Юрий Корчевский - Боярская честь. «Обоерукий»
Где-то через неделю после удачной охоты дозорный с вышки закричал:
– Вижу всадника на реке, в нашу сторону скачет.
Что-то интересное: за все время сидения нашего на засечной черте это – в первый раз.
Я схватил мушкет, взял с собой Федора, и мы поспешили к реке. Действительно, справа по льду реки в нашу сторону во весь опор мчался всадник. Пока он еще был далеко, и нельзя различить – чей он? Татарин или наш? Если наш, чего по пограничной реке скачет – или случилось что?
Всадник приблизился, и я разглядел лохматую лошаденку, татарина в тулупе и лисьем малахае. За спиной виднелся саадак с луком.
Делать тебе здесь нечего – чужие тут появляться не должны.
Я улегся в снег, прижал мушкет к дереву для устойчивости. Федор, глядя на меня, проделал то же самое. Черт, далековато до всадника – метров сто пятьдесят, практически – запредельно. Прицельная стрельба из мушкета пулей возможна метров на пятьдесят-семьдесят. А тут – двойная дистанция, да еще и цель быстро движется.
Я вынес упреждение, повел стволом перед всадником, нажал спуск. Громыхнуло сильно, приклад привычно ударил в плечо. Всадник продолжал скачку, лишь погрозил нам кулаком.
Но все-таки я куда-то попал. Конь начал замедлять бег, и метров через пятьдесят сначала остановился, потом упал на бок. Татарин успел соскочить.
– Стреляй, Федя, пока он стоит!
Федька выстрелил. Мимо! Было хорошо видно, как пуля угодила в лед реки, выбив сноп ледяной крошки.
Татарин сплюнул в нашу сторону и побежал дальше.
Наши лошади – в конюшне, пока за ними сбегаешь, пока оседлаешь – не догнать татарина, спрячется где-нибудь. Бегом догонять – у него слишком большое преимущество в дистанции. А стрелять уже невозможно – оба мушкета разряжены. Так и ушел татарин.
Федька сбегал к убитой лошади, осмотрел, вернулся назад.
– Пуля в легкое угодила, потому она не сразу пала, – заявил он. – Даже седла на лошади нет, – сплюнул холоп. – Вообще-то я в татарина целил, а не в лошадь. Далеко уж очень было, потому и промахнулся.
– Где же промахнулся! И так выстрел удачный – на таком-то расстоянии. Я и близко не попал.
История эта имела свое продолжение. Через два дня мои любители охоты пошли за дичью, но вскоре вернулись назад.
– Боярин, следы от сапог на снегу. Идут от Суры, в тыл – нас обходят стороной.
– Двое остаются здесь, один, как всегда, на вышке. Вы двое – со мной, показывайте, где след видели. С собою взять мушкеты.
Мы быстрым шагом, почти бегом направились в лес. Мы бы и побежали, да снег глубокий не давал, и так через пару сотен метров пот по лицу градом катился.
– Вот! – остановились ратники и указали на след.
Я присел, внимательно оглядел следы. Шел один человек – след не утоптан, как это бывает, когда по следу одного идут несколько человек. Явно татарин – следы сапог без каблуков, скорее всего – зимние ичиги.
– За ним! – Меня охватил охотничий азарт.
Чего татарину в наших тылах делать? И как он сюда без лошади забрался? Не тот ли это татарин, лошадь которого я подстрелил несколько дней назад?
Следы шли широким полукругом вокруг нашего зимовья и выходили прямо к нему.
У избы послышался шум. Мы кинулись туда. На снегу перед избой лежал молодой татарин, на нем сидел мой холоп и вязал ему руки.
– Стервец, с ножом на меня кинулся, вот – тулуп пропорол, такую хорошую вещь испортил.
– Ты кто таков, что здесь делаешь?
Татарин молчал, только зло смотрел исподлобья.
– Ну молчи. Поднимайте его, пошли – отведем к воеводе, пусть он сам с ним разбирается.
Мы с ратниками привели его к воеводе, сдали с рук на руки. Поговорили с воеводой о службе, а в обратную дорогу холопы прихватили полмешка крупы и сухари.
– На других участках спокойно, только вот у тебя лазутчик объявился. Ничего, у нас мастера есть – заговорит. За службу – спасибо.
И снова потянулись унылые однообразные дни.
Снега прибавлялось, и я с тревогой ожидал уже скорой смены. Как-то мы на лошадях отсюда выберемся?
Наконец, через две недели прибыла смена, причем пришла она не с тыла, а прискакала по льду Суры.
Сначала о войске известил дозорный. Мы уже всполошились было, да разглядели русских. В сторону нашей заставы отвернули всадники, и вскоре мы уже обнимались с новыми дозорными.
– Ты глянь, Иване, вышка появилась. Удобно.
– Вы откуда будете?
– Тиверцы мы. Как служба?
– Скукота.
– Оно и хорошо. Нам срок плохой выпал. Как раз по весне менять будут, грязищи – по брюхо коня. Вы-то сейчас по льду, полдня – и Волга уже, там поспокойнее, да и дороги санями накатаны.
Холопы быстро собрали вещи в изрядно похудевшие переметные сумы, взнуздали застоявшихся коней, а от Суры уже кричал Никита:
– Эй, Георгий, где вы там?
Мы выбрались через сугробы на лед реки и пустили коней в галоп. Скакать было удобно – лед ровный, со старым снегом поверх, следы прошедших тиверцев видны хорошо – можно скакать, не боясь угодить в полынью.
К исходу второго дня мы вышли к Нижнему Новгороду и вздохнули спокойно. Все-таки Сура– река пограничная, можно ожидать любой злопакости со стороны татар. А здесь – исконно наша земля.
На ночь остановились на постоялом дворе и пробыли там еще и следующий день. Очень уж по бане соскучились. Умываться-то на засечной черте умывались, но вот целиком помыться не удавалось – бани там не было.
После бани я как будто помолодел, кожа дышать свободно стала. Все приободрились. Впереди дорога и дом. Дом для воина, бывшего в длительной отлучке, – это все. Домашняя еда, баня, девки и чувство спокойствия. На заставе ведь все время в напряжении…
А дальше ехалось веселей, с каждой пройденной верстой – ближе к дому. Поспели мы как раз к Крещению. Морозы ударили сильные, а потом три дня сыпал снег. Все дороги перемело, и я был доволен, что непогода не застала нас в пути. Всем боевым холопам выдал жалованье и объявил неделю отдыха.
Федька-заноза исчез и заявился к концу недели – без денег и исхудавший, словно мартовский кот. То-то было разговоров, смеха и подначек со стороны холопов, но Федька только отмалчивался.
Тогда же случился у меня не совсем обычный спор. Сидел я с подьячим Степаном в трактире, обсудили мы с ним дела, выпили немного. А за соседним столом купцы удачную сделку отмечали. И до того купец один разошелся – дескать, тройка у него такая, что никто обогнать ни на чем не может.
– Ни на чем? – не выдержал и вмешался я.
– Как есть! Давай поспорим!
– Давай, только уговор – дай мне сроку две недели.
Мы ударили по рукам при свидетелях. На кон поставили пятьдесят серебряных рублей. Сумма по тем временам внушительная – можно было купить небольшое стадо коров.
А задумал я проучить хвастуна буером. Есть такая зимняя забава – спорт даже, только не очень известный. На узкую лодку – вроде байдарки – ставится мачта с парусом, сзади снизу лодочка ставится на поперечину с двумя большими железными полозьями, вроде коньков, а спереди – по центру – один конек на железной оси, к которой крепится румпель. Служит он для управления буером.
Видел я когда-то соревнования таких буеров. При хорошем ветре и умном рулевом такие несерьезные с виду конструкции могли достигать и ста километров в час.
Не откладывая дела в долгий ящик, я на торгу купил узкую и легкую лодку-долбленку, плотник приладил мачту, укрепил ее растяжками. Небольшой косой парус из холстины швеи на торгу сшили за день. Кузнец, изготавливая коньки, немного затормозил, затачивая их камнем – наждачных кругов-то не было.
Через два дня буер был готов. Стоял он у замерзшей пристани, среди судов. По причине несудоходного сезона затон и пристань были пустынны, и поэтому за мзду малую я легко договорился со сторожем – присмотреть и за моим буером.
Чтобы не смешить народ, я выходил практиковаться в управлении им по ночам. Да и ветер ночью был обычно устойчивым.
Управление носовым коньком трудности не представляло, а вот косой парус помучил поначалу. Конечно, если бы я раньше плавал на любом парусном судне, опыт помог бы. Сейчас пришлось осваивать заново.
Сторож, видя мои неуклюжие попытки, дал несколько ценных советов и получил полушку. Дела пошли лучше, и через неделю я управлял буером довольно сносно.
Оставалось два дня до оговоренного срока. Я отмерил шагами километр, воткнул в снег ветку. Проехал от одной ветки до другой, отсчитывая вслух секунды – секундомера, как и часов, у меня не было. Пересчитал – получилось что-то около шестидесяти километров в час. Неплохо. Лошадь, даже очень резвая, больше тридцати пяти – сорока не даст. Я успокоился. Теперь только за ветром дело. Если в день состязаний будет безветренная погода, я проиграл пятьдесят рублей.
Елена встревожилась моими еженощными отлучками. И то – днем отосплюсь, на ночь ухожу. Она стала подозревать меня в том, что я нашел себе полюбовницу, о чем и спросила в лоб.
– Нет, Лена, все узнаешь через два дня.
