Учитель. Назад в СССР. 2 (СИ) - Буров Дмитрий

'Сегодня праздник у ребят,

Ликует Пионерия!

Сегодня в гости к нам пришёл

Лаврентий Палыч Берия!'

Э-э-э… Саныч, куда-то тебя не туда занесло! Боюсь, шутку подобного рода здесь оценят. Ну а если серьезно — устроим мозговой штурм, придумаем что-нибудь эдакое, с акцентом на спорт и учебу. И плакат с какой-нибудь поздравительно-одобряющей надписью: «Учись на пять», или, к примеру, ребята в конце фигуры там крикнут хором: «Все будет…», — а верховой достанет пятерку.

В голове всплыла старая речёвка из будущего, которую мы с моими ребятами придумали для спортивных соревнований:

'Спорт — это жизнь!

Спорт — это мощь!

К победе идем!

Соперник, держись!'

Как говорится, кривовато, зато свое. С этими мыслями я ринулся обратно в школу, на второй этаж, надеясь застать Тамару Игнатьевну на том же месте, где и оставил.

— Тамара Игнатьевна, — влетая в кабинет, громогласно позвал я.

— Что случилось? — вздрогнула русичка, недовольно оторвалась от тетрадных листочков, которые я ей оставил. Я успел заметить, как много в них появилось красного. Надеюсь, она там не ошибки правит, а имена етей пишет.

— Все в порядке. Есть идея по детям, — зайдя в класс, пояснил я. — Если получится, подберите, пожалуйста, детей так, чтобы Буратино был спортивным мальчиком. Ну там на секции спортивные ходил… в соревнованиях участвовал… Или физрук… Простите, учитель физкультуры его хвалит, — исправился я, заметив, как при слове «физрук» брови русички поползли вверх. — Есть у меня идейка, надо ее с Григорием Степановичем обсудить. Если срастется, было бы идеально, — принялся объяснять Звягинцевой ход своих мыслей.

— Егор Александрович, не знаю, как принято у вас в столице, — начала Тамара Игнатьевна. — Но у нас молодые учителя, как и опытные, ведут себя с достоинством. А не носятся по коридорам, как первоклассники. И уж тем более не называют коллег физруками, и не врываются в кабинет коллеги, пугая воплями.

— Так нет же некого, — возразил. Слегка забывшись. Зря.

— Это не имеет никакого значения. Учитель — всегда пример для подражания, — поджав губы, строго отчеканила Звягинцева. Дожидаться продолжения воспитательной лекцию я не стал.

— Приношу самые искренние извинения, дорогая Тамара Игнатьевна, виноват, исправлюсь, — заверил я. — Так что с детьми? Поможете?

— Я учту вашу просьбу, Егор Александрович, — сдержанно кивнула Звягинцева. — Постараюсь сделать все, что в моих силах.

Русичка замолчала, нахмурилась, что-то прикинула, затем просветлела лицом и выдала:

— У меня встречное предложение, Егор Александрович. Переговорите с Григорием Степановичем, выясните у него имена спортивных детей, которые вам необходимы для линейки, список принесите мне. Так будет гораздо быстрее. Из предоставленного списка я отберу ребят, которые умеют декламировать, быстро учить наизусть. К тому же достаточно артистичны, чтобы дать им роль. Как вам такое предложение?

— Отличная идея, Тамара Игнатьевна. Тогда позвольте откланяться, пойду искать физ… э-э-э… товарища физкультурника.

Кажется, я опять сморозил что-то не то, ну да все равно. Никогда не был силен в плетении словесных кружавчиков. Какая разница, как выражаться, главное, чтобы собеседник тебя понял. Были у меня товарищи, которые понимали поставленные задачи, исключительно на русском матерном. Причем эти самые предметы необязательно было называть своими именами. Достаточно объяснить, куда идти и что к чему присобачить. Вон ту хрень к этой фиговине припаять намертво, но чтоб крутилась в разные стороны — самый приличный вариант из возможных. И все, вопрос закрыт, задача через полчаса будет готова.

— Егор Александрович, — окликнула меня Звягинцева, когда я почти уже ушел.

— Да, Тамара Игнатьевна.

— Что вы задумали? — полюбопытствовала учительница.

— Потом, все потом, дорогая Тамара Игнатьевна, — отмахнулся я. — Спешу! Как бы физ… ической культуры учитель куда-нибудь н ушел. Переговорю с Григорием Степановичем и завтра на совещании все расскажу.

— На каком совещании? — брови русички снова поползли вверх.

— Вам потом Юрий Ильич все расскажет! Все, нет меня, спасибо за помощь, — крикнул из коридора, скатился по лестнице, почти бегом пронесся по первому этажу и выскочил на крыльцо. Огляделся, вышел со школьного двора и притормозил, обнаружив Григория там, где предполагал.

Богатырь физрук, стянув рубашку с широких плеч, аккуратно застирывал пятно, чертыхаясь сквозь зубы. Я хотел было окликнуть и пошутить, но заметил, что Гриша ведет себя как-то странно. То и дело косится на фасад ближайшего к колонке дома.

«Что там может быть? — мелькнула мысль. — Неужто баба голая?» — хмыкнул про себя и двинулся к физруку, поглядывая на любопытный дом. Баба оказалась не голой, и вовсе даже не бабой, а миниатюрной девушкой. Девчонка в свободной рубашке и трениках, закатанных до колен, намывала окна дома, стоя на табуретке. Со стороны улицы хозяюшку не увидишь, стояла она во дворе, надраивая стекла, которые выходили на дорожку от калитки к крыльцу.

Вот на нее-то и пялился наш товарищ физрук. Теперь понятно, почему товарищ Борода не захотел застирывать рубашку в школьном умывальнике, а потопал на колонку.

Похоже, запал наш Григорий на красотку. «М-да… противоположности сходятся, -усмехнулся я. — Толстый и тонкий, высокий и маленький. Девчонка ему едва до груди дотянется». Был у меня друг баскетболист, высоченный под два метра ростом, так вот он меня уверял, что баскетболисты предпочитают не своих коллег-девушек, высоких, крупных, им под стать. А вот таких вот миниатюрных пигалиц.

Гриша медленно и тщательно застирывал рубашку, шумно фыркал, незатейливо ругался приличными словами: «Вот зараза», «да чтоб тебя», «ну елы-палы». И все время косился на девушку. Пигалица усердно делал вид, что совершенно не заинтересована в том, что происходит на улице возле ее двора. И продолжала тщательно натирать окна газетой, лучезарно улыбаясь и напевая себе под нос песенку:

'Первая волна — еще не волна,

Шторм придет, погоди.

Первая любовь — светла и грустна,

Что там ждет впереди…

Море позовет и мне пропоет

Свой заветный мотив.

Первая любовь придет и уйдет,

Как прилив и отлив'.

Похоже, здесь намечается нечто серьезное. Интересно, сколько они вот так друг друга мурыжат? А подойти, похоже, стесняются. Точнее, по нынешним временам девушке на селе к парню подойти — это все равно что, ну не знаю, клеймо гулящей на себя добровольно поставить, что ли. А этот увалень… Я покосился на вздыхающего и сопящего Григория. А этот увалень сам первый пригласить на прогулку стесняется.

М-да, Саныч… Я мысленно чертыхнулся. Может меня сюда купидоном на полставки отправили? Чтобы, так сказать, история повернулась и пошла по-другому пути? Потому что кто-то из будущих детей этих стеснительных товарищей должен стать великим изобретателем ил ученым, что прославит Советский Союз? В той истории не получилось, вот меня сюда и пихнули на помощь. Чтобы в этой временной ветке все пошло по плану?

Честное слово, не село, а брачное агентство какое-то. Только сваха сбежала, руководить некому. Не выдержала, так сказать, неуемной стеснительности и глупости клиентов.

— Здорово! — громко поздоровался. — Ты как тут? О, брат, да ты решил глобальную стирку устроить, — хмыкнул я, глядя на полностью мокрую рубашку. — И как ты теперь в школу пойдешь?

— Вот жеж… ешкина мышь, — выругался Григорий, обнаружив вместо сухой рубашки с мокрым пятном, полностью мокрую одежду без единого сухого кусочка.

— Любишь? — улыбнулся я.

— Кого? — Григорий вздрогнул всем телом и отпрянул от меня, как черт от ладана.

— Любишь, говорю, стиркой заниматься? — продолжил я, наблюдая за тем, как стремительно багровеют щеки богатыря. — А я вот нет. Эх, Григорий Степанович, повезет же кому-то с тобой, — радостно и чуть громче положенного, воскликнул я.