Японская война 1904. Книга шестая (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич
Получается, Макаров действительно все знал заранее? Слушал его речи, выкладки, цифры — и все это уже было ему известно. Но для чего тогда этот разговор? Стоило фон Винклеру задать себе этот вопрос, как тут же появился и ответ.
— Это шантаж? — он поднял голову и не мигая уставился на Макарова.
Никакой он не честный служака, как его рисуют солдаты и недалекие наблюдатели вроде Ауэршперга. Макаров — это дьявол во плоти, и теперь фон Винклер ни капли в этом не сомневался.
[1] Немного авторского произвола. Настоящая дочь Кропоткина, по воспоминаниям, совсем не разделяла идеи отца и прожила самую обычную жизнь. А мы подумали и решили: а что, если бы разделяла? Так и родилась Вера.
Глава 13
Татьяна проснулась рано. Солнце пробилось через незанавешенное окно, и глаза сразу раскрылись. Девушка потянулась — мышцы отвечали неохотно, значит, нужно будет сделать несколько гимнастических упражнений. Как говорила мать, у Татьяны хорошая гагаринская порода, но это вовсе не значит, что нужно полагаться только на нее.
Через пятнадцать минут девушка зашла в душ, который питался из специального бака на крыше дома. Его начали наполнять совсем недавно, когда температура на улице стабильно перестала опускаться ниже нуля. Вода текла холодная, но для утренней свежести так было даже лучше. Татьяна растерлась полотенцем и только после этого позвала служанок, чтобы те помогли одеться и привести в порядок волосы.
Еще минус пятнадцать минут: жалко времени, но внешность княжны — это ее оружие. Замарашку и недотепу никто не будет слушать, а ей нужно, чтобы сотни мужчин, каждый из которых прекрасно знает себе цену, не сомневались ни в едином ее слове. Нет, как говорит Вячеслав Григорьевич, спорить можно и нужно, но не во время боя. А у них каждый день что этот бой.
— Госпожа, — молодая девушка из местных на мгновение заглянула в дверь. — К вам пришли. Какой-то врач, из молодых.
— Он представился?
— Да, сложное имя. Кола Нилович.
— По какому-то вопросу? — Татьяна нахмурилась.
Все молодые врачи были закреплены за теми или иными кураторами, и обычно с ними же и решали все свои вопросы. Если же кто-то решил прийти напрямую к ней, значит, схема дала сбой. А уж в том, что Николай Нилович Бурденко — княжна узнала имя этого молодого человека — заглянул к ней, а не на работу, просто так, она ни секунды не верила.
— Здравствуйте, Николай, — через пять минут Татьяна вышла в гостиную, где ее поджидал явно нервничающий молодой человек тридцати лет. — Я, кстати, видела вас в списке лучших по количеству сложных операций. Вы не боитесь рисковать и в то же время не задираете процент смертности. Как некоторые энтузиасты…
Татьяна сказала это слово и поморщилась. Может, когда-нибудь за энтузиазмом не будут видеть ничего плохого, но здесь и сейчас… Это было ругательство. Энтузиасты от медицины плевать хотели на мораль, плевали на жизни людей в надежде открыть что-то новое, да и на себя тоже плевали. Попробовать на вкус ртуть, чтобы поточнее описать ее свойства, или банально забыть взять разрешение на операцию — почему бы и нет.
— Княжна, — Николай вскочил, поклонился, а потом сказал то, чего Татьяна и опасалась. — Мне нужна ваша помощь.
— Ваш куратор, доктор Зайцевский…
— Он не видит проблемы, а вы сможете лично рассказать об этом генералу.
— Вам не стоит лезть в мои отношения с Вячеславом Григорьевичем… — Татьяна нахмурилась. — Если у вас есть важная информация, достойная именно его внимания, то в каждом городе есть отделения внутренней разведки. Насколько я знаю, там готовы принять каждого, и все важное будет передано генералу в самое ближайшее время.
— Они врагов ищут, новинки технические. Медицина их совсем не интересует, — Николай замахал руками. — Я заходил, оставил записку, но по глазам понял, что спешить с ее передачей никто не станет. А дело срочное! Вдруг снова война, а мы не готовы!
— Ладно, рассказывайте, — решилась Татьяна.
— Лучше покажу, — Николай подхватил со стола толстую папку с бумагами, которую девушка сразу не заметила.
Впрочем, уже через минуту она больше не думала о подобных мелочах, полностью погрузившись в рассказ молодого доктора. Как оказалось, тот готовил отчет по раненым за последний месяц и обратил внимание на аномально высокие цифры смертности среди экипажей броневиков. Кто-то бы просто прошел мимо, но не Николай… Он поднял записки врачей по нескольким сотням операций, изучил отчеты хирургов, записи наблюдателей и даже нашел случайно сделанную фотокарточку. И итог оказался не очень приятным.
— Обычные сосудистые швы, которые прекрасно помогают большинству нижних чинов, тут не работают, — рассказывал он. — И я выяснил в чем проблема. Из-за того, что ранения в броневиках идут от близкого поражения, еще и с дополнительным ударом воздуха в ограниченном пространстве, сосуды повреждаются гораздо сильнее. Очень много аневризм, когда стенки сосудов расширяются и утончаются. Похожие проблемы случаются при ожогах, после которых ткани просто расползаются. И итог всегда один — шить такое просто нельзя! А нельзя шить — значит, люди будут умирать.
— И мы что-то можем сделать? — Татьяна помнила рассказы Вячеслава Григорьевича, как важны новые броневые части и как в то же время сложно обучить офицеров и нижних чинов для сражения на такой непривычной им технике.
— С одной стороны, очевидного ответа нет, — Николай развел руками. — С другой… Я долго думал, и, возможно, тут смогло бы помочь что-то вроде желудочной трубки, которые мы вставляем в кишечник во время непроходимости или когда его начинает разъедать желчь. Ситуации-то в чем-то похожи.
— И думаете, это можно объединить?
— Возможно, генерал сможет довести идею до ума, — Николай смутился. — Я не вижу выхода, но он… Мы один раз оперировали вместе, зашивали артерию, делали то, что мне тогда казалось совершенно невозможным. И меня в тот момент словно озарило, что медицина — это не просто повторение того, что придумали другие, это постоянная учеба, это поиск новых знаний и применение того, что на первый взгляд может показаться невероятным. Увы, сам я не смог довести дело до конца, — молодой врач поник, — но, может быть, мои идеи хоть как-то принесут пользу. В любом случае нужно помогать солдатам, которые сражаются на броневиках…
— И лучше до того, как эта проблема вырастет в размерах в сотни раз, — закончила за него Татьяна. — Я поняла ваши опасения и полностью с ними согласна. Ваши бумаги и выводы прямо сегодня же передам генералу. Вечером… — девушка сказала и начала невольно краснеть от тех выводов, которые могли бы последовать после таких слов. Пришлось срочно добавлять. — Вечером приду к нему и передам. А днем не получится — днем он вечно где-то в разъездах.
Икаю.
Уже минут десять безбожно икаю, словно кто-то уж больно часто поминает мое имя. Может быть, фон Винклер? А то, кажется, мне удалось его удивить. Изначально молодой немец никак не мог понять, что именно меня не устраивает в предложениях Германии, потом долго пытался объяснить, почему Россия должна платить и не задавать вопросы — я не мешал. Тем более послушать о том, что в это время считается сильной стороной тротила, а о чем и вовсе пока не думают — было интересно.
А потом просто сделал то, что немцы обычно предпочитали делать сами — заставил принять свои условия. Фон Винклер, несмотря на некоторую упертость в вопросах ролей тех или иных стран, был в целом умным человеком и сразу понял, что набросанная мной схема получения тринитротолуола позволит нам справиться с его производством и самостоятельно. Конечно, на этом пути будут ошибки. Конечно, на нас могли бы начать давить с помощью патентов. Впрочем, последнее, учитывая наличие рядом империи Корё, которая с радостью наплевала бы на авторское право за возможность получить современное производство, вообще не имело смысла.
Но главное, что увидел немец — у нас на руках был способ именно промышленного получения их взрывчатки. Не лабораторного в гомеопатических количествах, а та самая схема, по которой работают они сами. А значит, все возможно. И либо Германия становится партнером за честную долю, либо мы, как и с месторождениями, все сделаем сами. Фон Винклер не стал ничего гарантировать или обещать, но по его лицу было предельно понятно: второй раз оставаться ни с чем он не собирался.
