Точка Лагранжа (СИ) - Батыршин Борис Борисович

Annotation

Вторая книга цикла "Этот большой мир".

Главный герой-попаданец переживает неудачу, в результате которого его, победителя "международного конкурса фантастических проектов" не взяли в заново создаваемый "юниорский" отряд космонавтов, где будут готовить будущих обитателей орбитальных станций и лунных городов.

Но что поделать, так уж сложилось, и надо жить дальше — приходить в себя после жестокого удара судьбы и строить планы.

Тем временем его друзья осваиваются в новой обстановке, осознают, как изменилась их жизнь и какой увлекательной и непростой она станет.

А проект "Великое Кольцо" развивается своим чередом — ""космические батуты" забрасывают в пространство грузы, на орбите Земли начинается первое настоящее космическое строительство — и Дмитрий Ветров, вчерашний артековский пионервожатый, инженер и выпускник МЭИ готовится принять в этом самое деятельное участие. Что, впрочем, не избавляет его от заботы о своих вчерашних подопечных, ставших членами "юниорской" космической программы.

Этот большой мир — 2. "Точка Лагранжа"

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. "На ясный огонь..."

I

II

III

IV

V

VI

VII

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. "В созвездьи Альфа Льва хорошая погода..."

I

II

III

IV

V

VI

VII

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ «Заправлены в планшеты космические карты…»

I

II

III

IV

V

VI

VII

VIII

XI

ЭПИЛОГ - 1

ЭПИЛОГ -2

Этот большой мир — 2. "Точка Лагранжа"

«Будущее уже наступило.

Просто оно ещё неравномерно распределено» Уильям Гибсон, создатель жанра «Киберпанк»

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. "На ясный огонь..."

I

На дачу я не поехал, как ни уговаривали меня родители и бабуля. Не помогли даже отцовские посулы пригласить печника и сложить, наконец, камин — о чём я, помнится, не раз его просил. Честно говоря, и «в той, другой» жизни меня не очень-то тянуло в этот посёлок на границе Московской и Калужской областей, где даже речки-то приличной не было. А из всех ландшафтных красот — только заброшенные песчаные карьеры, неспешно превращающиеся в довольно-таки живописные пруды, да смешанный лес, чередующийся с совхозными полями прямо за оградой Госплановского дачного кооператива. Ну, нечего мне там делать — копаться в земле меня никогда не тянуло, грибов в окрестных лесах мало, а дальние прогулки… что прогулки? Конечно, с собакой — оно веселее, но не слишком, тем более, что по какому-то странному совпадению соседи предпочитают обходиться без четверолапых питомцев (кошки не в счёт), и мы с Бритькой на пол-посёлка считай, одни. В точности, как у любимого мною Джерома Клапки Джерома: «захолустная дыра, где укладываются спать в восемь часов вечера, и где ни за какие деньги не раздобудешь “Спортивный листок”, и где надо прошагать добрых десять миль, чтобы разжиться пачкой табаку…» Табак мне не нужен — не курю и не собираюсь начинать, но в остальном я с Гаррисом согласен: до ближайшего сельского магазинчика действительно приходится топать километра четыре по пыльной дороге, а отсутствие пресловутого «Спортивного листка» с успехом заменяет торчащая на крыше дачного домика телевизионная антенна, которая ловит сигнал через два раза на третий — да и то один-единственный первый канал. Скука, в общем. Тоска.Итак, погрузиться в сельскую идиллию, особенно после бурления идей и пестроты событий «Артека» я оказался не готов, даже и в сопровождении любимой бабули и золотистого ретривера по имени Бритти. Что ж, родители не очень-то и настаивали, тем более, что отпрыск уже вполне доказал, что способен подолгу оставаться без присмотра, не предпринимая действий с более-менее фатальным исходом. Им в это лето явно не до меня, причём в гораздо большей степени, нежели в «той, другой» реальности. Отец неделями напролёт торчит в подмосковном Калининграде, где закончили возводить и теперь спешно оборудуют огромный международный Центр Подготовки Космонавтов — и дома бывает только по выходным. Мама, дай ей волю, тоже пропадала бы вместе с ним. Работы у них сейчас выше крыши, но материнские инстинкты всё же берут верх над служебным долгом, и по вечерам она возвращается домой — правда, только для того, чтобы, одарив меня порцией родительской любви, с утра сорваться обратно. Я её не виню, как и отца — наоборот, мне так даже удобнее. Друзей-приятелей в Москве у меня нет — то есть у четырнадцатилетнего Лёшки Монахова они имелись, конечно, но… за эти сорок пять лет я всё успел позабыть. К тому же, переезд — прежние школьные и дворовые связи, считай, разорваны, новые толком не появились (Ленка Титова с родителями куда-то уехала на весь август), а дворцовские приятели…. Тут дело особое, заслуживающее отдельного разговора. Впрочем, мне никто особо и не нужен — всё же фатальная разница в возрасте и, как следствие, в интересах, мешает поддерживать нормальные для подростка контакты со сверстниками. Так что я обхожусь обществом Бритьки — мы подолгу гуляем на Ленинских горах или в Воронцовском парке. Парк этот, конечно, не тот, что в две тысячи двадцать третьем — но каскад прудов на месте, и лодочная станция действует, и мороженое и газировку можно прикупить в киоске возле главного входа в парк — вдобавок к прихваченным из дома бутербродам или бабулиным пирожкам. После чего можно устроиться на травке и наслаждаться импровизированным пикником, наблюдая, как собакен до одури плавает в пруду в безуспешных попытках догнать утку с выводком подросших утят. Нахальные пернатые не дают себе труда взлететь при виде плывущей в их сторону собаки — разворачиваются и, сохраняя геометрически безупречный строй клина, уплывают прочь, держась на безопасной дистанции. После прогулки мы обычно отправляемся к деду с бабулей, до их квартиры на Ленинском вдвое ближе, чем до нашей улицы Крупской. К тому же, дома пусто, а там нас ждут — чтобы накормить по-настоящему вкусным обедом. А дальше — мы возвращаемся домой, где я, оставив Бритьку отсыпаться после долгой прогулки, отправляюсь любо в библиотеку, изучать подшивки книг и журналов (обязательное раз в два-три дня действо) — либо просто сажусь на метро и еду в центр, где до вечера брожу по улицам, предаваясь неспешным размышлениям. Или, как вот сегодня — беру собаку, и мы вместе отправляемся в парк возле Дворца.

Маршрут у нас отработан: заходим на территорию со стороны Проектируемого проезда (в будущем, это чудовищно-безликое название заменят на «улицу Анучина», но пока так…), огибаем пруд, в котором Бритька обязательно поплавает — и не просто поплавает, а с разбегу прыгнет в воду с низенького, треть метра, бережка, вслед за брошенной палкой. Здесь тоже есть утки и, вдоволь поприволакивав мне палку (ретривер есть ретривр, против природы не попрёшь!) собака обязательно сделает попытку погонять их прямо в воде— столь же безнадёжную, как и на Воронцовских прудах. Потом выберется, отряхнётся и демонстрируя всем своим видом что не очень-то и хотелось, потрусит за мной — вдоль теннисных кортов, волейбольных, авиамодельных и прочих площадок — на аллею, ведущую от памятника Мальчишу-Кибальчишу ко главному входу во Дворец.

Я выбираю скамейку и устраиваюсь на ней. Со стороны это, наверное, выглядит странно: четырнадцатилетний пацан сидит, развалившись, в позе, более подошедшей бы пожилому мужчине и думает о чём-то своём, не особенно обращая внимание на то, что творится вокруг. Бритька носится по лужайкам, оглашая окрестности жизнерадостным лаем — впрочем, этим она не злоупотребляет, ретриверы — они от природы молчуны. Я же провожаю взглядом редких прохожих — лето, кружки и секции не работают, разве что в летнем» городском лагере» занимается полсотни человек... Ближе к Дворцу мы обычно не подходим — неохота как в тот, самый первый день попаданства нарваться на какую-нибудь оголтелую блюстительницу внутридворцовского распорядка с визгливым голосом и внешностью Людмилы Прокофьевны до того, как у неё случился служебный роман. Хотя — сейчас мне это, пожалуй, уже по барабану. Во Дворец, в Кружок Юных Космонавтов, в котором я провёл целых три года и сумел, без лишней скромности, добиться некоторых успехов, я больше не вернусь, это решено. Так что — сидим на скамейке и думаем думу…