Воин-Врач V (СИ) - Дмитриев Олег

И этот вопрос, судя по сошедшимся на старике взглядам, очень волновал не только воеводу.

Глава 2

Эхо давних времен

— Лихозуба взяли. Живьём. Славная добыча, редкая, — Ставр продолжал протирать тряпицей вырванные и вырезанные из чужого рта зубы. И уже второй откладывал отдельно, не в кошель.

— Кого? — таким изумлённым Всеслав не видел друга ни разу за всю их совместную биографию.

— Лихозуба, — хмуро повторил безногий, присматриваясь к очередному белому трофею очень внимательно. Его он тоже отложил в сторону, продолжая говорить. — Белого Бога слуги их ещё лихозубыми бесами звать стали. И не сильно ошибались. Бесы и есть, самые настоящие. Бывало, по нескольку сотен разменивали на одну такую тварь.

— Их же не бывает… Это страшилки бабьи, — выдохнул Гнат еле слышно, как человек, у которого начала разваливаться на куски привычная картина мира. И он пытался цепляться за те куски, знакомые и понятные. Потому что за ними открывался мрак и ужас непознанного.

— А тут сплошь они одни и собрались, страшилки-то, — с невообразимой задумчиво-отрешённой брюзгливостью парировал ветеран, — нетопыри трёх колен, Чародей-оборотень, да лихозуб вон живой… пока. Одно к одному. Кроме тебя. Смешилка бабья.

Очередная издёвка-провокация безногого пролетела мимо онемевшего Гната, как стрела сквозь густой туман, незамеченной.

— Последнего живьём лет полтораста назад взяли, да с лихом. Не успели повыспросить ладом да толком тогда. Стамир говорил: коренными зубами тот тогда язык себе сжевал да кровью изошёл. Так, что наши и рядом стоя не учуяли, пока с лица не спал, да не обмяк в цепях, — дед говорил размеренно, как былину пел. Судя по круглым глазам, этой истории не знал даже верный Гарасим. Гнатовы — тем более.

— Полтораста с лихом? Это что ж выходит… — Рысь всегда умел выделять главное. Даже с вытаращенными глазами и разинутым ртом.

— То и выходит, — буркнул дед, бросив на воеводу резкий короткий взгляд. Кажется, одобрительный. — Олег Вещий вот на такую же змеюку наступил тогда. Не имел он привычки по жальникам да курганам босиком шляться, как волхвы потом придумали. Под ноги да по сторонам кругом тоже смотрел в оба — не чета нынешним.

Ставр явно был готов оседлать любимого конька «Нонеча не то, что давеча», но неожиданно сменил тон.

— К тебе, Гнат, упрёка нет и быть не может. Сроду не бывало, чтоб живого лихозуба нетопыри в ближнем бою брали два к одному. Тогда, на Ладоге, говорили, четыре десятка полегло, а там из первейших были люди, не то, что…

Ветеран, будто почуяв, что разговор снова свернул не ко времени в привычное ему стариковское русло, замолчал.

— Небывальщина, — проговорил Рысь, даже не стараясь придать привычный невозмутимый вид лицу.

— Гришке с Ванькой про то расскажи, — буркнул старик, дёрнув бородой поочерёдно в сторону мертвецов. — Вечная им память, справные были вои. А тебе, воевода Гнат Рысь, поклон мой и уважение. Со шлеёй-то это ловко ты. Да и повезло тебе крепко, что грабку-то ему ножами мало, что напрочь не отняли.

Хвалить кого-либо долго старый убийца не умел и учиться явно не планировал.

— И тебе, княже, поклон. Знатно ты приложил паскуду, по сию пору треск в ушах от ходули-то его. Не сробел. Мало кто, говорили, в глаза им, змеям, глянув, да на зубы, коленками не слабел. А ты, вон, сам его расслабил-подломил. Вот уж и вправду из чудес чудо, — он явно до конца не верил в случившееся, даже закончив перебирать вражьи зубы, из которых в стороне лежало уже пять.

— Вели страже в три кольца стать, чтоб в одном, двух и трёх перестрелах, — будто опомнившись, прохрипел Ставр воеводе. — Самых зрячих на холмы да сосны загони. Они, твари эти, по одной не ползают, не меньше трёх в клубке бывает. Как спознают, что живой их у нас — беда будет.

— Уже, сразу, — ко Гнату медленно, но возвращались привычные собранность и невозмутимость.

— Добро. Восемь десятков вёрст пройти осталось. Это водой, берегом много больше. Про нападение что известно? — похоже, дед решил провести совещание-планёрку прямо над неподвижным лихозубом. Хотя какие там теперь зубы, одно лихо и осталось.

— Засидки давно сделаны, по уму. Трава на плетнях, дёрном крытых, вовсе неразличимая. На двух чуть подвяла — не то полить забыли, не то ещё что. По ним и обнаружили. Как только полезли из-под них оружные — всех и взяли. А их, паскуд, ещё три отряда по берегу таилось, успели стрельнуть, — Рысь говорил спокойно, хоть и без удовольствия.

— Видал я те засидки, — кивнул Ставр. — На княжьи зимние, с намороженным льдом, похожа задумка. А вообще давишний способ, ещё до Рюрика так торговых гостей, бывало, встречали. И не найти ведь, пока сами не полезут.

— Гнат, разошли конных по хуторам вокруг, где кузни есть, — вступил наконец в разговор Всеслав. Подсмотрев в моей памяти кое-что из арсенала сапёров Великой отечественной. И тут же адаптировав под Средние века. — Пусть сладят вроде иголок или гвоздей, но с палец толщиной и длиной с локоть. Десятка два. К шестам примотать, дозорным выдать, кто по берегу пойдёт. Будут идти да под ноги тыкать, где что заподозрят.

— Долго выйдет, — с сомнением глядя на князя протянул Ставр.

— Я так понял, с этими зубастыми быстро можно только на тот свет. Я не спешу, — отозвался Чародей, глядя, как воевода втолковывал что-то двум своим, ставя задачу, объясняя на пальцах. И локтях.

— Верно говоришь, княже, — кивнул ветеран. — Вот гляди-ка.

И он начал по одному поднимать пять выдернутых зубов.

— В этих трёх — отрава лютая. Самим им не грозит она, привычные они к ней, а другому кому малой капли хватит, как Гришке вон. И спасения от неё нету. В каждом зубе — сотни по три смертей, если с запасом даже брать. В этом вот — иголок малых пучок, видишь? Тем же ядом мазну́ть, в сапог или на перила положить — и всё. А ещё, говорят, мастера они трубки ладить из веток, да иглами теми плеваться из них. А такую диковину я сам и не видал, слышал только от стариков.

Из последнего зуба он извлёк, поддев ножом, что-то наподобие серебристого шарика с горошину размером, осмотрел его внимательно и то ли нажал, то ли повернул. А шарик рассы́пался, превратившись то ли в толстую нитку, то ли в тонкую струну, длиной в полторы пяди или около тридцати сантиметров.

— Кованая, — с тайным восхищением произнёс старый диверсант, держа в тёмных пальцах небывалую редкость. — Тонкая работа. Можно голову отхватить, можно деревце спилить, или руки-ноги, как ты, княже, своей проволокой.

Я присмотрелся. Это и вправду была цепь, но кто мог сковать такую без микроскопа? И кто сварил такую сталь, чтоб при таком малом сечении пилила кости? Вопросов с каждой минутой становилось всё больше.

— Давай-ка с начала самого, дядька Ставр, — попросил Всеслав. Именно попросил, а не повелел и не приказал. Потому что был твёрдо уверен: не дёрни чуйка старого безногого убийцу на берег — приказывать и повелевать было бы некому.

— Буривоя бы попросить, да они с Яром в Полоцке давно, сбитнем, поди, наливаются да всеславовкой, — оптимизмом и человеколюбием Ставр по-прежнему не поражал. Но и ломаться долго не стал. А тех вещей, о каких он поведал, хватило бы фантастам и прочим альтернативным историкам моего времени для того, чтоб вконец разувериться в себе и пойти в слесаря́ или дворники. Такой истории не один летописец не выдумал бы. И ни один голливудский музыкант-учитель-журналист-конспиролог с «коричневой» фамилией, по чьим бестселлерам снимали картины с Томом Хэнксом в главной роли.

— Давняя история, братцы, древняя. Белого Бога слуги их и бесами кличут, и детьми нечистого, и даже первородным злом. Наши же издавна врагами звали. Слыхал я от стариков, что, дескать, те, кто давным-давно отправляли с наших земель воинов в полуночную да закатную стороны, велели змеезубых сторожиться да убивать везде, где ни встретят. Тех вон, что смирно лежат, разуть да глянуть — наверняка на левой ступне знак их выжженный будет, вроде змейки. Давно обычай тот взяли, народ клеймить, как скотину. И всё равно находятся слуги и рабы для них. Страх с человеком жуткие вещи вытворяет.