ведь ратника не поставишь. Наша задача простая: увидел войско чужое – шли гонца к воеводе. Если шайка малая прорывается – попробуй сам разбить, гонца шли к соседям – они помогут. Вот и вся хитрость. Все остальное время спи да ворон считай. Все равно зимой в деревне делать нечего, так что не горюй. Вернемся – целый год никуда более не пошлют, если только не война. А за дозор на засечной черте государь серебром платит, как за войну.
Так мы и ехали, и всю дорогу Никита меня учил, что да как делать. «Ладно, на месте осмотрюсь – пойму», – решил я.
Через несколько дней на перекрестке дорог воины увидели сожженный постоялый двор, где мы с Федором выдержали нападение татарской шайки. Я взглянул на пепелище. Постройки рядом с домом уцелели, но жители окрестных деревень растащили доски от конюшни и сараев.
– По пьяни, небось, сожгли, – высказал предположение Никита.
– Да нет, дело было так… – И я рассказал Никите о происшедших здесь трагических событиях. Обернувшись, я увидел, что и Федор, горячо жестикулируя, рассказывает об этих событиях дружинникам.
– Бог тебя уберег, – дослушав, заявил Никита.
Через десять дней мы подъезжали к Нижнему. Переправившись на пароме через Волгу – моем бывшем пароме, поскакали дальше.
Вот и Сура. Мы свернули влево, на восход, и вскоре оказались в небольшой деревушке, где и располагался походный воевода.
Встретили нас радушно. А как же иначе – смена прибыла, конец долгому сидению на заставах.
Мне отвели участок засечной черты, за которую я отвечал, – разумеется, со своими ратниками. На заставе была небольшая избушка, по границе проходил маленький ручей. Три версты в одну сторону, две – в другую. Вроде и невелик участок, а пойди его оборони, когда у тебя всего пять ратников.
Никите достался участок по соседству. Пока не было дождей, мы верхом объехали вверенный нам участок. Еще никогда я не чувствовал такой ответственности. Ведь пройдет враг по моему участку – и пойдет грабить и убивать.
Я сразу выставил по одному дозорному – влево от избы на версту, вправо – на две. По крайней мере, если и появится враг, они успеют быстро сообщить. Все ратники были в кольчугах и имели при себе мушкеты.
Осмотревшись несколько дней, решил я наблюдательную вышку поставить. С нее зрить удобно – видно далеко, и ратников в дозор посылать не надо, распыляя силы.
Мы срубили три высоких сосны, обрубили сучья, лошадьми притащили хлысты к избе. Вкопали хлысты в землю, прибили лестницу, соорудили из жердей площадку с навесом. Трудились все, за исключением тех, кто был в дозоре.
И вот вышка готова.
Я залез на площадку. Видно далеко – верст по пять-семь в каждую сторону. Даже крышу избы, где стоял в дозоре Никита, и то видно.
С этих пор посылать ратников в дозоры я не стал, но один из холопов с утра до вечера стоял на вышке, зорко наблюдая за местностью.
Жизнь облегчилась. Холопы все при мне и всегда готовы к бою. Побаивался я за холопов, когда они в дозор уходили. Что стоит из лука или самострела бесшумно снять дозорного? Некому будет остановить врага – переходи тогда границу, углубляйся на русские земли. А с вышки видно далеко – хотя бы воеводу упредить можно, послав гонца, да и самим приготовиться к отражению нападения.
День шел за днем, и вскоре, выйдя из избы, я зажмурился от ударившей по глазам ослепительной белизны. Снег выпал! Дождей не было, морозы не стояли, а снег – вот он. Изо рта шел парок, а ручеек у берега покрылся тонкой коркой льда.
Ратники поверх кольчуг накинули тулупы, а дозорный на вышке нес службу в валенках – стоять неподвижно было холодно.
А через неделю снега за ночь выпало по колено, местами сугробы были по пояс. И мороз ударил серьезный – по ощущениям – ниже двадцати.
Я регулярно обходил вверенный мне участок. На снегу ведь любой след виден – тут лисица мышковала, тут волк пробежал – матерый, отпечатки лап крупные. Но следов человека не было.
– Успокойся, боярин, кто по снегу пойдет? Татары сейчас в теплых юртах сидят, кумыс пьют, девок лапают. Если и найдется больной на голову, так он по дороге поедет, хоть по санному пути.
По санному пути – это понятно, только реки встали, покрылись льдом так, что он уже всадника с лошадью спокойно выдерживал. Что мешает неприятелю по льду реки двигаться? Снег с середины реки ветром сдувает, лед ровный, как стекло. За одним только смотреть надо – как бы в полынью не угодить. Так она обычно издали видна – темное пятно, парок над ним.
А может, я перестраховываюсь? У татарских коней копыта не подкованы, по льду скользить будут. Это у русских на зиму подковы шипастые ставят – вроде зимней резины на машину. По льду, по укатанному снегу конь ходко идет, не оскальзывается.
Прошел месяц. Мы пробили, протоптали в снегу тропинки вдоль засечной черты. Ходили к соседям, в первую очередь к Никите Тучкову, и к соседям слева, с Великого Устюга, – они подальше дозором стояли. Договорились о сигналах: коли дым от заставы увидели, стало быть – нападение, на помощь спешить надо; сложенные дрова для костра были всегда наготове, заботливо прикрытые лапником.
От скуки ратники запросились на охоту.
– Хорошо, ступайте вдвоем, но – далеко не уходить.
Вернулись ратники к вечеру, довольные удачной охотой. Принесли двух битых зайцев – неплохой приварок к однообразной казенной еде. Свежей убоины мы не ели с того дня, как заступили в дозор. С этих пор я иногда отпускал двух любителей охоты за дичью. Им – развлечение, всем – сытная добавка к обеду.
А однажды примчался Тимьян, в одиночестве и запыхавшийся.
– Боярин, мы там кабана завалили – здоровенный! Самим не донести. Разреши лошадь взять.
– Бери, только чтоб ноги не сломала, а то домой пешком пойдешь.
– Мы осторожно.
Сияющие от радости охотники заявились часа через два. Лошадь еле дотащила к дозорной избе кабана. Мы его вчетвером с трудом подняли.
Ужин получился знатный. Мясо жарили, варили и наелись от пуза. А большая часть туши висела на суку на веревке. В избе не положишь – тепло, на снегу не бросишь – росомаха или волк полакомятся дармовщинкой. Так что мы просто воспользовались старым дедовским способом.
Мясом объедались неделю, из копыт и головы сварили холодец. На выброшенные потроха и обрезки слетелось воронье, оглушительно каркая и устраивая драки. Ратники с интересом наблюдали за ними – делать было все равно нечего.
Иногда, чтобы самому не заплесневеть, я проводил с ними занятия – на саблях, ножах, рассказывал о воинских хитростях, о маскировке, взаимодействии с товарищами. Было бы неплохо пострелять, освежить навыки, да я побаивался, что соседние дозоры всполошатся – на морозе звуки далеко разносятся.
