Юрий Корчевский - Боярская честь. «Обоерукий»
– Молодоват. А справится ли?
– Должен, он мне здесь помогал, все знает.
– Ладно, быть посему, с завтрашнего дня он – управляющий. Только условие одно: не справится, хиреть хозяйство станет али доход упадет – извини, найду другого.
– Вот и сговорились.
Мы ударили по рукам. Андрей кликнул жену, сына Павлушу, быстро накрыли стол, обмыли сделку.
Каждую неделю я старался бывать в селе, контролировать – справляется ли новый управляющий со своими обязанностями? Ведь многие смерды и холопы ему в отцы или даже в деды годятся – будут ли его слушать? Пока все у Павла получалось. Я видел, что он горд назначением и ревностно относится к своим обязанностям. Конечно, какие-то ошибки по молодости да малому опыту будут, только умный выводы сделает.
Андрей целыми днями занимался новой землей. Объездил ее – даже план составил, обдумывая, с чего начать. Я намеренно дал ему свободу действий, было интересно поглядеть, насколько вырос человек, превратившись из мелкого торговца-лоточника в управляющего боярским уделом.
Снег в этом году лег рано – аккурат на Покрова Пресвятой Богородицы. Тонким слоем укрыл он землю, а вскоре ударили жестокие морозы.
В один из таких дней я попал в передрягу, из которой чудом выбрался живым. А дело было так.
Возвращался я ранним вечером – часов около пяти – из села своего в Вологду. Плотные сумерки накрыли землю, в крестьянских избах зажглись светильники. Я выехал из деревни в надежде вскорости попасть домой. Полушубок теплый, конь сытый, застоявшийся, воздух бодрящий – одно удовольствие проскакать по белой от снега дороге.
Конь с места взял в галоп, от набегающего ветра холодило щеки, слезились глаза.
Мы уже одолели на одном дыхании третью часть пути, как конь всхрапнул раз, другой, запрядал ушами и наддал хода. Такого с ним ранее не бывало. Я обернулся. Твою мать! Нас догоняли серые тени, в сумерках лишь светились зеленые огоньки глаз.
Подгонять коня не пришлось, он и так летел, как стрела. Вестимо – конь слышит лучше человека, а видит почти кругом вокруг себя. Однако и серые тени не отставали.
Я вытянул кистень из рукава. «Расслабился от мирной жизни, – выругал я себя, – даже саблю в последнее время брать перестал. На поясе – боевой нож да обеденный и пистолет с одним зарядом». Насколько я помнил дорогу, на пять верст вперед жилья нет, и помощи ожидать не от кого. Влип!
Конь подустал, стал сбавлять темп. Волки догоняли, и самый резвый из них подпрыгнул и вцепился зубами в попону, укрывавшую круп коня от мороза. Я, полуобернувшись, врезал ему грузиком кистеня в лоб. Хрястнула кость, и волк упал, но другие только поддали хода, и крупный волчара вонзился зубами в лошадиную ляжку. Я выстрелил ему в голову, и еще одним серым стало меньше.
Двое волков с разных сторон напали одновременно. Один вцепился в заднюю ногу, другой – в шею. Конь сбавил ход. Кистенем я врезал по лбу тому, что висел на шее, – волк клацнул зубами и упал, но кровь из шеи коня ударила фонтаном. Бедный конь, отчаянно заржав, остановился, и на него набросились другие волки.
Я не стал испытывать судьбу, соскочил с коня и, в один прыжок долетев до заиндевевшей березы, в мгновение ока ухватился за толстый сук, подтянулся и закинул ногу на ветку. Один из волков вцепился мне в каблук, я резко дернул ногой, и сапог слетел. Волк кинулся к упавшей лошади, и стая стала рвать коня на части, рыча и чавкая.
Коня было жалко до слез – ведь это он спас меня, когда я свалился в колодец. Но что я мог сделать? Я сидел в неудобной позе на дереве, сапог валялся на земле, пистолет разряжен, и из оружия – только боевой нож да кистень. С одним волком я бы справился – но с несколькими?
Через какое-то время стало совсем темно, только луна освещала жуткое волчье пиршество.
Я отчаянно искал выход и не находил, меж тем нога стала мерзнуть.
Нажравшись и оставив от коня один скелет, стая уселась под деревом. На душе стало неуютно. До утра от мороза околеть можно – когда-то еще появится обоз на дороге? Если нечаянно усну, если сделаю неосторожное движение или промороженная деревяшка сломается под моим весом и я свалюсь – волки меня обглодают, как коня. Ну убью я одного – другого не успею. Волк ведь по своей хищной привычке первым делом жертве в горло вцепляется.
Неожиданно один из зверей дернулся и упал. Другие тут же вскочили, но еще один свалился, дергая в агонии лапами. Из шеи его торчала стрела. Волки бросились врассыпную. Что за диво?
С дороги послышался голос:
– Жив, человече?
– Жив пока.
– Значит, долго жить будешь. Слазь, разбежались твари.
Я попробовал слезть, но руки окоченели, слушались плохо, и я почти свалился на землю.
С дороги к дереву шел молодой парень. Интересно – как его не услышали волки и не увидел я?
– Ты сапог-то обуй, ногу отморозишь.
Я натянул сапог. Ногу, вернее – пальцы на ноге, я почти не чувствовал. Парень осмотрел останки коня, поправил лук.
– Не повезло тебе, мужик.
– Это как сказать. Коня потерял, зато сам живой остался. Как звать-то тебя, спаситель?
– Демьяном кличут.
– Видно, Божий промысел тебя на эту дорогу привел. Спасибо!
– Каким промыслом? Охотник я, в город иду.
– Как же тебя волки не услышали?
– На то и охотник, чтобы скрадывать. К тому же звери тобой отвлеклись. Мы стоять и говорить будем или в город пойдем?
– Пошли.
– Постой, а седло снять?
– Так оно погрызено все.
– И то верно.
Мы направились по дороге в город. Охотник молчал, шел ходко. Первое время я за ним не успевал, но потом нога отошла, и мы шли рядом.
Добрались до города под утро. Городские ворота были еще закрыты, но за мзду стражник приоткрыл воротину, и мы вошли в город.
– Переночевать-то у тебя есть где? – спросил я Демьяна.
– На постоялый двор пойду.
– Пошли ко мне, до утра поспишь в воинской избе – тепло, за постой платить не надо. Утром поешь да по делам своим направишься.
– А ты кто такой будешь?
– Боярин я, Михайлов.
– Ага, слыхал о таком. Я на берегу Сухоны был, когда ты с купцом Толмачевым гонки устраивал. Я на торг тогда ходил, шкурки продавал. Ох, и здорово ты его тогда умыл!
Ворота моего дома были закрыты, на мой стук вышел один из холопов, отворил, и мы отправились спать.
