Этот большой мир. Тайна пятой планеты (СИ) - Батыршин Борис Борисович

А вот другие ничего понять не смогут, даже если и перехватят сигнал, что вообще-то невозможно — Стивен воспользовался для передачи не рацией, а лазерным прожектором-мигалкой. А вот парни увидят — и догадаются, конечно, что старина Стив О’Хара здесь и готов, если потребуется, принять участие в любом рок-н-ролле…

В наушниках заверещало — сигнал возвращаться к кораблю. Стивен помахал закованной в перчатку рукой отметке на экране и потянулся к рукояткам управления.

Перелёт до «Фубуки» занял меньше получаса. Японский планетолёт успел приблизиться к «обручу» и теперь висел в пустоте, держась в его диаметральной плоскости. А ведь Гарнье боится, подумал Стив — опасается, лягушатник, что тахионное чудовище выплюнет ни с того ни с сего столб энергетического выброса, который захлестнёт корабль и забросит его вместе с экипажем в совсем уж отдалённый конец Галактики, откуда даже на тахионной тяге до Земли и за тысячу лет не добраться.

«Омар» огибал кормовой пилон с установленными на нём пусковыми аппаратами тахионных торпед. Три гнезда были пусты — ровно столько «выстрелов» пришлось сделать, чтобы добраться до Пояса Астероидов. Стив припомнил, как незадолго до старта перегружал торпеды из орбитального грузовика на планетолёт — вводил в трубы сигарообразные тускло отблёскивающие тела торпед, после чего, орудуя манипуляторами, ставил на место выпуклые крышки. И снова перед глазами возникли кадры японской кинохроники времён Второй Мировой, виденные на уроках истории в колледже: матросы на палубе японского эсминца задвигают длинные, лоснящиеся от машинного масла стальные сигары в счетверённые трубы торпедных аппаратов, задраивают рубчатые крышки с нанесёнными на них большими белыми иероглифами. Английские титры сообщали, что это название корабля, «Фубуки», что в переводе на английский означает «Метель»…

Стивен тряхнул головой. Нет, как хотите, а не зря он поделился с Шарлем своими подозрениями, а потом и посигналил русскому грузовику. Дело тут явно нечисто, и он ещё не раз пожалеет, что связался и с Гарнье, и с косоглазыми япошками, и с этими «звёздными обручами», будь они трижды неладны…

IV

Из записок

Алексея Монахова.

«…Короче, мы в попали. Не в том смысле, как попал я, любимый — 'Заря» висит, где и висела, в трёх с половиной тысячах километров от обруча-гиганта и в двух с половиной от «Фубуки», никаких обменов разумов с собой-детьми не зафиксировано, мы не переносились в будущее, чтобы обзавестись там бластерами, скорчерами, генераторами силовых полей и прочим хламом, способным одним махом решить все мыслимые и немыслимые проблемы. Мы просто влипли, вступили чистым ботинком в известную субстанцию, угодили в неприятную историю — попали, одним словом.

Пошли уже вторые сутки после нашей вылазки к «обручу» Связь с Землёй установить так и не удалось; радиообмен получается наладить с объектом, находящимся в паре сотен километров от планетолёта, а вот дальше — извините, никак. И это при том, что, если верить Леднёву, у японцев связь почти наверняка имеется, и именно благодаря проклятому колечку, наглухо забившему эфир. Валера уверяет, что аппаратура, установленная на «обруче», кроме основной функции — наводить эти самые резонансные колебания тахионного поля, — выполняет и другие, не менее важные. Рассуждение простое: если в «червоточине», соединяющей «обручи», имеются микропульсации (а они там имеются, астрофизики «Зари» установили это наверняка) то они наверняка синхронизированы с микропульсациями тахионного зеркала, теми самыми вспышками, бликами и прочими спецэффектами, которые мы имеем удовольствие наблюдать. А значит, уверяет Леднёв, ничего не стоит промодулировать эти микропульсации, использовав их, как несущую частоту. Он даже рассчитал, сколько энергии для этого может понадобиться — и величина выходит достаточно скромная, в пределах возможности аппаратуры Гарнье — судя по размерам контейнеров, там вполне может оказаться даже компактный ядерный реактор…

Итак, япошки в состоянии обмениваться сообщениями с Землёй — мгновенно, без задержек на прохождение сигналов, которые на подпространственные «червоточины» не распространяются. И, значит, астрофизик и его руководство, кем бы оно ни было, прямо сейчас беседуют, словно по междугороднему телефону, строят коварные планы, а в промежутках между фразами хихикают над нами, убогими…

Прав Валера, Гарнье, придумавший такой фокус — а кто ж ещё мог его придумать? — настоящий гений. Ничего ведь не мешает использовать эффект модуляции микропульсаций в «червоточине» и в обычных, изготовленных на Земле «батутах»? Принцип тот же, дело в технической реализации, за которую уже понятно, как браться — и тогда можно будет навсегда забыть о раздражающих паузах в радиопереговорах на сверхдальних расстояниях. И мы, конечно, сделаем это рано или поздно, принцип ясен — но только не сейчас. Наука в лице Леднёва, американца Коуэлла и Юльки пока бессильна. А значит — придётся нам висеть в Пространстве и гадать, что делать дальше: плюнуть на японцев и уйти к Земле, воспользовавшись тахионными торпедами, или отправиться к «обручу» на «буханке», пристыковав к ней оба имеющихся у нас «омара», разнести их манипуляторами аппаратуру Гарнье вдребезги и пополам — а там будь что будет! Как говорил один не самый последний земной полководец — главное ввязаться в серьёзную драку, а там посмотрим…'^[3]

— Ох и устала я, ребята! Семь часов в лаборатории, безвылазно, на стуле, скрючившись в три погибели….

Юлька устроилась в ложементе, застегнув пристяжной ремень и сладко потянулась. Я невольно залюбовался — в форменных корабельных брючках, которые она старательно перешила ещё до отлёта, вид у неё был самый, что ни на есть соблазнительный, а долгие часы в кресле перед мигающими экранами, похоже, не повредили её фигурке. А вот лицо у неё и правда, выдаёт утомление: уставшее — тёмные круги под глазами, набрякшие усталостью веки, белки в ниточках кровеносных сосудов…

— И как они без тебя, справляются? — осведомился Кащей. Он висел вниз головой над ложементом, в котором свернулась, поджав ноги, Оля Молодых.

— Я там пока не нужна. — Юлька снова потянулась. — Леднёв с Коуэллом запустили программу обработки данных на бортовой ЭВМ. Пока она не закончит, у меня есть час-полтора прийти в себя.

— Так и отсыпалась бы в каюте! — предложила Оля.

— Пробовала, не могу заснуть. Стоит закрыть глаза — вижу ленты регистраторов, экраны… нет, думаю, посижу уж лучше с вами, отвлекусь немного.

Ну, посиди. Кофе хочешь?

— Только не это! — Юлька изобразила испуг. — Мы в лаборатории только на нём и держались. Вот соку я бы глотнула… яблочного или апельсинового, сели найдётся!

— Сейчас принесу. — Оля расстегнула пряжку ремня, оттолкнулась от подлокотника и поплыла к выходу. Я проводил её взглядом.

В отличие от наших астрофизиков — Леднёва, Юльки и Коуэлла и примкнувшего к ним астронома Довжанского, заслуженно считающегося лучшим на «Заре» программистом бортовых ЭВМ — заняться мне было решительно нечем. «Омары» и «буханка» вылизаны, вычищены и подготовлены к новому вылету; скафандр проверен по третьему разу, и остаётся только торчать в «Сюрпризе», ожидая, когда завибрирует на запястье браслет, или раздастся по внутрикорабельной трансляции голос капитана, требующий немедленно — немедленно, вы слышите, Монахов? — явиться на ходовой мостик. Зачем? Я бы и сам хотел это знать. На недавнем совещании мы так и не смогли прийти к общему мнению — и теперь ждём, когда Леднёв и его банда вытащит из груды данных наблюдений ту единственную жемчужину, которая позволит принять верное решение.

— А Середа где? — осведомилась Юлька. Она опустила до упора спинку ложемента и вытянулась, заложив руки за голову, отчего тонкая маечка весьма эротично обтянула её бюст. А ведь обходится без лифчика, отметил я — типа здесь все свои…

— В рекреационном отсеке. — отозвался Юрка. — Кустики подстригает.