Спасти кавказского пленника (СИ) - "Greko"

…Зато утром начался наш многодневный любовный марафон. Счастье, переполнявшее нас, было настолько сильным и его было так много, что мы не замечали бега времени. И нам обоим еще раз стала понятна та свобода, которую мы обрели законностью наших отношений. Исчез страх. И мы, прогнавшие его, теперь праздновали, занимаясь любовью без устали и почти без перерывов. Нам настолько нравилось наше новое состояние, что часто, почти всегда, вместо привычного произношения имен друг друга в процессе или на пике, мы предпочитали выговаривать наш новый статус. Я кричал: «Жена, жена, жена!» Тамара вторила мне: «Муж, муж, муж!»

До вечера о нашем пропитании заботился Бахадур. Тихо стучался в дверь, оставляя возле неё поднос с едой. Ели быстро, оставаясь при этом голыми. Вечером же заставляли себя выйти поужинать с четой Дадиани. Они, со смехом наблюдавшие за нашим нетерпением, быстро отпускали нас. Мы спешили домой. Вбегали в комнату, запирали дверь, скидывали одежду. Порой и до кровати не доходили. Начинали прямо у двери.

Я, конечно, не ошибся, когда предположил, что секс с Тамарой будет бешеным. Не ошибся, но все равно поражался. В голове никак не умещалось: откуда взялось в это время у такой молодой девушки, воспитанной по всем строгим канонам, такое отношение к занятиям любовью? Без ложного стыда, без ханжества. С готовностью к экспериментам.

В первый раз, когда повернул её на бок, даже побаивался её реакции. Тамара вопросительно взглянула.

— Может, тебе понравится? — выразил робкую надежду.

Тома кивнула.

Ей понравилось. Дальше моего наставничества не потребовалось. Она сама занялась изучением всех тайн занятий любовью. С той же целеустремленностью и напором, с которым она, например, учила французский или русский. Спокойно говорила о том, что и как ей нравится. Часто диктовала ритм моих движений.

Как-то, после очередного акта, когда мы откинулись и тяжело дышали, я не удержался, выразил удивление.

— Глупый вопрос! — усмехнулась Тамара. — Я лежу перед тобой голая. Ты лежишь передо мной голый. О каком стыде тут можно говорить⁈ — Тамара гладила мои шрамы.

— Страшные?

— Да.

— Тебе неприятно?

— Ты дурак?

— Почему это?

— Потому что ты мой муж. Я тебя приму в любом виде!

— И за что мне такая награда?

— Ты чаще задавай себе этот вопрос! — улыбнулась Тамара.

— Так я каждый день задаю.

— Хороший муж! А помнишь, как не хотел, чтобы мы занялись тогда любовью в Тифлисе?

— Помню, конечно. Ты это к чему? Что я дурак?

— И это тоже. А так, к тому, что, если бы не раздела тебя тогда, то уже не увидела бы гладеньким без шрамов! — Тома захохотала.

— Ах ты! ­– я был уже готов «отшлёпать» её.

— Чур, я сверху! — Тамара меня опередила.

… Чета Дадиани покинула Пятигорск в середине августа. Полковник торопился в полк готовиться к приезду императора в Тифлис. Через две недели и нам предстояло туда выдвигаться. Нечаянные каникулы подходили к концу.

Я всерьёз уже задумывался над тем, что мне делать дальше. Известий от Карамурзина так и не поступило. Я написал большое письмо Хан-Гирею с просьбой найти мне применение. Мысль о самостоятельном возвращении в Черкесию меня пугала.

Но Магомету не пришлось идти к горе. Карамурзин сам меня разыскал. Меня выдал набалдашник трости в виде головы верблюда. Все, как обычно: неофит в разведке, возомнивший о себе невесть что, прокалывается на мелочах. Добрый малый Каймурза рассказал князю о странном офицере с характерной тростью, ищущим лидера ногайцев. В свете предстоящего визита императора и сбора князей, узденей и старейшин народов Кавказа мои расспросы выглядели подозрительно.

Мы сидели в саду моего съемного домика. У меня не было кунацкой, чтобы достойно встретить почтенного человека. Постелили ковер под деревом. Накидали подушек. Угощения не предлагали. Я сразу извинился, что не имею в доме халяльной пищи. Иной не стоило предлагать князю, который носил мохнатую шапку, обернутую белой тканью[2]. Обошлись калмыцким кирпичным чаем — любимым напитком ногайцев.

Приступили к переговорам. Я выступал как посланец Хан-Гирея, а не как Зелим-бей. На всякий случай! За моей спиной стоял Бахадур, внушая ногайцам уважение своим видом. Но не страх. Старый абрек и его безбашенный, импульсивный брат не боялись и самого шайтана.

Первый же обмен фразами рассеял лед недоверия. Карамурзин сразу произвел на меня впечатление многоопытного, очень умного, проницательного человека. В нем не было ни следа татарской крови. Бледное лицо с черной бородой и располагающий к себе взгляд. Я сразу понял, почему Торнау ему доверил свою жизнь. Такой человек не умеет что-то делать или чувствовать наполовину. Он всегда идет до конца.

Его брат Бий, который с ним приехал, был совсем другой. В нем была видна кровь Чингизидов, которой хвалился род Карамурзиных. Рыжая борода и бешеный нрав. С таким человеком я бы точно не пошел в разведку. Но его старший брат гарантировал, что все под контролем. Бий помалкивал. Брата не перебивал.

Второй обмен фразами все расставил по своим местам. Оказалось, Тембулат сам разыскивал Торнау. Они были кунаками. Карамурзин ввел его в свой род, выполнив священный черкесский обычай. Поручик поцеловал грудь старшей женщины в семье. Его освобождение было делом чести для братьев.

Они уже предприняли кое-какие шаги. Вели переговоры — безуспешные — с кабардинцами-предателями. Многочисленные сподвижники князя из аула Шахгирей без устали собирали информацию.

Сам Карамурзин, потерпев неудачу в переговорах, искал тех, кто может расставить ловушку на Аслан-бека, Тамбиева и Джансеида. Кабардинцев следовало напугать. Убить хотя бы одного из них. Так считал Карамурзин.

— Сразу станут сговорчивее, выблядки гор. Думаешь, зачем они все это затеяли? Молодчество? Как бы не так! Мой человек, который вел с ними переговоры, передал мне слова кабардинцев: «мы хотим поправить свои дела. Русские лишили нас нашего богатства. Нам, людям древней крови, не к лицу жить как простым крестьянам. Получим выкуп за Торнау и снова заживем как князья». Вот и все их желания! Но они знают, что стали моими врагами. И осторожничают.

— Быть может, приманить их на золото?

Знаменитый абрек, чье имя знал весь Северный Кавказ, грустно вздохнул:

— Они не дети. Их так просто не возьмешь. Осторожность у них в крови. И опыт. Годами ходили в набеги. Придумали свои правила, которые их оберегают. Но богатства не снискали набегами. Лишь славу и ненависть у тех, кого обидели.

Мы замолчали. Я смотрел на этого странного человека, не понимая, почему он вызывает такую симпатию. Спокойный. Рассудительный. И очень опасный. Иметь подобного ему в друзьях дорогого стоит. А в врагах — страшно! Видимо, крепко припекло кабардинцев, раз решили поиграть с Тембулатом.

Он ни слова пока не сказал про свой план, но и так было понятно. Он уже расставляет силки. Настолько тонкие и незаметные, что и не увидишь, пока в них не попадешь. Не примитивную медвежью яму. И даже не хитрый капкан охотника. Незаметную тоненькую нить — совсем не опасную, на первый взгляд. На такую наступишь — пропадешь, но ни за что не поверишь, что именно она стала причиной твоей погибели.

— У Аслан-бека есть старый кровник. Они замирились. Созвали суд шариата, который постановил прекратить канлу. Но кровник не успокоился. Мы много говорили. Его месть еще пылает в его сердце. Я посоветовал ему предупреждать Аслан-бека о любой засаде. Спасать ему жизнь раз за разом. Добиться доверия. Аслан-бек — мясник. Ему не доступна тонкая игра. Он волк, а не лис. Ему невдомёк, что можно отводить чужую руку, чтобы дать своей напиться крови врага! Вот чему я последний месяц учу кровника Аслан-бека. И Аллах нам помогает!

— Уважаемый князь! Я бы хотел принять участие в охоте на предателя. Если мы его схватим, быть может, сможем узнать, где прячут Торнау?

— Я дам тебе такую возможность. Но ты недооцениваешь упрямство Аслан-бека и те сложности, что стоят на нашем пути. Он забрался вглубь земель абадзехов. Такой народ… Им плевать на князей. На авторитет. Живут набегами за Кубань и на соседей. Я с братьями их приучил обходить стороной наших людей. Но и к ним сложно проникнуть.