Андрей Посняков - Воевода заморских земель
– Это дикарей купчишек-то? – пьяно засмеялся Олелька.
Серая тень страха на миг промелькнула по узкому лицу корчмаря, всего лишь на миг, затем он совладал с собой. Но Матоне вполне хватило и этого мига. Понял – боится купцов Кривдяй, смертельно боится!
Ничего не сказал Матоня, лишь незаметно наступил под столом Олельке на ногу.
– Что ж делать, согласны мы, – с притворным вздохом согласился он. – Только запросто так шататься по улицам – себе дороже выйдет. Может, наводки какие есть?
– Все есть, други! – заулыбался корчмарь. – И места, и наводки. Людей только мало…
Он тут же замолк, спохватившись, что на радостях от удачной сделки сболтнул лишнего. Матоня и это запомнил. Пригодится.
Они с Олелькой все-таки успели выстроить хижину до дождей. Да и что там строить-то? Вкопали четыре столба, повесили плетенку, глиной обмазали – все, готов дом. Крышу камышом прокрыли, из такой же плетенки соорудили забор, во дворе сложили камни для очага. Не хуже, чем у многих других получилось… хотя это, конечно, смотря с чем сравнивать. Ясно, что не хоромы. А на хоромы – заработать надо! Да не здесь, у черта на куличках, хоромины те поиметь, а, скажем, хотя бы в Москве или в Вологде, на худой конец, в Устюге. В Новгороде-то уж больно наследил в свое время Матоня – боялся соваться. Ничего, будут еще хоромы, будут.
Матоня усмехнулся и, простившись с Кривдяем до завтра, подхватил под руку Олельку. Порывы ветра разгоняли облака, ненадолго открывая желтые огоньки звезд. Низкое черное небо дышало влагой.
Он пришел на следующий день, сразу после обеда – проводник и переводчик Тламак. Поклонился, тщательно обтер от грязи босые ноги – грудь и плечи его прикрывал плащ из волокон агавы, набедренная повязка была расшита бисером.
– Вот тебе ученики, – поздоровавшись, Олег Иваныч провел юного индейца в горницу, где чинно сидели за столом несколько молодых дьяков и Ваня. Увидев последнего, Тламак вздрогнул – впрочем, Ваня не узнал его, по крайней мере, никак не выказал этого.
– Язык науйа прост. – Молодой индеец улыбнулся ученикам. – На нем говорят отоми, миштеки, пупереча, даже далекие ацтеки-теночки. – Он вздохнул. – Правда, некоторые слова могут отличаться, но, в общем, они довольно схожи. Можете их записать, если боитесь, что забудете.
Дьяки послушно окунули в чернильницу перья.
– Коатль, – продиктовал Тламак первое слово. – На языке науйа это значит – змея. Мазатль – лань, атль – вода, теспатль – нож, точтли – заяц, гуаутли – орел… – Он посмотрел в окно – опять дождило. – А на улице – киютли эекатль – дождливый ветер. Или ветреный дождь. В общем – сыро и неуютно.
– Откуда ты так хорошо знаешь русский, Тламак? – спросил после окончания занятия Ваня. Молодые дьяки уже ушли, поклонившись и заложив за уши перья, собирался в путь и Тламак.
– Я часто бывал здесь, с купцами. – Поправив на плечах плащ, индеец задержался в дверях. – С самого детства я слышал язык белых людей. Вот так, понемногу, и научился.
Тламак врал, отвечая Ване. Вернее, не говорил – потому что боялся – всей правды. О тайном православном храме на его родине, где часто поют песни по-русски, о старом монахе-подвижнике, что крестил его когда-то в далеких горах отоми, о часовне, разрушенной отрядом молодых воинов-ацтеков. Тламак и сам был ацтеком. Только – тайным христианином. Он спрятал тогда святые книги, жаль, не смог спасти монаха – его принесли в жертву на алтаре Уицилапочтли – племенного ацтекского бога. Ничего этого не рассказал Тламак: жестокий Таштетль, похожий на ощипанную ворону, приказал не болтать в жилище владыки белых, а наоборот – широко раскрыть уши. И слушать, слушать, слушать. Если надо – спрашивать. Все вызнать. О больших морских лодках, об укреплениях, а самое главное – о страшном оружии белых, по мощи сравнимым с могуществом богов.
Он вернулся в корчму ночью – по пути опять подходил к церкви Фрола и Лавра, украдкой молился, спрашивая у Господа совета. А может, рассказать все о Таштетле владыке белых? О том, что страшные ацтекские боги давно жаждут их сердец и, похоже, скоро дождутся – не зря же Таштетль и толстый Аканак так настойчиво собирают сведения о Ново-Михайловском. Того же они требуют и от него, Тламака! И торопят – быстрее, быстрее. Иначе… Иначе – его ждет пирамида с храмом Уицилапочтли на плоской вершине. И жертвенный обсидиановый нож в кровавой руке жреца! Тламак не хотел такой смерти, вполне обычной и даже почетной для ацтеков и подвластных им племен. Ацтеки верили – без человеческой крови остановится бег солнца, и все живое на земле погибнет, погрузившись в пучину мрака. Верили. Но он-то, Тламак, знал, что это не так! Что почитаемые его племенем боги – Уицилапочтли, Кецалькоатль, Тескатлипок – вовсе не боги, а мерзкие языческие демоны, что на самом деле мир устроен гораздо добрее и лучше, чем рассказывают жрецы, что… Нет, вряд ли его поволокут на жертвенный камень – слишком много чести. Просто сдернут кожу да кинут священным змеям шевелящийся кусок красного живого мяса. Бррр… От подобной перспективы Тламак передернул плечами и снова подумал: а смог бы он совершить подобный подвиг за православную веру? Покачал головой, усмехнулся. Нет, вряд ли. Нечего и думать. Слишком слаб он, слаб и труслив. И слишком боится боли.
– А что, Гриша, работать, я смотрю, ты совсем разучился? – Олег Иваныч строго взглянул на старшего дьяка. – Уличные грабежи – почитай каждый день, да некоторые – со смертоубийством! Ух, силы небесные!
Старший дьяк Григорий молчал – а что ответишь-то? Сам знал: запустил оперативную обстановку, со статистикой полный беспредел – число грабежей увеличилось в несколько раз по сравнению с весной – если верить записям в писцовых книгах. Олег Иваныч, похоже, верил. Да и попробуй, не поверь тут, когда… Да еще и со смертельным исходом!
– Глянь-ка, Григорий! – Адмирал-воевода потряс пачкой листков, густо исписанных красными чернилами. – Думаешь, что это?
– Тут и думать нечего, – покраснел Гриша. – Челобитные.
– То-то и оно, что челобитные, – усмехнулся Олег Иваныч. – И, заметь, все не от наших, вновь прибывших, а от местных, кто и раньше тут жил. Тати, пишут, бывали и раньше, но нынче уж от них совсем спасу нет! Нынче – это с нашего появления. О чем это говорит?
– Из наших кто-то крысятничает, – тихо произнес Гриша. Он как будто стал ниже ростом – дружба дружбой, а за работу адмирал-воевода строго спрашивал. – Думаю привлечь к раскрытию лучшие силы…
– Чего? – Олег Иваныч скептически усмехнулся. – А они у нас есть, эти лучшие силы? Кроме этого, ну, того, что в церковном хоре поет у отца Меркуша… как его?
– Николай Акатль.
– Во-во. Кроме него, имеется кто-нибудь? Из местных, я имею в виду.
– Есть пара ребят. – Гришаня потупился.
Олег Иваныч лишь вздохнул тяжело:
– То-то и оно, что пара… Чего делать-то будем?
Последнюю фразу Олег Иваныч произнес спокойно, тихо. Понимал – отсутствие агентурной сети вовсе не вина Гриши, тем более не его вина, что кривая преступности с появлением в Ново-Михайловском новгородской экспедиции резко пошла в верх. Кто приплыл-то? Ушкуйники. А ушкуйники через одного с законом не дружат, как ни тщательно отбирал их Олег Иваныч для экспедиции. Однако ж за каждым не уследишь, да и не нужно это. Другое нужно – повышения процента раскрытия и, соответственно, – наказания. Говоря простым языком – сыскать шильников, имать да – до суда – в поруб.
– Сыскать, – обиженно пожал плечами Гришаня. – Легко сказать. Кто искать-то будет? Коли…
– Знаю. Все знаю, Гриша! – Олег Иваныч положил руку на плечо старому другу. – И что агентуры нет, и сотрудников пока мало, и людишки у нас, сам знаешь какие… Но что местные жители о нас с тобой скажут? Да ладно о нас, о Новгороде, Господине Великом? Что нет, мол, порядка, даже шильников имать не могут. Жили-де без них спокойно, и еще прожили бы, лучше б не приезжали. Плохо, Гриша, когда про власть таковы слова глаголют.
– Ясно – плохо.
– Потому – вычислить надобно татей как можно быстрее. Давай-ка вместе думать.
– Давай, Олег Иваныч! – воспрянул духом Гриша.
– Тогда вот тебе первое задание. – Адмирал-воевода потеребил бороду: – Рисуешь чертеж посада и – буквально по улицам – расписываешь все грабежи, с указанием числа и времени. Понятно?
Гришаня кивнул.
– После с чертежом ко мне. Да, и этого с собой захвати, Николая.
Поклонившись, старший дьяк Григорий Сафонов удалился, прихватив с собой челобитные.
Олег Иваныч вышел во двор – сквозь разрывы золотисто-фиолетовых туч ярко голубело небо. Солнечные лучи, высвечивая тучи, падали на Ново-Михайловский посад почти осязаемыми – можно потрогать – параллельными линиями. С моря дул влажный ветер. Было тепло. Олег Иваныч улыбнулся. Ему нравилась здешняя зима. Адмирал-воевода прошелся по двору, перекинулся парой фраз со стражей, остановился на высоком крыльце, вздохнул полной грудью. К чему-то вспомнились стихи про мороз и солнце – день чудесный. Мороз… Олег Иваныч поежился, вспомнив зимовку на берегах Индигирки, унесшую столько жизней. Радоваться морозу может, пожалуй, лишь полный идиот. А вот здесь – хорошо! Ни те снега, ни те льда. Красота! О чем еще и мечтать человеку? Тем более, что заканчивался сезон дождей, и небо все чаще светилось синью.
