Владимир Свержин - Сеятель бурь
Кроме того, над нами, точно неотвязная муха, витало невысказанное сомнение – что ждало беглецов в этих рыбачьих хижинах. Скорее всего, узнав о приближении войск, местные жители укрылись подальше от роковой точки, где предстояло столкнуться двум армиям, решив предоставить свои убогие жилища господнему попечению. Но вместе с тем шанс, что в любой из бедных лачуг прибрежной деревеньки сейчас расположен наблюдательный пункт той или иной стороны, был весьма и весьма отличен от нуля. Если это, не дай Бог, было так, хорошо бы выяснить, французы здесь или же союзники, до того, как притаившаяся застава откроет прицельный огонь.
К счастью, ближайшая к месту нашего временного укрытия хибара оказалась пустой. Ее распахнутая дверь свидетельствовала, что в небогатом крестьянском жилище уже побывали мародеры, да и перевернутая скудная мебель тоже говорила о тщетных поисках неведомых охотников за чужим добром. Между тем, стоило нам прикрыть дверь изнутри, барабанная дробь стихла, как до того орудийная пальба.
– Огонь хорошо бы развести, – ёжась от холода, вздохнул Лис.
– А дым из трубы? – напомнил я.
– Да ну, в таком тумане кто его разглядит?
– Дым поднимается выше тумана, – вскользь заметил Конрад, – так что наблюдатели в замке его наверняка заметят.
– Тогда придется мерзнуть, – сокрушенно подытожил Сергей. – А скажите, барон, дядя вам случайно не передал каких-нибудь авторских штучек на тему бездымного огня или обогрева жилища мыслями о знойном лете?
– Сударь, – резко отчеканил Мюнхгаузен, загораясь точно шведская спичка, – я попросил бы вас без нужды не касаться имени моего покойного родственника. Каким бы он ни был, я не вижу в его жизни повода для насмешек.
– Да ну, Конрад, шо ты в самом деле? Я ж без обиды! Наоборот даже. – Он остановился и прислушался. – О, кажись, опять пушки ударили.
Свистопляска с артобстрелом и грохотом барабанов продолжалась до самого рассвета. Когда же выплывающее из туманной дымки солнце чуть видными проблесками лучей наметило свой восход, позиции союзников, до того лишь слабо огрызавшихся на ночные провокации, пришли в движение.
Наш импровизированный наблюдательный пункт давал весьма скудный обзор, позволяя видеть лишь небольшой участок правого фланга союзников – пологий склон высоких холмов, где расположились их фронтальные порядки. Насколько достигал взор, пространство перед нами было заполнено марширующей пехотой, кавалерией, пускающей лошадей из шага в неспешную рысь, и канонирами, старательно выкатывающими по склону вниз полевые орудия. Наверняка устроенный французами ночной тарарам не прошел бесследно для солдат и командиров союзных войск.
Я по себе знал, как важно хорошо выспаться перед боем, и воину при этом абсолютно не важно, громыхает ли где-то орудийная канонада, или же трещат ружейные выстрелы.
Если он знает, что может спать без тревоги, мозг его не воспринимает этих звуков, даже если палить над самым ухом.
Вероятно, французы, затеявшие ночной переполох, свидетелями которого мы оказались, рассчитывали именно на это. Вынужденные до рассвета ждать нападения русские и австрийцы не смыкали глаз, и теперь вместо необходимого в атаке яростно-бесшабашного куража их вела усталая озлобленность, мало пригодная для решительной схватки.
– Ну, шо, граф, блесни стратегическим гением, – перехватывая мой взгляд, поинтересовался Лис, – вот так, навскидку: каковы шансы на победу?
– Пока сказать трудно, – сознался я. – Мне кажется, союзники хотят передавить кавалерийским ударом левый фланг армии базилевса и, оседлав дорогу на Вену, выйти в тыл французам. По фронту, вероятно, командование союзников желает связать противника лобовым ударом в штыки. Прием, неоднократно использовавшийся генералиссимусом Суворовым, но, я бы сказал, в данном случае он довольно спорный. К тому же полки союзников почему-то забирают влево, подставляя собственный бок под французскую контратаку.
– Возможно, пытаются ударить встык между фронтом и правым флангом, – предположил брауншвейгский ротмистр.
– Может быть, может быть, – глядя, как шагают, опустив ружья с примкнутыми штыками, российские гренадеры, покачал головой я. – Но все же это не повод, чтобы оголять собственный фланг.
Точно дождавшись этой фразы, армия непобедимого базилевса устремилась в контратаку, спеша воспользоваться оплошностью союзного командования. Вновь зарокотали упрятанные за турами пушки, сшибая, точно кегли, марширующих в сомкнутом штыковом строю воинов, разрывая на части их до той секунды закаленные, сильные тела. Вслед артиллерийским залпам устремилась кавалерия, ждавшая, когда головы штурмовых колонн будут вынуждены опуститься на лед Гольдбаха. За ядрами полетела картечь, выкашивающая с каждым мигом ряды смешавшегося на глазах строя.
Навстречу легкой кавалерии французов с правого фланга союзников ринулись гусары и казаки, спеша отогнать вражеских шевальжеров и дать возможность пехоте пересечь злосчастный ручей. Всего-то несколько шагов по зыбкому льду да полминуты, чтобы выбраться на берег. Сейчас, похоже, эта невзрачная водная преграда грозила превратиться в непроходимый ров. Французские артиллеристы, и без Наполеона умеющие обращаться с пушками, на минуту оставили в покое истерзанных гренадеров и обратили жерла орудий в сторону разворачивающихся в лаву русских всадников. Грохот, и пронесшееся над головами гусар французское ядро с противным звуком шмякнулось в подтаявшую ледяную корку, покрывавшую крошечный огород рядом с нашим укрытием. Комья снега и земли взметнулись к небу, и убогий дом неведомого рыбака вздрогнул от ужаса. Еще взрыв, и подпертая колом дверь, сорвавшись с петель, влетела в комнату, точно пытаясь убежать от приближающегося боя.
– Ребята, кажется, пора-таки прятаться. – Лис обвел глазами комнатенку, ища лаз под полом. – Ага, вот, есть. – Он рывком преодолел расстояние до убежища, стараясь как можно меньше задерживаться на фоне оконных просветов. Крышка люка откинулась, Лис присел на корточки, наклоняясь над образовавшимся лазом. – О-о-о, господа аристократы, место, кажись, занято.
– Что ты имеешь в виду? – быстро спросил я в тот момент, когда очередное ядро, насквозь пробив кровлю, плюхнулось ярдах в двадцати от нашего убежища.
– Есть две новости, обе плохие. С какой начинать?
– С первой, – обреченно вздохнул я, понимая, что если уж мой друг внезапно утратил обычную невозмутимость, то новости действительно отвратительные.
– Номер раз, – опуская крышку подпола, хмуро проговорил Лис. – Подвал эдак по грудь залит талой водой. И номер два. В этой воде плавают вероятные хозяева этого дома. И, кажется, не они одни.
– То есть как? – побледнел Мюнхгаузен.
– Я бы сказал, в зарубленном виде, – процедил Сергей, – Как это говорится, ужасы войны. Что за идиотизм? Зачем людей было почем зря гробить?!
Между тем бой становился, разгораясь, все жестче и жестче. Остановленная встречным ударом французской кавалерии армия правого фланга потеряла всякую надежду завладеть дорогой, ведущей к вражеским тылам, и теперь рубилась с отчаянной яростью, но без видимого успеха. Ослабленная потерей легкоконной бригады, отряженной на спасение штурмовых колонн пехоты, она не могла продвинуться ни на шаг вперед. Сзади же ее поджимал берег Гольдбаха, вернее, его берега, поскольку здесь речушка распадалась на два рукава, каждый из которых был пусть и небольшим, но досадным естественным препятствием.
– Да, попали, как зерно меж жерновов. – Лис хмуро глянул в зияющий дверной проем. – Вальтер, глянь-ка, кажется, фронту нашей кавалерии таки вломили. Точно-точно, гаплык! Их с двух сторон кирасирами зажали! – Слова моего «штатского» друга были чистой правдой. Его военному опыту мог позавидовать если не сам Наполеон, то уж многие из его генералов наверняка. – Смотри-ка, – Сергей вытянул указательный палец вперед, – похоже, совсем ататуй настал. Видишь, гусар сюда с полковым штандартом ломится, а за ним пять железнобоких, черта бы колченогого им под седло.
Зоркий глаз прирожденного стрелка не обманул Сергея. Гусар в красном ментике и синих чакчирах [15] мчал в нашу сторону на гнедом черкесском жеребце, едва касающемся поверхности земли своими копытами. Темно-серый плащ гусара развевался за спиной подобно дымному шлейфу за сбитым самолетом. Над головой всадника рвалось из стороны в сторону, точно в панике, тяжелое полотнище штандарта.
– Лейб-гвардии гусар, – рассматривая форму лихого наездника и знамя, проговорил я. – Штаб-офицер.
– Верно, – согласился барон.
Между тем сильный конь в два прыжка перенес седока через изрытую ядрами заледеневшую речушку и рывком выбрался на берег.
– Уйдет, – с удовлетворением созерцая бешеную скачку, прокомментировал Лис. – Гусарский конь на ходу куда легче кирасирского.
