Тренировочный день 3 (СИ) - Хонихоев Виталий

— Погоди, — двигается вперед Виктор: — Нурдин ты чего такого несешь? Что еще за «любовь и ненависть в Сан-Тропе»? Ты у нас на контрасте играешь?

— Эй, Витька, ты молодой еще, у тебя ни жены, ни детей, не понимаешь ты ничего, э. — выдавливает из себя Нурдин и утирает выступившие слезы: — слушай сюда, вот если бы Светка его ига… игно, как это… не замечала бы его, вот! Если бы не замечала, тогда да, худой случай, э. Все, концы сверни, домой айда. А если она ему по голове кулаком, значит — нравишься ты ей, Батор.

— Примерно такой тип ко мне в класс сегодня и пришел. — кивает Виктор: — там тоже думал, что нравится сильно. Даже блузку порвал, герой-любовник.

— От любви до ненависти один шаг. Как и обратно. — замечает Гоги: — не удивительно. Вон Нурдин с Самирой как кошка с собакой живут, ругаются постоянно, но поди ж ты — всегда вместе. Страстная итальянская пара. Южане. А мы с Наташей почитай и не ругаемся никогда, потому что я дома хозяин, понимаете? Как я сказал…

— Гоги! — звучит на весь двор звонкий женский голос: — ты с ума сошел⁈ Завтра тебе на работу с утра! Хватит с этими алкашами сидеть! Домой!

— Сейчас буду, дорогая! — кричит в ответ Гоги: — две секундочки, солнышко!

— И эти люди не разрешают мне ковыряться в носу… — тихо бормочет себе под нос Виктор: да вы сами ничего в отношениях не понимаете, будете Батора учить. Кто тут и разбирается так это я… у меня самые лучшие отношения, потому что их нет! Как там Никулин поет — если б я был султан — был бы холостой!

— Я бы ответил тебе, мой маленький друг, но мне и правда пора идти домой спать. И это не потому, что Наташка меня позвала, а потому что это мое личное, осознанное решение. — говорит Гоги, вставая из-за стола и покачнувшись в процессе.

— Гоги! Домой! Ты меня слышишь⁈

— Иду, дорогая!

Тем временем в квартире у Бариновых

— … миллионов тонн чугуна выдали предприятия черной металлургии нашей страны. — говорит диктор на экране черно-белого телевизора «Рубин». Яна убирает свистящий чайник с огня и наливает кипяток в маленький фарфоровый заварник, заваривая плиточный чай из Грузии. Ставит на стол вазочку с печеньем и конфетами. Сегодня мама работает в ночь, а расходится после того, что произошло в школе им не хотелось. Ксюшу так и вовсе крупная дрожь била, она все в себя прийти не могла и едва они пришли к Яне домой — забралась с ногами в кресло в гостиной и обняла руками коленки, глядя в пространство.

Расходится по домам в таком вот состоянии было как-то неправильно, так что Яна пригласила девочек к себе домой. Благо ее мама в ночную смену вышла на завод.

— Спасибо, Ян. — говорит Лиза: -приютила нас. Я бы и сама, но мама сегодня тетю Люду пригласила, а это значит, что они вино будут пить и смеяться как гиены в саванне. И мама, конечно, мне бы разрешила подруг домой привести, но при этом она с тетей Людой будут к нам в комнату заходить и все время спрашивать все ли у нас в порядке, а то и вовсе — пытаться общаться так, словно они наши подружки! Спрашивать какие парни нравятся и все такое… Бррр… — она ежится и вцепляется в пустую чашку словно в спасательный круг: — нет уж. Лучше на улице сидеть, в канаве мерзнуть… и умереть от холода и голода.

— Никто в канаве мерзнуть не будет. И помирать тоже. Рановато еще. — говорит Инна Коломиец, помогая Яне расставить посуду на столе: — спасибо нашей Яне. Ян, а у тебя мама часто в ночь выходит?

— Сутки через трое работает. — отвечает девочка: — она на учете металла стоит, а там передача раз в сутки. Так что сутки работает и трое отдыхает. Первые сутки после смены просто отсыпается…

— Тяжелый график работы. — Инна поднимает крышечку заварного чайника и тянет воздух ноздрями: — кажется заварился. Лиза, давай свою чашку, чего ты в нее вцепилась, она же пустая. Сейчас я тебе чаю налью. Кстати, у вас квартирка ничего такая. Уютно.

— По сравнению с Лизиной у нас тесно. — скромничает Яна

— По сравнению с Лизиной у всех тесно. Лизины родители крутые. Вернее, папа у нее крутой. По заграницам ездит. — говорит Инна, наливая чай по чашкам.

— Он же представитель Комбината. Контракты заключает. — поясняет Лиза и поворачивается к Оксане: — Терехова! Хватит уже в стенку пыриться. Все уже позади, никто тебя не обидит. Виктор Борисович тебя защитил. Тебя и эту прошмондовку англичанку, чтоб ей неладно было.

— Какая ты… вредная стерва, Лиза! — не выдерживает Яна: — ты чего такое говоришь-то! Видела же какой страшный этот Негатив был. И блузка у нее порвана была! Пуговицы прямо с мясом вырваны… он, наверное, ее изнасиловать пытался! В классе, пока все вышли!

— Прямо изнасиловать. — фыркает Лиза: — да она сама на него запрыгивала каждый раз как он к школе на своей черной «Волге» приезжал. Чего, не помните, что ли?

— Ну, даже если они раньше и встречались, все равно сперва нужно разрешения спрашивать, а не пуговицы на блузке отрывать! — говорит Яна: — скажите же, девочки?

— Я бы его убила вообще. — поднимает глаза Оксана Терехова: — меня от таких трясет просто!

— Мама мне всегда говорила, что для секса нужно информированное согласие. — добавляет Инна: — чего⁈ Чего вы все на меня уставились? Да, мы с мамой про такое говорим. А у вас что, не так?

— Если я при своей маме скажу слово «секс» меня на неделю дома запрут. — говорит Лиза Нарышкина: — а то и на месяц. Она вообще относится ко мне как к маленькой девочке. А я уже взрослая.

— А я с мамой обо всем говорю, но про это… пока не говорила. — признается Яна Баринова: — но поговорю обязательно. Вот как она со смены вернется и выспится, так и спрошу.

— Не надо. Испугаешь маму. — замечает Лиза: — сразу же начнется «а почему спрашиваешь, у тебя уже было что-то»? Не. Ксюша, да что с тобой такое-то? Ты чего? Мы тебя тут отвлекаем-развлекаем, а ты…

— Льюис Стивенсон. Перевод Самуила Маршака. — с чувством говорит диктор в телевизоре: — вересковый мед. Из вереска напиток забыт давным-давно. А был он слаще меда, пьянее чем вино…

— Я таких терпеть не могу. — повторяет Оксана Терехова, глядя в пространство: — твари. У меня… ко мне в детстве такой приставал! А мне никто не поверил потом! Уроды…

— Ой. — сказала Яна: — … ой. А я не знала. Тогда правильно ты его пнула!

— Точно. — кивает Инна: — сказала бы раньше я бы тоже добавила! У меня ж кроссовки а не сандалии, могу и в голову пнуть.

— Иди сюда. — Лиза обнимает Оксану: — все хорошо. Не стоит вспоминать о дурном. Мы все рядом, да и Виктор Борисович нас защитил. А в голову ты ему правильно пнула.

— Я ноготь на пальце сломала…

Глава 18

Глава 18

Девочки сидят за столом, Оксана глядит в пространство, Лиза ее обнимает и гладит по спине. В воздухе повисло неловкое молчание. Такое, которое хочется срочно разрушить, сказать хоть что-то лишь бы не висела эта неуютная, неловкая, неуместная тишина, напоминающая о чем-то нехорошем. Но пауза длилась недолго — телевизор заговорил вновь, диктор расставлял ударения, повышал и понижал голос, играя тембром и заставляя слушателей переживать события древней легенды.

— … строго король промолвил — пытка обоих ждет, если не скажете черти, как вы готовите мёд! — звучит голос из телевизора, а на экране мелькают и сменяют друг друга картины советских художников в стиле абстракционизма — преувеличенно темны тона, распяленный в гневном крике рот короля и двое маленьких людей перед ним — старший и младший. Отец и сын.

— А вот если бы тебя немцы поймали — выдала бы ты Большую Военную Тайну? — спрашивает Яна, глядя в телевизор: — я вот всегда себе такой вопрос задаю.

— Если бы я знала Большую Военную Тайну — это было бы интересно. — отвечает Инна: — что это за тайна такая, которую всем подряд рассказывают? Из меня же шпион в тылу врага как из Поповича балерина. А он танцевать не умеет, информация стопроцентная.