Василий Сахаров - Казачий край
- Нет, Митрофан Петрович, не буду и, даже более того, имею указание всячески вам помогать в переговорах. Однако, как это сделать, пока не знаю.
- Вы офицер, господин войсковой старшина и ваше дело война, но я найду применение вашим талантам, а сам процесс переговоров с Кубанской Радой представляю себе примерно так. Мы соединяемся с войсками добровольцев и кубанскими краевиками, и в сложившихся обстоятельствах, ваш отряд будет составлять очень крупную часть всей армии. Значит, за кем сила, тот и условия ставит. За нами такая сила есть, и это ваши казаки. Вы не против такой постановки вопроса?
- Нет.
- Тогда продолжу развивать мысль далее. Насколько я знаю из местных газет, которые выпускала Рада перед падением Екатеринодара, Кубань еще 8-го января объявила о своей независимости и вхождении в Россию на федеративных началах. Вы знаете об этом?
- Да, знаю.
- В таком случае, наверняка, представляете себе реакцию добровольцев и Корнилова на эту федеративную самостийность?
- Конечно. Они будут считать местное правительство предателями.
- Именно так. Как следствие, генералы постараются перехватить все ниточки управления Кубанью из рук Рады, в которой нет единого лидера, а после этого, начнут уничтожение всех федеративников, краевиков и самостийников.
- Думаете, они пойдут на это? - засомневался я.
- Уверен. Ведь своих бить, это не с большевиками воевать, всегда легче, а потому, белые генералы рано или поздно, но встанут на путь террора. Конечно же, если раньше их красные не прихлопнут.
- И что намерены в таком случае делать вы, Митрофан Петрович?
- Открыть кубанцам глаза на происходящее и объяснить, что только заодно с Доном они выживут, а добровольцы, которые все равно, потерпят поражение, бросят их, как бросили Ростов и Новочеркасск. Кубанской Раде нужен лидер, и я такого лидера знаю. Это известный самостийник Мыкола Рябовол, который поддержит нас во всех наших начинаниях.
- Слышал о нем, - несколько скривился я, - и говорят, что есть за ним несколько темных историй.
- Говорят о многом, а верить надо делам.
- Тоже верно, - согласился я и спросил: - Вы хотите протолкнуть Рябовола на место председателя Рады?
- Именно так, протолкнуть и закрепить за ним это место.
- После такого, корниловцы могут перейти к активным действиям.
- Могут, но есть ваш отряд, и есть войска Рады, которые возглавляет этот, как его, бывший военный летчик...
- Виктор Покровский, - сказал я.
- Да-да, Покровский. Есть вы, есть он, имеется Рада и родная для всех вас Кубань. Против, большевики, которых отсюда надо вышибить, и это враги явные. Кроме вас с большевиками на Кубани присутствуют еще и добровольцы, которые могут учинить за спиной что-то плохое, но на явный конфликт Корнилов или его генералы не решатся, так как слишком сильно они от казаков зависят. Предполагаю, что после нашего соединения с войсками кубанцев и начала переговорного процесса, может произойти что-то локальное, например, устранение двух-трех человек, а потому, надо быть настороже и готовиться не только к бою с красногвардейцами, но и стычкам с белыми.
- Понимаю вас, - кивнул я Богаевскому, - и замечу, что вы сильно изменились после смерти Каледина. Как вы понимаете, говорю я не о внешности, а о характере.
- Иллюзии испарились, вот и все. Жаль, но мечтатель уступил место прагматику, и теперь, я на многое смотрю совсем не так, как раньше. Испытания, выпадающие на долю каждого человека, делают его либо сильней, либо ломают. Я не сломался, хотя и был к этому близок, а увидев смерть вблизи, пережил ее и стал сильней.
- В таком случае, Митрофан Петрович, я готов оказать вам самое живое свое содействие.
- Именно это я и хотел от вас услышать перед тем, как мы пробьемся к нужной нам цели, - Богаевский встал, коротко кивнул, и покинул вагон.
Проводив "Донского Златоуста" взглядом, я сам себе усмехнулся, вновь пододвинул к себе карту, и продолжил ее изучение. Интриги, дипломатия, а также подковерная борьба политических сил и течений, дело интересное, но самая главная на сей час задача, это выйти на соединение с добровольцами и отрядом Покровского, которые находятся где-то за Екатеринодаром и готовятся к его штурму.
Глава 15
Окрестности Екатеринодара. Март 1918 года.
Пробиться к Екатеринодару сходу, мои партизанские отряды не смогли. К чести товарищей Сорокина и Автономова, не смотря на не самый лучший воинский контингент, находящийся под их командованием, оборону краевой столицы они организовали вполне неплохо. В первый же день наступления по железной дороге, практически без всякого боя, мы освободили Ладожскую и Усть-Лабинскую, а вот дальше, начиная от окраин станицы Воронежской, за каждую версту приходилось биться всерьез. Красногвардейцы взрывали железнодорожное полотно, пускали нам навстречу пустые эшелоны, и в каждом удобном для обороны месте, оставляли крепкий заслон, который давал нам отпор, сдерживал на час-другой и отходил на новую позицию. Так продолжалось два дня, до тех пор, пока я не приказал разгрузиться всей коннице, добавил к ней пришедших к нам на помощь усть-лабинцев, и не предпринял фланговый обход в двадцать верст.
Одним лихим налетом казаки захватили станицу Васюринскую и перекрыли все пути отхода тем красногвардейцам, которые сдерживали продвижение моих эшелонов и бронепоезда. Кстати, здесь же от пленных коммунаров, и узнали, кто же так умело и профессионально против нас воюет. Оказалось, что это немецкие интернационалисты товарища Мельхера, еще при занятии красногадами Ростова посланные на помощь Автономову. Таких незваных гостей нашей земли, мы упустить не могли ни в коем случае, а потому, три сотни казаков сделали встречный марш навстречу нашим эшелонам и, в ходе ожесточенного боя, при поддержке артиллерии бронепоезда, уничтожили более четырехсот немцев вчистую, да так, что потом ни одного выжившего не нашли.
В Васюринской задержались еще на сутки, ждали подхода эшелонов с пехотой и артиллерию, и к нашей столице выдвинулись только 28-го марта. Отряд мой разросся чрезвычайно, постоянно подходили подкрепления, и когда 29-го числа мы с боем заняли станцию Пашковскую, где население принимало нас с большой радостью, за мной было уже свыше семи тысяч бойцов при полутора десятках артиллерийский стволов и большом количестве пулеметов. В полдень того же дня, мои разъезды сомкнулись с передовыми дозорами генерала Эрдели. Так мы вступили в соприкосновение с добровольцами и замкнули кольцо окружения вокруг Екатеринодара. Конечно, колечко это было хлипкое и слабенькое, но оно было, и красногвардейцы оказались в осаде.
Ближе к вечеру, в сопровождении сотни казаков, обогнув город с севера, я прибыл в штаб генерала Корнилова в немецком поселке Гнадау, который в мирное время жил производством и переработкой молока. Добротный белый кирпичный дом с несколькими комнатами. Именно здесь собрались все те генералы, которые и ведут за собой Добровольческую армию. Один из офицеров-корниловцев, подтянутый и чрезвычайно утомленный штабс-капитан, проводит меня внутрь. Здесь в средних размеров комнате, происходит моя встреча с генералом Корниловым и начальником его штаба Романовским.
- Командир Сводного партизанского казачьего полка войсковой старшина Черноморец, - представляюсь я невысокому скуластому человеку в тужурке с погонами генерал-лейтенанта, который стоит в центре комнаты и внимательно разглядывает меня.
- Сколько у вас войск? -подходя ко мне вплотную и смотря прямо в глаза, спрашивает Корнилов.
- Четыре тысячи пехоты, около трех тысяч конницы, бронепоезд и три артиллерийские батареи. Контролирую станцию Пашковская и готов к наступлению на город уже с завтрашнего утра.
- Отлично, - говорит командующий Добровольческой армией. Он удовлетворенно кивает головой и, повернувшись к генералу Романовскому, который что-то пишет за столом, обращается к нему: - Иван Павлович, готовьте приказ о завтрашнем наступлении и передаче всех войск находящихся под командованием войскового старшины Черноморца в подчинение Добровольческой армии.
- Прошу прощения, господин генерал, - прерываю я Корнилова и, когда тот, удивленно приподняв бровь, поворачивается ко мне, продолжаю: - Мои отряды не станут подчиняться приказам вашего штаба, и мое непосредственное начальство рассматривает вас как союзников, но никак не главенствующую и указующую силу.
Лавр Георгиевич недовольно морщится, молчит, и в разговор вступает оторвавшийся от своих документов Романовский:
- Наверное, Черноморец, вы еще не в курсе, а потому, возражения ваши понятны. Возьмите и прочтите, - он привстал, и протянул мне лист бумаги.
Глаза быстро пробегают по листу. То, что я держал в руках, было постановлением совместного совещания правительства Кубанской Рады и руководства Добровольческой армией в станице Ново-Дмитровской от 17-го марта сего года.
