Афганский рубеж 4 (СИ) - Дорин Михаил

— 109-й, вправо уйди. «Сварка» работает! — подсказал один из Ми-24.

Я не видел, что происходило за нашей спиной. Возможно, 109-му придётся повторить подход.

— Вторая вертушка заберёт остальных, — заскочил в кабину командир отряда Липкин, перекрикивая шум.

— Понял. Быстро грузим и взлетаем, — сказал я по внутренней связи, но бойцы разведгруппы продолжали отстреливаться от подступающих духов.

— Затащи их! Взлетать надо, — услышал я голос Максима, который повернулся назад и кричал в грузовую кабину.

Но попробуй так быстро всех загрузить. Парни в плотном контакте с противником. Стоит повернуться спиной, и пуля обеспечена. А тем временем держать вертолёт на таком режиме становилось крайне сложно. Ещё и с наступлением темноты ветер поменялся, а нам ещё и взлететь надо.

— 102-й, у меня фара разбита. Двигатель… не пойму, — доложил ведомый.

Даже с большим опытом и хорошей подготовкой садиться на такой выступ сложно. А уж с повреждениями и подавно. Придётся самому забирать всех.

— 109-й, понял тебя. Быстро на базу. Мы забираем остальных, — дал я команду ведомому.

— Командир, не взлетим! — тут же запереживал Максим.

— А мы и не будем. Быстрее всех в вертолёт, — ответил я.

Заур и Липкин засовывали людей в грузовую кабину, а они всё продолжали отстреливаться. Стреляли куда-то вниз, бросая иногда гранаты.

Как мы ещё висели, трудно представить. Пули попадали по фюзеляжу.

— 102-й 117-му. У меня «трещоток» на один заход осталось. У второго тоже. «Гвозди» закончились.

— Понял тебя. Работай-работай, — ответил я.

Наконец, дверь захлопнулась. Теперь нужно взлетать. Ну или точнее — падать.

— Ремни притянуты? — спросил я по внутренней связи к лётчика-штурмана.

— Так точно, — удивился Максим.

Только Заур занял своё место в кабине, я слегка приподнял рычаг шаг-газа.

— Контролируй скорость и высоту. Взлетаем! — скомандовал я.

Хотя надо было сказать — падаем. Ручку управления отклонил вправо. Ми-8 накренился и легко сорвался вниз. Тут же вертолёт клюнул носом, а Заур чуть не вылетел со своей сидушки.

— Скорость 20…30… 40! — отсчитывает Максим.

Уши начало закладывать, а слюны нет совсем. Вертикальная скорость на вариометре растёт, и мы продолжаем терять высоту.

— Скорость считай, — повторил я команду Максиму.

— 80… 90… 110, — запинался лейтенант.

Вертолёт слегка ушёл влево, но не критично. Крен быстро увеличился до 20°, но и это отклонение удалось парировать.

— Выравниваемся, — произнёс я и начал вытягивать ручку управления на себя.

Вертолёт послушно выровнялся и начал лететь без снижения. Теперь осталось только долететь.

— Взлёт произвёл. Уходим на Коверкот, — сказал я в эфир, отворачивая в сторону хребта Сургар.

Но моих пассажиров так и тянуло на подвиги. Видимо, не все патроны расстреляли и не всех духов победили. Кто-то начал стрелять с открытого иллюминатора, а кто-то и через хвостовой люк, где был установлен пулемёт.

Бортовой техник Бакаев в последний момент не дал кому-то открыть сдвижную дверь, чтобы стрелять и оттуда.

— Заур, а ну дай им по шее, — крикнул я бортовому технику, который уже стал кашлять от пороховых газов, наполнявших кабину экипажа.

Минуту спустя, когда к нам пристроились Ми-24, Бакаев вернулся и показал поднятый вверх большой палец.

— Все живы? Раненных нет? — спросил я.

— Жить будут. Возмущались. Мол, можно было ещё пострелять. Кстати, некоторые до сих пор отойти не могут от такого падения. Думали, что у нас что-то отказало.

— Нормально всё, — ответил я. — Макс, возьми управление.

— Принял. Управление взял, — ответил мне лётчик-штурман, и я слегка расслабился, убрав руки и ноги с органов управления.

В кабину заглянул Липкин и начал благодарить. У командира спецназа куда-то подевался с головы подшлемник.

— Сан Саныч, такого «взлёто-падения» я ещё не видел. Ушли на тоненького, — сказал Пётр Петрович, поправляя «лифчик» на груди.

Понятно, что у парней стресс, но чутка расшевелить можно.

— Ладно. Ты скажи, пускай парашюты надевают. Сейчас в набор пойдём, всякое может случиться, — докричался я до Липкина, и тот ушёл в грузовую кабину.

На меня удивлённо посмотрел Заур.

— Командир, у нас на всех не хватает парашютов.

— Ничего, — улыбнулся я.

Не прошло и минуты, как в кабину вновь заглянул Липкин. Выражение лица у него было задумчивым.

— Сан Саныч, а как же так⁈ Парашютов всего 3, а нас 23. Как делиться?

— Значит надеть всем, кроме коммунистов. Мы вот коммунисты и нам ничего не страшно, — с серьёзным выражением лица ответил я.

Липкин собрался уже уйти, но вдруг понял наш авиационный армейский юмор. Он протянул мне руку, и я отвесил ему «пятюню».

После посадки в Шахджое, нас ещё долго не отпускали разведчики.

— Сан Саныч — высший пилотаж. На одном колесе, да ещё столько времени. У меня один вопрос — как⁈ — спросил у меня майор Липкин, когда основная часть поздравлений утихла.

— Да как⁈ «Шажочек» вверх, ручку вправо-влево. И не забывать «педальки» нажимать, — объяснил я, смотря на то, как мои подчинённые выкуривают очередную сигарету с разведчиками рядом с машинами.

— Не пойму я ваш авиационный юмор. Значит так, с нас поляна. Отказы не принимаются. Время доведём дополнительно, — сказал Липкин и крепко меня обнял. — Вот, прав был Сопин насчёт тебя.

— Смотря о чём он тебе говорил, — посмеялся я, и мы разошлись.

Бойцы отряда погрузились на машины и уехали со стоянки в направлении расположения отряда. Я подошёл к вертолёту и ещё раз его осмотрел. Пока мои подчинённые группировались и продолжали обсуждать вылет, решил оценить повреждения.

— Товарищ командир… — вытянулся в струнку передо мной Гавриков.

Не сразу я почувствовал, что от младшего сержанта опять идёт запах «праздника».

— Ты спиртом моешься что ли? — спросил я, проводя рукой по пробоине в фюзеляже.

— Товарищ майор, я совсем немного. Вы не поверите, но душа за вас болела.

— За переживания, спасибо. А выпивка тут при чём?

— Так я по-другому стресс и не умею снимать.

— Я тебя научу. Доложишь своему начальнику ТЭЧ звена, что ты ужасно хочешь поработать руками в свободное от службы время, — похлопал я Гаврикова по плечу, а потом поблагодарил за матчасть.

Только я сделал шаг от вертолёта, как решил кое-что спросить у младшего сержанта.

— Гавриков ко мне, — позвал я техника, и он быстро подбежал. — Что там с вертолётом моего ведомого?

— Фара разбита, две лопасти в дырках, несколько пробоин в фюзеляже и отсеке двигателей. Вкратце — утром будет в строю.

— С двигателем всё хорошо?

— Так точно. Всё проверили.

Вот и ещё одна тема для разговора с подчинёнными. В докладе моего ведомого и не было чёткого доклада о повреждении двигателя, но поговорить с парнем стоит.

Я отпустил Гаврикова, а сам подошёл к лётному составу.

— Все ко мне в кабинет.

Через несколько минут я открыл дверь кабинета и впустил всех лётчиков. Каждый заходил медленно, будто ожидал какого-то серьёзного разговора.

Посмотрев на каждого из них, я заметил насколько ребята устали. Лейтенант Самсонов и вовсе продолжал тяжело дышать. Будто он кросс пробежал.

— Устали? — спросил я, подойдя к холодильнику. Все хором ответили утвердительно.

Открыв дверь «Минска», я достал оттуда целую бутылку молдавского «Нистру».

— Самсонов, иди мне поможешь, — подозвал я лейтенанта, чтобы он достал из холодильника две шоколадки.

Налив на каждого по рюмке, пригласил всех к столу. Когда каждый взял себе, решил сказать пару слов.

— За возвращение, — и все быстро выпили, закусив шоколадом.

Только все поставили «нурсики» на стол, начал звонить телефон.

— Клюковкин.

— Сан Саныч, это хорошо, что вы в кабинете. Командир полка уже три раза звонил… — начал тараторить Пяткин, который был у спецназовцев на ЦБУ.

— Сейчас позвоню. Разбор полётов проведу и наберу Веленову.