Воин-Врач III (СИ) - Дмитриев Олег

Остановив флягу на полпути ко рту, Болеслав вдруг замер, будто осознав что-то очень важное.

— Если то, что про Всеслава Чародея говорят, хоть на треть правда, а всё к тому и идёт, то совсем скоро за королевскими коронами и мантиями ездить станут не к папе и не к императору. А за их земли, лены, слуг и рабов пусть они сами переживают. Я, пожалуй, цепным псом стеречь восточные границы Генриху не подряжался. А в том, чтоб подрядиться ко Всеславу беречь его западные, есть смысл. А позора нет. Вот что я думаю!

Кивнув, соглашаясь сам с собой, некоронованный пока король Польши глотнул чудодейственного жидкого огня из удобной фляги, пристукнув ей по столу, подводя итог совещания. Думая о том, что на одной торговле новинками от русов, вполне можно заработать гораздо больше, чем на лесе, рыбе, зерне и даже серебре. Осталось определиться с тем, как выйти с Чародеем на переговоры. И стоит ли просить титул короля, почётный, но не особенно отличавшийся фактически от его наследного — великого князя Польши.

Старый воевода Стах храпел, лёжа на столе щекой, устроив бороду в блюде с кислой капустой. А неприметный Ян смотрел на Болеслава с выражением облегчения, изумления и благодарности. Воины, что явные, что тайные, всегда, кто бы что ни говорил, испытывают именно эти чувства, когда узнаю́т, что властители нашли-таки способ обойтись без драки. Пусть даже только на некоторое время.

Глава 14

Возвращение домой

Леська оказалась не просто сиротой-найдёнышем-подкидышем. Это был самый настоящий дар Богов, в чём не было сомнений у Всеслава, или редчайшая удача, в чём был абсолютно уверен я. А в том, что мы привезли с собой в Киев на трёх аж санях, что подогнали нетопыри из Турова, попадались и вовсе самые настоящие чудеса.

Когда осе́л снег, поднятый конями улетевших с подворья Рыси с дюжиной его душегубов, князь слез с Бурана и подошёл к девушке, что продолжала, дрожа, обнимать могилу.

— Какое варенье-то? — спросил он.

— А? — только и смогла ответить-переспросить Леся. Растерянно, робко, и сперва утерев нос рукавом так по-детски, что аж сердце защемило.

— Творогом грозилась давеча, да с вареньем, — напомнил чародей, — вот я и спрашиваю: чего за варенье?

— А всякое, всякое, батюшка-князь! — она дёрнулась было вскочить, да, видать, ноги пока не держали. — Земляничное, малиновое, черничное, брусничное, черёмуховое! Из ревеня даже есть!

Она широко раскрыла глаза и части́ла, будто боясь, что князь огорчится, потеряет интерес к скудному ассортименту и раздумает брать её с собой.

— Кислющее, поди? — удивились мы со Всеславом оба. Здешний дикий ревень, что попался как-то осенью на берегу Днепра, есть совершенно точно было невозможно.

— Нет, он вкусный и полезный! Бабушка говорила, один старый знакомец из далёкой страны Сун прислал ей два куста с торговцами. Он тут с нашим чахлым как-то поженился, теперь и наш совсем другим стал, яблочками пахнет! — она всё порывалась подняться, но ноги разъезжались, как у куклы или новорождённого жеребёнка.

Чародей наклонился и осторожно взял её под локоть, помогая встать. То, как беспомощно она вцепилась ему в рукав, тоже царапнуло жалостью.

Помогли двое Гнатовых ребят, озадачив хозяйку не только вареньем, но и проблемами насущными.

— Девонька, мы конька твоего сами вы́ходим, пока тебя, вон, ноги не держат, да после воды дадим. Стойла-то, знать, нету больше, — сказал один из них, покосившись под конец фразы на могильный холмик посреди пожарища на месте хлева.

— Позади дома стойло, вои добрые, — отозвалась Леся, переводя взгляд с одного на другого, — оно большей частью в земле, потому отсюда не видное. Только вот сена нету больше ни копёшки — над хлевом сеновал-то был, оттуда разметали его поляки вниз.

Всеслав приобнял её за плечи жестом отца и защитника, не позволяя снова уходить в прошлый пережитый ужас. Не привычная к такому, внучка ведуньи вздрогнула и подняла на него глаза, полные благодарности.

— Как же это, в земле-то? Сыро ж там, хворать кони будут, копыта погниют! — удивился ратник. В этом времени про то, как держать скотину и ухаживать за ней, знал с детства каждый, не только те, кому довелось в Алесевой сотне служить. Тот, как помнил князь, вообще регулярно занятия по ветеринарии проводил, совмещая их с «парковым днём», когда проверялись и людская сброя-обмундирование, и конская сбруя-комплектация.

— Там про́духи хитрые из труб да желобов глиняных, от самого дома некоторые идут. В морозы, когда дерева́ от стужи в лесу лопаются, у них там теплее бывало, что у Бурёнки с Зорькой, что у Чубчика. И Гнедко́, который до него был, — видно было, как ей тяжело говорить. Снова показались слёзы, когда она взглянула на обгорелый однорогий череп. Они все были её семьёй. А нам со Всеславом сразу стало понятно, что Мирослава была не только травницей.

Сане́й с наследством Леси-сироты, как уже было сказано, в нашей колонне шло три штуки. И одни были целиком, с горой, наполнены книгами. Не вполне похожими на привычные мне, конечно, но от этого не менее удивительными и ценными. Здесь, кроме нежданной в этом глухом краю драгоценной бумаги, были и записи, вышитые на ткани, и нанесённые на кожу, и даже вырезанные на глине и дереве. Всеслав вспомнил, что похожие символы видел когда-то давно у Яра-Юрия, в его землянке под берегом Полоты. Но о том, что они означают, память князя ничего не сообщала. А ещё там были рисунки, много. Особенно поразили птицы, кони и человечки, схематично нарисованные в профиль. Я видел такие в музеях, в разделе «История Древнего Египта». Чародей же подобного точно не встречал никогда.

Леся захватила с собой, бережно укутав в два одеяла, и чудо-лампу: на глиняном сосуде-основании было установлено самое настоящее стекло! Да, толстое и неровное, и прозрачным его назвать можно было только с очень большой натяжкой, но оно всё равно было гораздо лучше тех образцов, что получались пока у нашего Ферапонта-Феньки. А судя по тому, что удалось понять при очень поверхностном просмотре записей и книг, включая деревянные и глиняные, в одной из них вполне было можно найти рецепт и методику изготовления такого же. И наверняка многого другого. Вот тебе и свернули по дороге творожку с вареньицем поесть.

Через несколько дней навстречу нам из-за очередного из бесчисленных поворотов Припяти показался встречный отряд. В этом месте впадала в наш ледяной «автобан» речка с забавным, хоть и немного тревожным для врача названием «Острица». Чуть раньше с другой стороны проезжали устье реки Уж, которую сейчас звали Уша. По ней можно было подняться почти до Вручия, и до самого Искоростеня, стародавней древлянской столицы. И совсем недавно оставили мы за спинами городок, в котором ночевали. Со вполне мирным и добрым для этого времени именем. Чернобыль.

Этой ночью мы со Всеславом много обсудили и обдумали, каждый из нас. И эта очередная наша внутренняя беседа была тяжелее обычных. И вновь результатом стало то, что и я, и великий князь открыли для себя что-то новое и сами в себе, и друг в друге, и в прошлом, и в будущем. Он с ужасом смотрел на картины из моей памяти, где был и четвёртый энергоблок, и полоса отчуждения, и заброшенный, страшно пустой город Припять, которого пока не существовало. Видел он там и вызванные ассоциациями образы неизвестной пока здесь страны восходящего Солнца, фильмы и агитационные плакаты.

Я не раз встречал слова «Атом — не солдат, атом — рабочий» на передовицах газет, в журналах, на стенах высотных зданий. Но после того, что видел сам, и что слышал от друзей, побывавших близко к эпицентру «ликвидации последствий» и ушедших потом в течение пяти лет максимум, верилось в это с трудом. То, как может ударить этот «рабочий», вызывало вполне закономерные сомнения и во фразе «мирный атом», и в «самом безопасном способе получения энергии». Наверное, этому было какое-то логичное объяснение. Почему миллионы людей боялись летать на самолётах, хотя по статистике ездить на машине во много раз опаснее? Потому, что тех, кто попадал в авиакатастрофы, хоронили в закрытых гробах. Маленьких. Тех, кто подвергся удару «мирного рабочего» — в освинцованных.