Станислав Смакотин - Цусимский синдром
– Ох и удружили вы мне, господин Смирнов… Представляете, что такое отладить телеграфную связь на кораблях, где большинство аппаратов полностью расстроены? Более того… – Мичман рассеянно оглядывается на среднее шестидюймовое, которое секунду назад начало подавать признаки жизни. – Я встречаю упорное противодействие со стороны командования этих кораблей! На меня уже успели подать два рапорта… Адмиралу!.. – горестно взмахивает он руками. – Нет никакой возможности качественно работать!
Следующую пару минут он осыпает меня чередой непонятных терминов, среди которых изредка встречаются и узнаваемые: «самоиндукция», «емкость» и даже «колебания».
Я же, согласно кивая, внимательно наблюдаю за манипуляциями башни, пушки которой подозрительно шевелятся.
Звук горна вперемешку с барабанной дробью сверху заставляет наконец отвлечься и Демчинского.
– Бьют боевую тревогу… – поднимает он голову.
Да ну?..
Не выдерживая, мичман вновь переходит к рассказу:
– Не спал всю ночь… Но есть и хорошие новости… Не далее как сегодня утром, на маневрах, мне удалось поочередно связаться со станциями «Алмаза» и «Жемчуга»! – победоносно смотрит он на меня. – Интересно будет опробовать связь на большем расстоянии, когда они удалятся в дозор!
Давай, давай, Демчинский! Опробуй, конечно! Плюй ты на противодействие с бюрократией, защитит тебя Рожественский… Вот как пить дать!.. Гни, как можешь, свою линию, дорогой! Вон как глаза-то у тебя горят, а еще жалуешься… Только связь, родной, обеспечь. И как можно более дальнюю и надежную!
– Конечно же интерес… – Я не успеваю закончить.
Облако черного дыма у борта и грохот говорят о том, что пристрелку начал самый большой калибр – носовое орудие. Броненосец ощутимо вздрагивает, и словно по команде к работе приступает мелкая артиллерия.
Демчинский, махнув мне рукой, быстро исчезает в створе люка. Покосившись на башню, стволы которой задираются все выше, я решаю не испытывать судьбу, ныряя вслед за ним. И вовремя: волна от залпа обоих орудий почти пинком загоняет меня в темноту.
Потратив некоторое время на поиски выхода – место незнакомое, – спускаюсь по ближайшему трапу палубой ниже. Вокруг кипит жизнь: похоже, где-то рядом вход в батарею трехдюймовок – мимо то и дело пробегают матросы с тележками.
– Посторонитесь, ваше благородие!.. – Я еле успеваю отскочить, меня едва не сбивают.
Грохот вокруг, как в аду… «Когда черти баланс сверяют… Грешников…» – с этими мыслями я поворачиваю в ближайший коридор по дрожащему полу и упираюсь прямо в церковь… Судовую. От неожиданности едва не вписываясь в батюшку.
Отец Назарий, с невозмутимым видом протирающий иконы, приветливо кивает:
– Здравствуйте! – Он опускает тряпку. На секунду морщит лоб. – Раб божий Вячеслав?
– И вам не хворать, батюшка… – С памятью у тебя все в порядке, я смотрю… Как и с нервами. Вокруг стрельба, броненосец ходуном ходит, а он тут порядок, видите ли, наводит… Силен!
– Так и не дождался вас на исповедь… – Священник с укором грозит пальцем. – Не желаете сегодня? Как раз вечером планируется божественная литургия… – вопросительно помахивает он полотенцем.
Чего? Нет уж… Да и не готов я покамест. Потому что от моей исповеди у тебя понятия о христианстве могут перевернуться, отец Назарий… Наверное…
– Батюшка, в другой раз! – боком семеню я мимо. – Во Владивостоке давайте?.. – А вот и следующий коридор.
Спиной чувствую, как меня провожает его взгляд. Жаль, конечно, отец Назарий, но… Лучше меня не исповедуй. Пока. Хотя… Сам-то я не против. Другое дело, кто меня сюда, в прошлое, засунул?.. Если подходить к этому с точки зрения теологии. Может, Он… А если – нет? Тогда что? Как определите? Синод будете собирать? Если доплывем…
Перед глазами возникает радужная картинка: я в центре зала, вокруг множество попов в ризах. Самый важный подходит, в упор меня оглядывая, и вопрошает что-то вроде: «Изышел ли из тебя диавол?..»
Тьфу. Однозначно – пока никакой исповеди!
Добравшись наконец по внутренним лабиринтам до кормы, я взбираюсь на палубу, в нерешительности останавливаясь у мостика: на втором ярусе активно работает прислуга стреляющего борта: пять малых орудий поочередно выбрасывают огненные вспышки, тонущие в общем грохоте вокруг.
– К заряду!.. Замок…
– …Товсь!..
– Пли!.. – грохот выстрела.
Над моей головой, срывая голос, орет на помощника запыхавшийся комендор скорострелки:
– Прицел восемнадцать кабельтовых, целик на сорок пять!.. Сорок пять, дубина, не пятьдесят четыре!.. – От напряжения у того пунцовое лицо… – К заряду!.. – взмахивает он кулаком. – Товсь… – Вспышка выстрела. Отрикошетившая от палубы гильза ныряет за борт.
Красиво работают… Несмотря на грохот, я останавливаюсь, с удовольствием наблюдая за орудийной прислугой.
В следующее мгновение уши резко закладывает, а меня окатывает тугая волна воздуха – даже не оборачиваясь, я понимаю, что за спиной ухнуло кормовое орудие. Красавцы! Только вот залповой стрельбы – нет и в помине. Палят каждый, как придется…
Все же поднимаюсь по трапу, скромно пристроившись возле одного из прожекторов. Стараясь не маячить, с интересом наблюдаю происходящее со стороны. Бинокля с собой нет, поэтому полностью полагаюсь на скупые комментарии присутствующих офицеров.
Запыхавшийся Прохоров, в очередной раз взбежав на мостик, кричит вниз комендорам, свешиваясь через ограждение:
– Дистанция давно поменялась, куда лупите?.. Двадцать три! Два-дцать… Три!!! – Он гневно срывает фуражку, стуча ею о колено.
В этот момент кормовая башня, выбросив облако дыма, вновь заставляет вздрогнуть палубу. Проследив всплеск от выстрела, Прохоров хватается за голову, вновь кубарем скатываясь вниз.
– «Александр» отлично кладет… Кучно, прямо вокруг щита! – восхищаются рядом. – Мы же – как обычно… Кто в лес, кто по дрова!
– Да уж… – поддерживают его. – Как в Нуси-Бе…
– А что в Нуси-Бе?.. Последняя стрельба была вполне…
Стрельбы длятся около двух часов, в течение которых я нахожусь на заднем мостике. С высоты дышащий огнем броненосец выглядит великолепно: две главные башни развернуты в сторону мишеней, борт то и дело окутывает дым от выстрелов среднего калибра… Выглядит все это грандиозно и впечатляюще: застыв на месте, словно мальчишка, я не могу отвести глаз от величественного зрелища, какого не увидишь ни в каком кино, и уж тем более в реальности… Для моих современников – это уж точно. Позавидовал бы любой историк, чего уж там говорить о цусимских форумчанах… Многое бы отдали за такое!
Наблюдаю за работой огромного механизма, и мне не верится, что такая мощь может пойти на дно… Это что такое должно в него попадать, чтобы вывести такого гиганта в броне из строя? Напалм?.. Ядерная боеголовка? Неужели действие шимозы столь разрушительно?
Совершив несколько маневров и дав пострелять обоим бортам, стараясь не удаляться от мишени, «Суворов» наконец прекратил огонь.
Итоги громко оглашает Прохоров, делавший пометки в большом блокноте: за время стрельб броненосец успел сделать восемь выстрелов из главных орудий и тридцать из шестидюймовых. Подсчет более мелкого калибра не велся, но даже я, посторонний, могу с уверенностью сказать, что из самого малого произвели не меньше сотни.
Да! Как там со щитом? Попали хоть разок?..
Когда через полчаса поднимают мишень, над мостиком повисает угрюмая тишина. А что такое?
– Ни царапины! – мрачно подводит итог общему настроению Прохоров. – М-да…
Час спустя корабль стопорит машины. К «Суворову», немилосердно чадя, подваливает неказистый однотрубный пароходик. Явно гражданский – длинный вытянутый корпус, одинокая труба. Желтая, кстати. На палубе ни одного орудия. С интересом наблюдаю с борта за его маневрами: это что еще за чудо? Откуда взялось? Транспорт? Начинает темнеть, однако различаю на борту надпись: «Ливония». Что еще за «Ливония» такая? Не помню!
Скрип носовой лебедки и ругань на носу заставляют меня насторожиться. Заметно, как спускают баркас… И не один… Что такое? Прохожу вдоль борта, поднимаюсь по трапу, чтобы рассмотреть получше.
На баке собрана группа матросов – человек сто. Как раз в этот момент старший офицер дает вводные целеуказания:
– Первая партия… – показывает на левую шеренгу, – на разгрузку ахтерлюков, вторая снимает баркасы и левый катер. По разгрузке ахтерлюка: Петр Илларионович… – Из-за спины Македонского появляется полный офицер в годах. С ним тоже успел познакомиться – ревизор «Суворова», Орнатов. Что-то вроде прапора по-нашему, только в лейтенантских погонах. – Прошу вас!.. – Македонский делает шаг в сторону. – Остальной команде лезть на ростры, снимать баркасы… За мной! – Старший офицер решительно шагает вдоль борта, уводя за собой треть работяг.
