Василий Сахаров - Казачий край
Я поздоровался, присел между офицерами отдела и, в который уже раз за последние дни, начал рассказывать о положении дел на Дону и в мире. Слушали меня внимательно, и говорил я не менее часа, а когда закончил, еще полчаса отвечал на всякие уточняющие вопросы. По тому, как переглядывались между собой командиры восставших, я мог понять, что еще до моего прихода они обсуждали возвращение ставшего войсковым старшиной Константина Черноморца на Кубань и что-то для себя решили. Что у них на уме, я примерно представлял, но сам вперед пока не лез, а только отвечал на вопросы и ждал начала серьезного разговора.
Наконец, все, что я хотел сказать, было сказано, и на некоторое время, в комнате воцарилась тишина, которую прервал полковник Жуков:
- Какие твои дальнейшие планы, старшина?
То, что полковник признает полученное мной на Дону звание было хорошим признаком, и я ответил прямо и без обиняков:
- Завтра на Екатеринодар выступаю. Надо наше правительство и добровольцев выручать. Все трофеи, взятые в Тихорецкой, оставляю в вашем полном распоряжении и никак на них не претендую. Если Рада восстановит свою власть, вернете припасы правительству, а нет, так они вам в борьбе против большевиков помогут.
- Через день-два на нас со Ставрополья и Павловской натиск пойдет. Может быть, останешься еще на несколько дней?
- Оборона - это гибель всего дела, да и если бы даже хотел остаться, все равно не получится. У меня приказ и я его выполню.
- Раз так, то хорошо. Кого в Тихорецкой за старшего командира оставишь, и сколько с тобой наших казаков на Екатеринодар пойдет?
- За старшего командира остается войсковой старшина Дереза, а силы мои, полторы тысячи конных, тысяча пластунов, четыре орудия и бронепоезд.
- Против тех войск, что у красных сейчас в краевой столице, маловато.
- Знаю, по документам, захваченным в штабе Сорокина и Автономова, у большевиков около двадцати пяти тысяч штыков, два бронепоезда и тридцать орудий. Это то, что было в столице на позавчерашнее число. Однако, думаю, что пробьюсь к столице, а там отряд Покровского и добровольцы, так что осилим ворога.
- Сколько у Дерезы в Тихорецкой казаков остается?
- Точно не знаю, люди продолжают подходить постоянно, но не менее двух тысяч бойцов, полтора десятка пулеметов и два орудия. Натиск от Павловской сдержат, особенно, если железнодорожный путь подорвут. Кстати, хотелось бы знать и ваши планы.
Полковник почесал небритый подбородок и ответил:
- На данный момент у нас шесть тысяч пеших казаков, полторы тысячи конных, восемь орудий и шестьдесят пулеметов, в основном ручные "Льюисы". Это по нашим силам, а вот планов имеется два. Первый - глухая оборона отдела с подрывом всех путей сообщения и выход на связь с краевым правительством, а второй, удар на Екатеринодар через Усть-Лабинск, но для этого необходим твой трофейный бронепоезд и участие твоего отряда.
- Значит, вы предлагаете мне атаковать врага не через Выселки и Кореновск, а через Тифлисскую и Усть-Лабинск?
- Да.
- В таком случае, сколько сил вы сможете мне выделить в помощь, и кто будет командовать казаками отдела?
- С тобой пойдут две тысячи пехотинцев и вся 6-я Кубанская батарея. Командование нашими казаками ляжет на войскового старшину Ловягина, и он будет подчиняться тебе. Такая постановка дела устраивает?
- Да, полностью, господин полковник.
- Отлично. Когда начинать сосредоточение войск, и на какое время назначаешь выступление?
- Сбор отрядов начинаем прямо сейчас, а эшелоны с местными казаками формируем в Романовском и на станции Гришечкино.
Я посмотрел на Ловягина, который сидел рядом, а тот, только кивнул и молча вышел из комнаты. Деловой человек, сказать нечего. Все ясно и понятно, а значит пришла пора работать.
Совещание с командованием Кавказского отдела было окончено, и вскоре, я был на телеграфе, вызвал Тихорецкую и приказал оставшимся на станции подразделениям моего отряда стягиваться к Романовскому. К вечеру приказание было выполнено, и я был готов выступить в поход, однако оставался бронепоезд, который осваивался новым смешанным экипажем и эшелоны с пехотой Кавказского отдела. Пришлось ждать полного сосредоточения всех сил, и я, расположившись в жилом вагоне бронепоезда, в десятый раз рассматривал карты железных дорог, которые вели от Тифлисской, с утра захваченной нашими силами, к Екатеринодару.
Настрой был нерабочий, и мысли постоянно скатывались на иные темы. В этот момент, в вагон зашел Митрофан Петрович Богаевский, интеллигентный тридцатишестилетний мужчина в гражданском костюме, очками на глазах и ранней сединой в волосах. Когда я видел "Донского Баяна" на выступлении в Офицерском Собрании Новочеркасска, он выглядел гораздо свежей и седины в его волосах я тогда не заметил, а теперь, он сильно изменился. Видимо, смерть Каледина, и в самом деле, его сильно подкосила, да и скитания с семьей по зимним степным станицам, так же ничего хорошего принести не могли.
- Вы не заняты? - спросил посланник Войскового Атамана.
- Нет.
- С вами можно поговорить?
- Разумеется, Митрофан Петрович, - я указал ему на привинченное к полу кресло напротив меня: - Присаживайтесь, сейчас чайку попьем и за жизнь поговорим, а то две недели уже бок о бок, а общения как такового нет.
- Ну, вы ведь сторонитесь меня Константин Георгиевич, - Богаевский посмотрел на карту, лежащую на столе между нами, а затем, поймал мой взгляд и спросил: - Вы не верите мне, господин войсковой старшина?
Выдержав взгляд знаменитого донца, я ответил:
- Скажем так, не доверяю.
- А причина?
- Во-первых, Митрофан Петрович, вы демократ и интеллигент, а такие простые вояки как я, никогда не доверяли таким гражданам. Вы красиво говорите, но какие за вами имеются конкретные дела, я не знаю. Законы, декреты и воззвания, для меня это все пустое. Кроме того, именно по вашему ходатайству в свое время был выпущен из тюрьмы Голубов, а что он натворил, вы знаете.
- Да, знаю, - Богаевский тяжко вздохнул, - и за этот свой поступок, я себя до сих пор простить не могу. Однако же, поймите и меня, время смутное было, а Голубов, в начале 1917-го, так браво в Царицыне революционеров разгонял, что там до сих пор его имечко недоброе поминают.
- Ладно, Митрофан Петрович, сменим тему. Не Голубов, так какой-нибудь Миронов казаков к сотрудничеству с красными склонил. Лучше расскажите, что вы хотите от Кубанской Рады получить. Конечно, я это и так понимаю, но только в общих чертах.
- Хм, чего добиться? Вопрос и простой и сложный, одновременно, и начну я с самого начала, если вы не против.
- Нет, не против и время свободное пока еще есть.
- Тогда слушайте, Константин Георгиевич. В июле 1917-го, под председательством атамана Каледина в Новочеркасске было собрано совещание по вопросу противодействия Временному правительству Керенского. Донское правительство участвовало в полном составе, а кроме нас, присутствовали представители Кубани, калмыки во главе с князем Тундутовым, от Терека атаман Караулов и близкий к нему член правительства Ткачев, астраханские казаки и делегация горцев Кавказа. На этой конференции при полном единодушии всех участников было решено начать разработку положений о создании Юго-Восточного Союза, который мог бы до восстановления законной Российской власти, стать островком спокойствия и мира в бушующем кровавом хаосе революции. Желание что-то сделать, у всех было огромное. Однако, почему-то, вся эта затея утонула в бюрократических проволочках, которые, Константин Георгиевич, я ненавижу не меньше вашего. Все, чего удалось добиться, это создания при каждом казачьем Войске специальной комиссии, которая должна была утрясать все формальности.
- Надо же, - удивился я, - не знал о таком.
- В том-то и дело, вроде бы и работа проделана большая и расходы финансовые были, а про это почти никто и не знал. Сейчас, когда Дон поднялся против большевиков, с подачи Петра Николаевича Краснова эта идея вновь кажется реальной, только называется по-другому, не Юго-Восточный Союз, а Доно-Кавказский. Идея прежняя. Заключить тесный союз с Кубанским, Астраханским и Терским казачьими Войсками, присоединить к нашим делам калмыков и горцев, а после этого нанести один мощный удар на Москву. Каждый сам по себе, войну с большевиками не вытянет, а значит, необходимо объединение и общее руководство всеми войсками, промышленностью и ресурсами. Надеюсь, вы с этим не будете спорить, Константин Георгиевич?
- Нет, Митрофан Петрович, не буду и, даже более того, имею указание всячески вам помогать в переговорах. Однако, как это сделать, пока не знаю.
- Вы офицер, господин войсковой старшина и ваше дело война, но я найду применение вашим талантам, а сам процесс переговоров с Кубанской Радой представляю себе примерно так. Мы соединяемся с войсками добровольцев и кубанскими краевиками, и в сложившихся обстоятельствах, ваш отряд будет составлять очень крупную часть всей армии. Значит, за кем сила, тот и условия ставит. За нами такая сила есть, и это ваши казаки. Вы не против такой постановки вопроса?
