Афганский рубеж 4 (СИ) - Дорин Михаил

Бортовой техник, сидящий между нами, задёргался. Видимо, предвкушает не самую мягкую посадку на площадку.

Вася, хоть и обтекал потом, но на площадку заходил ровно. Чуть рано загасил скорость, но не критично.

— Коверкот, 102-й, площадку наблюдаю. Готовы к посадке, — доложил я руководителю полётами.

— Посадку разрешил.

— Дайте ветер. Мы повисим немного, — запросил я и тут Вася немного занервничал.

Висение ему давалось с трудом.

— 110°. По силе до 5 метров в секунду.

— Понял вас, — ответил я в эфир.

Вася продолжал снижаться. Площадка уже в нескольких метрах, но он на неё явно не попадает.

— Зависай. Будем перемещаться назад, — спокойно проговорил я, слегка касаясь ручки управления.

Вертолёт трясся, продолжая медленно подходить к площадке. Ещё немного и… площадку мы проскочили.

— Ничего. Давай назад.

Вася начал перемещаться, но тут уже я не мог не вмешаться, слегка придержав вертолёт от разворота вправо. Слишком сильно отклонил педаль Гурт.

Как только мы оказались над площадкой, Малыш начал выполнять висение. Пыль летела во все стороны, а техники разошлись подальше от вертолёта.

— Теперь пробуем приземлиться. Взгляд на 20–30 метров вперёд. Движение рычагом плавное. Вертикальная должна быть постоянной. Начинай.

Но Малыш слишком резко начал снижаться. К тому же, ещё и ручкой управления начал слишком сильно работать. Я только и успел в последний момент остановить движение рычага шаг-газ, чтобы мы не плюхнулись.

— Расслабься. Слишком зажимаешься. Давай вместе. И рааз! — сказал я, и мы начали медленно снижаться.

Вертолёт вибрировал, покачиваясь влево и вправо. Кажется, что ничего сложного — держи управление и вертолёт будет «висеть», но этот навык должен прийти. Ощущение, когда ты с вертолётом не борешься, а полностью «на ты».

Чувствую, что Малыш продолжает давить на правую педаль слишком сильно. Только с третьей попытки я добился от него плавности хода.

— Теперь пробуем выдерживать вертикальную скорость. Вместе снижаемся.

Малыш сам начал снижаться к земле со скоростью 0.1–0.2 м/с. Уже лучше!

Чем ниже опускались, тем больше чувствовали влияние воздушной подушки. Она всё больше «упирается».

— А теперь вместе продавим её. Вот так, — сказал я, когда Вася плавно «надавил» на рычаг шаг-газ, не давая вертолёту самопроизвольно зависнуть.

Поверхность площадки всё ближе. Вертолёт начинает слегка опускать нос, но Вася сделал аккуратное движение ручкой управления вправо и на себя. Мгновение, и у него получилось приземлить вертолёт. А раньше мы с ним просто «плюхались».

— Взял управление. Неплохо, Вась, — сказал я по внутренней связи.

Но Малыш выглядел так, будто ему уже всё равно. Лицо мокрое, а на рукаве куртки выступили тёмные пятна от пота.

— Я чёт устал, — ответил Гурт, медленно убирая руки с ручки управления и рычага шаг-газ.

Выключив двигатели и обесточив вертолёт, мы начали выходить на свежий воздух. А он действительно был свежий! Всё же декабрь на дворе.

Даже пришлось заменить кожаную куртку на демисезонную.

Переговорив с бортовым техником и поблагодарив остальной техсостав, я начал забирать вещи из вертолёта — шлем, планшет, карта-держатель. Малыш в это время уже ждал меня, закрывая солнечный свет своим крупным телом.

— Ну что скажешь, Вась? Почувствовал управление? — спросил я.

— Есть немного. Вы в училище не были лётчиком-инструктором?

— Нет. Я простой работяга. Старый солдат, не знающий слов любви. Смотрел этот фильм? — намекнул я на классику советского кино «Здравствуйте, я ваша тётя».

— Так точно. Смешной фильм, — ответил Вася, разминая руки.

Гурт рассказал, что он выпускник лётного училища в Балашове. Только с самолётом у него карьера не сложилась. Вот и каким-то образом попал он в армейскую авиацию.

Похоже, Василию следует слегка ограничить его силовые упражнения. Пока его натаскиваю, надо чтоб он был расслабленным. А с такими «банками» на руках расслабиться сложно.

— Никакого турника, ты меня понял?

— Так точно, — обрадовался Вася и пошёл в направлении модуля.

На стоянке меня ждал начальник штаба. В руках папка с документами.

— Сан Саныч, тыловик вроде нам выбил ещё пару двигателей. ИАС говорит, что их доставить нужно. Пусть будут в запасе.

Я подошёл к Гвидоновичу, чтобы расписаться в заявке на получение. Вообще, Сычкин работает круто. Все лётчики говорят, что еда стала лучше. И это несмотря на зиму и все сложности с доставками.

— Ещё что-нибудь? — уточнил я.

— Пока всё. Ну, если не считать, что замполит уже мне всю плешь проел с этим партсобранием. Возмущается, почему ты ставишь на лётные смены Орлова. Когда будет время вынести дело Михаила на суд общественности?

— Выделим. Не сегодня, конечно, но время найдём.

Со стороны расположения отряда спецназа я увидел, как поднимаемся огромное пылевое облако. В направлении нашей стоянки мчал грузовой ГАЗ-66. Эта машина принадлежала 681-му отряду. И судя по тому, что скорость она не сбавляла, дело весьма серьёзное.

«Шишига» подъехала ближе, и из кузова выпрыгнули шесть человек разведчиков. Из кабины вылез командир отряда майор Пётр Петрович Липкин.

— Сан Саныч, нужна помощь.

— Что случилось?

Оказалось, что группа, которую мы высадили почти два часа назад, вступила в бой. И силы там неравные от слова совсем.

Я взглянул на часы и начал понимать, отчего Пётр Петрович так настойчив — время приближалось к закату. А искать в темноте на поле боя, где свои, а где чужие, очень сложно. Да и в тех районах сплошь и рядом сопки, скалы и горы.

— Я понял, вас. Вон две восьмёрки. Грузитесь по три человека в каждую.

Через начальника штаба я решил передать в Кандагар доклад, что начинаем работать ночью.

Я быстро экипировался, раздавая по пути указания.

Разведчики быстро загрузились, а техники уже практически расчехлили наши вертолёты.

В это время на стоянке появился замполит.

— Товарищ майор, нужно доложить и ждать боевого распоряжения, — объяснил мне Ломов.

— Знаю. Дождёмся уже на запуске. Там пацаны в окружении.

— Нельзя! В Кандагаре такое не любят. Нужно всё согласовывать.

— Докладывайте, а мы запускаемся.

Глава 17

Стоял гул от работающей вспомогательной силовой установки. Мы приступили к запуску левого двигателя. Едва начали расти обороты, как винты вертолёта стронулись с места и начали раскручиваться. Ми-8 ожил.

— Коверкот, 102-му, информация есть? — спросил я в эфир.

— На Мирвансе молчат, — ответил руководитель полётами, называя позывной аэродрома в Кандагаре.

Время тянулось. Каждая минута — снижение шанса вытащить группу.

В кабину заглянул майор Липкин, который уже надел гарнитуру и коричневый подшлемник. Он нагнулся, чтобы докричаться.

— Саныч, там реально тяжело. Они не вывезут. Я когда на свой Центр Боевого Управления доложил, там все в шоке были. Говорят, такого быть не может, но сразу дали команду выдвигаться.

— А у меня в Кандагаре почему-то до сих пор проверяют, согласовывают.

В этом и была проблема моей эскадрильи. Мы были официально в составе кандагарского полка, и все действия должны были согласовывать с командиром. То есть, были приданы 681-му отряду на словах.

Обороты несущего винта достигли расчётных. Оборудование на борту уже полностью в работе. К взлёту готовы, но разрешения так и нет.

— Коверкот, 102-му.

— 102-й, пока нет добра на вылет. Оценивают обстановку, — с ходу ответил мне руководитель.

Я посмотрел на лётчика-штурмана. Лейтенант Максим Самсонов — молодой парень с маленькими усами смотрел перед собой, дёргая ногой в такт вибрации вертолёта. Его лицо не выдавало напряжения, но скатившаяся капля пота на кончик носа давала понять — нервы у парня на пределе.

А ведь мой ведомый — командир второго звена, ни разу не летал в кромешной тьме в эпицентр боестолкновения. Да и пара Ми-24, которая будет прикрывать, не выглядит сплавом уверенности и опыта.