Этот большой мир. Тайна пятой планеты (СИ) - Батыршин Борис Борисович
— … в плоско… на миг… когда врубается зерка… — продолжал Лёшка — … .погасло… не совсе… в обру… мельтеше… блики, отсве…
Окончание фразы потонуло в сплошном треске и завываниях. Юлька покрутила верньер настройки. Не помогло.
…ярки… радиально разбега… концентри… хаотичес… без всякой систе…. — на этот раз говорил Леднёв. И снова взрыв помех — голоса тонули в нём, прорываясь неразличимыми обрывками фраз.
…Да что это такое творится, а? И, главное, с чего?..
— … попрова… даль… «Скьяпа… — опять забубнило сквозь треск и заполошное бульканье. Кажется, опять Валерка? Нет, толком не разберёшь… Речь, кажется, о дальней связи с марсианской орбитальной станцией 'Скьяпарелли». Но она — то при чём? Тут на жалкие три с половиной тысячи кэмэ не получается нормально работать, эфир забит наглухо…
Юлька покосилась на экран, по которому бежали разноцветные кривые. Рядом жужжал самописец — его проволочки ёрзали по бегущей бумажной ленте. Хорошо, вот вернётся Валерка — будет, что анализировать… Она торопливо щёлкнула тумблером внутрикорабельной связи.
— Борис Валентинович, можно мне заглянуть к вам? Есть кое-какие соображения.
— … сильнейший всплеск тахионного поля, почти сразу угасший. Вот смотрите сами…
Карандаш в Юлькиной руке прошёлся по бумажной ленте, ставя отметки возле самых высоких пиков.
— Максимум значений совпали с моментом активизации «звёздного обруча». — Леднёв теребил подбородок, всматриваясь в регистрационные ленты. — Надо будет сверить с видеозаписью, но и сейчас всё более-менее ясно. А после всплеска отмечается только слабая, на грани чувствительности активность. В тот же момент пропала и связь — то есть, ближняя ещё кое-как действовала, а вот всё остальное накрылось медным тазом… простите, Борис Валентиныч. Как я понимаю, ни со «Скьяпарелли», ни, тем более, с «Гагариным» связаться так и не удалось?
Волынов покачал головой. Всё то время, пока «буханка» на остатках топлива неслась назад, «Заря» пыталась связаться хоть с кем-то. Безуспешно — радиодиапазоны, особенно те, что используются для сверхдальней связи, были намертво забиты помехами.
«Буханка» вернулась полчаса назад, и её экипаж сразу явился на мостик — прямо в «Скворцах», бросив в шлюзе гермошлемы и чемоданчики жизнеобеспечения. Кроме Лёшки, Валеры, Юльки и капитана, в помещении присутствовали астроном Довжанский и Джон Коуэлл. Юрка-Кащей тоже был — серый, измученным четырёхчасовым пребыванием в «омаре», он забился в дальний угол, под резервным пультом локаторов и не подавал голоса.
— И что это означает? — осведомился Волынов. Он сидел в своём ложементе сгорбленный, словно постаревший разом лет на десять. Юлька вспомнила, что уже видела капитана таким — во время прошлого рейса, когда выяснилось, что «Заря» не успевает к «Лагранжу» и надо было срочно принимать решение… — Наверняка утверждать не могу, — сказал Леднёв, — Но скорее всего это следствие работы аппаратуры Гарнье, которую японские буксировщики доставили к «обручу». Я ведь говорил, надо было подойти поближе!..
— А на кой, простите, хрен? — огрызнулся Лёшка. — Ты что, собирался давить эти штуки «буханкой»? Или героически таранить «Фубуки»? Так это без меня, я в камикадзе не нанимался!
Волынов поморщился — подобные колкости и взаимные упрёки он выслушивали уже в третий раз. А уж сколькими любезностями эти двое успели обменяться на пути к «Заре»…
— И всё равно, мы проявили непростительную нерешительность! — Леднёв набычился, не собираясь уступать. Вы извините, Борис Валентинович, но сейчас не время осторожничать! И я, как научный руководитель экспедиции…
— Постараетесь как можно скорее найти разумное объяснение произошедшему. — закончил за него Волынов. Говорил он негромко, но этого хватило, чтобы Леднёв умолк. — А я, как капитан корабля, сделаю всё, чтобы как можно скорее связаться с и Землёй и с нашими… хм… контрагентами на «Фубуки». Пока не получим ответы, будем ждать, и никаких резких движений! А сейчас — идите, занимайтесь своими делами.
Он встал, давая понять, что дискуссия закончена.
— Прошу прощения, Борис Валентинович… — Лёшка поднял руку, словно в классе, перед строгим учителем. — Есть ещё момент, важный, как мне представляется…
— Ну? — покрасневшие глаза Волынова уставились на него. — Только самую суть, если не трудно…
— Я самую суть. — Лёшка кивнул. — После того, как как зеркало активизировалось… вернее сказать, сделало попытку активизироваться, мне показалось, что на одном из буксировщиков замигал световой сигнал. Продолжалось это секунд двадцать; Валера — он мотнул головой, указывая на Леднёва, — ничего не заметил, хотя я сразу ему сообщил.
— Далеко же было… — буркнул тот. — И вообще, когда кажется, креститься надо. У меня и так в глазах рябило от этих чёртовых сполохов, а тут точка какая-то светящаяся! Мало ли, откуда она могла взяться? Блик, отражение от стекляшки какой- нибудь, линзы камеры или, скажем, катафота…
— Вспышки были разной длительности и разделялись чётко выраженными интервалами. — Лёшка продолжал, словно и не слышал реплики астрофизика. — Я смог различить три повторяющиеся серии, после чего передача — а это была именно передача! — прекратилась. Обыкновенная морзянка, русский алфавит. Вот, послушайте…
И постучал по подлокотнику согнутым пальцем. Юлька честно попыталась что-то разобрать (в «юниорах» они изучали азбуку Морзе) но почти сразу сбилась, уловив только начальное «В» а дальше то ли «СОЗ», то ли «СОГ».
Другие оказались понятливее. Юрка в своём углу удивлённо присвистнул, астроном Довжанский озадаченно крякнул и попытался повторить дробь.
— В созвездье Альфа Льва хорошая погода. — медленно произнёс капитан. Он, похоже, прочёл Лёшкины перестуки без малейшего труда. — Что за ерунда, Монахов?
— Начальная строка из детской песенки. — отозвался тот. — Мы пели её в Артеке, во время «космической» смены. В одном отряде с нами тогда был американец О’Хара — сейчас он на «Фубуки», пилот буксировщика. У меня есть основание полагать, что он знает о моём присутствии на «Заре» и пытается таким образом подать сигнал.
Он нашёл глазами Юрку, потом Леднёва.
— Извините, что сразу вам не сказал об этом… и ещё кое о чём. Дело уж слишком деликатное. Но это сто процентов наш Стив — и он, похоже, готов помочь!
III
— Зря твои друзья не пришли на концерт. — сказала Мира. — Нас ещё нигде так не принимали!
— На Земле — нигде. А вот там… — виолончелистка ткнула пальцем вверх. — Помнишь, на марсианской станции?
— На «Скьяпарелли»? Кстати, как твой астроном, пишет?
Марс был одним из пунктов их внеземельного' тура. На орбитальной станции они дали три концерта — с перерывами в два дня, чтобы посетить их могли все, включая занятых на вахтах и сотрудников марсианских баз «Большой Сырт» и «Берроуз», для которых по такому случаю организовали челночные рейсы на орбиту и обратно. Девушки и сами не прочь были бы побывать на четвёртой от Солнца планете, но помешали строгие правила: перед тем, как спуститься с орбиты, следовало пройти недельный карантин на предмет занесённых с Земли инфекций — учёные-ксенобиологи больше всего опасались нарушить хрупкую биосферу Марса, представленную куцым набором бактерий, водорослей да недавно найденных в окрестностях Большого Сырта лишайников.
— Пишет, куда он денется… — виолончелистка усмехнулась. — И даже замуж зовёт!
— А ты что?
— А я пока думаю. Он ведь не собирается бросать работу во Внеземелье. А мне что — ждать его, как Ассоль Грея?
— Можно подумать ты сама дома сидишь! — хмыкнула скрипачка. — За полгода три гастрольных тура, поклонники по всему Внеземелью…
Действительно, по мнению многих, Соня, обладавшая самой эффектной внешностью, из трёх исполнительниц, постоянством в делах сердечных не отличалась. На памяти Миры это было как минимум, пятое предложение руки и сердца, полученное ею во время космических гастролей. Причём один из претендентов был француз, капитан межорбитального корабля, чью форменную рубашку указала серебряная комета «Знака Звездопроходца». Соня познакомилась с ним во время перелёта со «Звезды КЭЦ» на лунную базу «Ловелл».
