Атаман (СИ) - Вязовский Алексей

Я выстроил пехоту огромным каре, внутрь поставил казаков и верблюдов с фальконетами. Собрал командиров-тысячников.

— Объясните своим людям, что любой, кто дрогнет и побежит, будет мною лично зарублен на месте. Не аудовцев и сипаев они должны бояться, а меня. Так им и передайте.

Состроил рожу пострашнее — индусов проняло. Они побежали рассказывать пехотинцам, что их ждет в ближайшее время. Ряды заколебались, казаки принялись носиться внутри каре и охаживать плетьми заколебавшихся. Порядок восстановился быстро.

У большинства мечников и сабельщиков были маленькие щиты. Я приказал, чтобы они били плашмя по ним своими клинками. Сначала нестройный, но потом все более слитной «бам-бам» разнесся над полем. Под этот аккомпанемент на нас понеслась конница, заходя с флангов. Ей хватило нескольких залпов картечи. У индусов, как я заметил, было странное представление о кавалерийской атаке — они налетали гурьбой, но встретив пушечный залп, тут же разворачивались и удирали. Но, быть может, аудовцы просто не горели желанием умирать за англичан, которые их давали и давили, с каждым годом отнимая все больше и больше?

Громыхнули две маленькие пушки, стоявшие на флангах тонкой красной линии из сипаев, ядра влетели в строй меченосцев, он зашатался как пьяный, словно по нему прошла волна.

— Вперед! — приказал я. — Держать строй, сомкнуть ряды! Зачетов, Козин! На дистанции двухсот шагов — огонь по офицерам. По тем, кто в высоких шляпах. Затем — по орудийным расчетам.

Дистанция позволяла мне разглядеть эти странные головные уборы джентльменов в красных мундирах. Время для знаменитого пробкового шлема, обернутого пагри, еще не пришло — они носили нечто вроде черных цилиндров со слегка опущенными полями и с украшениями из белых перьев (1). Очень удобно выцеливать — в рядах тюрбанов сипаев эти шляпы выделялись как баскетболисты среди борцов на посадке в самолет.

Мы все больше и больше сближались, неся потери. Визжала картечь, заорал раненный верблюд, что-то чиркнуло меня по уху, и я почувствовал, как струйка крови потекла за воротник. Другим везло меньше — индусы валились снопами, но продолжали двигаться вперед, понукаемые казаками и с ужасом оглядывавшимися на меня командирами-туземцами.

Загрохотали фальконеты, затрещали выстрелы казачьих карабинов — цилиндры так и покатились на землю вместе со своими владельцами. Я разглядел в подробностях босоногих сипаев в коротких кирпичного цвета мундирах и белых панталонах. Мужественные, усатые, выше и плотнее обычных индийцев. Что заставляло их служить кафирам, стрелять в своих соотечественников, служить инструментом подавления и закабаления целого субконтинента?

На смену выбитым офицерам пришли их заместители из сипаев. Я слышал, что ими обычно становились старосты общин, из которых набирались рекруты. Их авторитет у сипаев был непререкаемым, их тоже нужно отстреливать.

— Казаки! Огонь по тем, у кого нашивки!

Сипаи все ближе и ближе. Сейчас раздастся ружейный залп, но меченосцев уже не остановить — они миновали черту ужаса и оказались в зоне ненависти. Рубить, резать, рвать зубами — воинственный крик усиливался все больше, а ряды смыкались уже без понуждения. Вражеская кавалерия гарцевала в стороне, не вмешиваясь в происходящее — их черед придет, если мы побежим. Но это уже вряд ли.

— Бегом! — заорал я. — Бей, режь, круши!

Казаки залихватски засвистели, не прекращая вести огонь из карабинов. Первые ряды качнулись и бросились на стену выставленных штыков. Сипаи ждали момента, когда можно разглядеть белки врага — только тогда можно открывать огонь. Но остались ли те, кто подаст команду?

Залп!

Атакующие ряды задергались, но обретенная инерция толкала меченосцев вперед.

Еще залп!

Английский пехотинец обучен выпускать за минуту три пуль, а четвертая к ее концу должна оказаться во рту. Но это на полигоне, а не когда на тебя несется огромная масса, потрясая саблями и тальварами. Пушки уже молчали — и дистанция была уже не той, и прислугу перестреляли казаки. Сипаи дрогнули, заколебались, третьего залпа не последовало — через короткое мгновение все смешалось в звоне стали, поднятой пыли, жутких воплях и концентрированной злобы…

Кавалерия не пришла на помощь британским наймитам. Все новые и новые отряды покидали поле боя, уносясь в сторону Файзабада.

* * *

Офицер недовольно изогнул губы в кривой усмешке, попытался изобразить надменную позу. Не очень просто исполнить такое, когда ты стоишь безоружный, с повязкой на голове в окружении толпы захвативших тебя туземцев. Которые совсем недавно закончили рубить руки и носы твоим бывшим солдатам — такой тут завелся обычай со времен Типу Султана и его войн с маратхами.

— Вы полагаете, сейчас самое время передо мной кривляться? — задал я вопрос безразличным тоном.

Толмач перевел. Офицер гордо вздернул подбородок.

— Разденьте его догола!

Казаки ловко освободили от одежды трепыхавшегося англичанина.

— Сахиб кричит, что мы поступаем бесчестно, — сообщил мне толмач.

— Передай ему, что он для меня — всего лишь белая обезьянка.

Я стянул с себя бешмет и нательную рубаху.

— Ты видишь между нами разницу, британец?

— Вы белый⁈ Тогда как вы можете меня так унижать в присутствии черных⁈

— Решил преподать тебе урок, инглез. Скоро вы, надменные бритты, придумаете байку про бремя белого человека. Так вот что я тебе скажу: разница между нами в том, что мне плевать на цвет кожи, был бы человек хороший. А тебе — нет. Ты мыслишь себя высшим существом, да еще навязываешь индусам эту дикую чушь. Ты бел, но гол — все, спекся! Без своего красного мундира ты всего лишь белая обезьянка.

Я видел по его глазам, что его проняло, но он ничего не понял. Страх в них плескал, а не понимание моей правоты. Зато стоявшие рядом индусы и афганцы возбужденно поддержали мои слова криками одобрения.

— Я сохраню тебе жизнь. Отправишься в Локхнау и сообщишь резиденту, что в моих руках десятки его чиновников. Мне нужно два миллиона рупий. И за жизни уже пойманных мною англичан, и за тех, кто сидит в столице Ауда, наивно полагая себя в безопасности.

— В Локхнау батальон сипаев, — неуверенно попытался возразить мне англичанин.

— Оглянись! Где твой батальон?

— Никто не заплатит вам таких денег!

Решил поторговаться? Я не в настроении.

— Тогда приду через неделю, и со всеми случится тоже, что с тобой: вы будете бегать между Гангом и Гугрой и изображать обезьянок. Бремя белого человека — это палка о двух концах.

Подозвал одного из рохиллов, недавно привезшего мне очередного коллектора.

— Дайте офицеру какие-нибудь лохмотья и сопроводите его в Локхнау. И дождитесь ответа англичан.

— Как прикажешь, атаман.

* * *

Я стоял на берегу ледяного притока Гугры и ломал голову, как переправить отряд, чтобы не околеть от холода. Уличная температура заметно упала, пришлось даже вспомнить о бурке.

Что-то сильное и мягкое толкнуло меня сзади в плечо.

— Ну кто там? — огрызнулся я, не желая поворачиваться.

Снова толчок.

Я рассерженно обернулся.

— У, ёёё!

За мной стоял слон, и это был его хобот — то, что меня толкало. На спине слона, на открытой площадке сидела Марьяна и весело улыбалась.

— Прокатимся, атаман? Слон нас доставит на тот берег, не замочив.

Этого слона мне подарили две удивительные женщины, две Баху Богум, две Госпожи-невесты, две экс-королевы Ауда. Они примчались ко мне из Файзабада, как только прослышали о полном разгроме англичан. Та, что значительно помладше, была женой 5-го наваба Ауда, ныне томящегося в железной клетке в Форте-Уильям.

— Освободи моего мужа, сахиб-атаман, и мы озолотим тебя!

Та, что постарше, Баха Бегум ка Макбара, хотела большего.

— Изгони инглиси, юноша, из Ауда! Мы не смирились, много раз восставали, но силы слишком неравны. Обещаю! Войдем в союз с маратхами! С рохиллами!