Спасти кавказского пленника (СИ) - "Greko"

— Не сможете отыскать тех, кто готов предать Аслан-бека?

— Чепуха. Такие всегда есть. Главное — найти к ним подход.

— Все-таки золото?

— Золото и ненависть! Или золото и коварство! Или золото и страх.

— Всегда золото…

Тембулат хмыкнул:

— Вы чем-то похожи с Федором.

— Он назвал меня соратным товарищем!

— Значит, столкуемся! Нам придется на время прервать поиски. В середине октября будет сбор во Владикавказе, Ставрополе и Екатеринограде преданных царю людей. Он будет с нами говорить. Не могу уклониться от этой встречи. Лично князь Хан-Гирей меня попросил. Но как только император уедет, сразу отправимся за Кубань. Встречаемся в станице Барсуковской.

[1] Брачным сыском назывался опрос свидетелей перед венчанием для подтверждения, что отсутствуют препятствия для вступления в брак, включая степени родства и психическое состояние брачующихся.

[2] Знак, что человек поклялся совершить хадж в Мекку.

Глава 12

Землянки наших предков

Тифлис в конце августа был ужасен. Жара. Всесокрушающая жара! Лишь ночью можно от нее отдохнуть. Погулять в садах, усыпанных плодами, чтобы прийти в себя от дневного зноя. Единственное спасение — сбежать в Манглис. Как уже сделал барон Розен с супругой.

Наметившееся в Пятигорске сближение с Дадиани, участие княжеской четы в нашей судьбе, мой орден Станислава, полученный из рук полковника, наконец, — все это сделало нас своими в большой семье Розенов. Роль Тамары как воспитанницы баронессы в свете ее замужества была под вопросом, но Елизавета Дмитриевна ни в какую не желала терять Бахадура. Нас с женой поселили в доме князя Дадиани.

Сведя близкое знакомство с бароном Розеном, посмотрев его за работой, я совершенно переменил свое мнение. Первое мое впечатление оказалось ложным. Наместник вовсе не был доживавшим свой век стариком. Он много и плодотворно трудился. А когда выдавалась свободная минутка, посещал вечера у князя Дадиани, на которые собиралась полковая молодежь. Он не стеснял нас своим присутствием. Напротив, с отеческой улыбкой поощрял офицеров к откровенности. Их мнение ему было интересно.

Мое проживание в княжеском доме не могло не вызвать пересудов в полку. Особенно волновался Золотарев. Вася кичился своей близостью к князю. Подозревал во мне конкурента. И недалек был тот час, когда он начнет интриговать. Александр Леонович решил ситуацию упредить:

— Коста! — в семье уже все обращались ко мне по имени. — Пока государь не уедет, тебе будет не до твоих шпионских игр. Нужно зарабатывать авторитет в кругу офицеров. Пожалуй, отправлю тебя в командировку. Ох уж эти царские смотры! Все нужно предусмотреть. Короче, съездишь в расположение одной роты и все там проверишь. Предупредишь командира, чтоб держал порох сухим! — князь добродушно рассмеялся. Его визит царя нисколько не пугал.

Я почему-то решил, что меня отправят в Вани и заранее обдумывал, как вести себя с братьями Тамары. Я не забыл, как встретил толпу рекрутов-оборванцев из Эриванского полка, которые брели на работу на винокуренный завод. Их начальство следовало уговорить хотя бы переодеть и нормально накормить солдат. И денег не мешало бы им выплатить.

Каково же было мое удивление, когда я получил командировочное предписание. Меня отправляли в Цалку. В Цалку! В то место, где я по сути вырос в прошлой жизни. Где была земля моих предков. Дом моего деда по отцу, Алексея. И множество других мелочей, из которых состоит память детства.

Оказалось, там была не то крепость, не то укрепление. И в ней гарнизон. Я немедля выехал в сопровождении двух казаков. Русские офицеры редко путешествовали по кавказским дорогам в одиночку.

— А с каких пор полк базируется в Манглисе? — спросил казака, который выглядел постарше.

— С 23-го, — ответил казак. — Ермолов дал тогда указание нашему тогдашнему командиру Муравьеву. Муравьев выбрал это место. Между разоренным монастырем и Кульгутинским постом. Ермолов похвалил за выбранное место, одобрил.

— А дорога до Цалки уже была?

— Скажете тоже! — усмехнулся казак. — Солдаты полка построили. В декабре 23-го начали, в феврале 24-го закончили.

— Откуда такая точность?

— Так мы ж все время по ней мотаемся! Отчего же не знать? — усмехнулся казак. — А потом солдаты сразу же начали строить до Тифлиса. В конце июня 24-го закончили и эту.

Эх, дороги! Неожиданно. Вот просто обескураживающая новость! Я никогда не задавался вопросом, откуда появилась дорога Цалка-Тбилиси. Была и была. Словно кто-то намеренно и осознанно уничтожил память о труде русских солдат в Грузии. Причем не в Грузии Гамсахурдиа (оккупанты и дороги — это же нонсенс!), но гораздо раньше. Еще в Советском Союзе!

… Почти каждое лето я гостил у родственников в Цалке. Приезжал, никогда заранее не предупреждая. Так сложилось. Просто в какой-то день, обычно в конце июня — начале июля, просыпался, понимал, что сил переносить тбилисскую жару уже нет, говорил родителям, что поеду в Цалку. Родители соглашались. Собирали меня в дорогу. Ехал на автовокзал. Покупал билет. Садился в ПАЗик. И в путь. В Цалку тогда добирались двумя основными маршрутами. Первый пролегал через Манглис, уже переименованный в Манглиси. И эта дорога, по которой сейчас скакали, мне всегда нравилась больше и была короче. Второй — через Тетри-Цкаро. И это был, увы, основной автобусный маршрут. Дорога длиною чуть больше ста километров занимала полновесных четыре часа. Выдержать её в такую жару — то ещё испытание. Чуть легче становилось, когда въезжали в предгорья.

Знаковой для меня и, пожалуй, для всех была последняя остановка, чтобы оправиться, перекурить. Возле источника с вкуснейшей, холодной, родниковой водой. Бил он прямо из горы. Умывались, пили. Многие набирали с собой. Водители в этом месте никогда не торопили людей. Только убедившись, что все удовлетворены, предлагали ехать дальше. Предстоял сложный подъем по серпантину горы на высоту порядка 1500–1700 метров, на Цалкинское плато. Сразу за подъёмом — село Триалети. И уже после него километров восемь прямой, практически, как стрела дороги до Цалки. Получалось, что въезжали в село с южной стороны. По этой дороге ехали уже через село. Предпоследняя остановка автобуса находилась в метрах десяти от главной улицы Цалки. И ровно напротив дома моего деда, Алексея Позова.

Дом стоял на длинных столбах. Главная улица, начинавшаяся в метрах двухстах ниже, почти сразу же начинала резко уходить в гору. Дом деда находился ровно посередине улицы. Столбы были необходимы, чтобы справиться с крутым рельефом. И делили жилище на две горизонтальные части. Внизу — вся живность. Вверху — жилая часть, к которой вела крутая каменная лестница.

Дед мой почти всегда сидел на этой лестнице. Посередине. Я выскакивал из автобуса, перебегал дорогу, взбегал по лестнице, останавливался напротив деда, наклонялся к нему, улыбаясь. Мой старый дед вначале чуть пугался, настолько все было неожиданно, потом всматривался в меня. Потом, узнав, хлопал себя по коленке, начинал смеяться.

— Спиря! — восклицал при этом.

Я садился рядом. Мы начинали разговаривать.

…Я улыбался своим воспоминаниям. Сопровождающие меня казаки поглядывали с недоумением, но вопросов не задавали. Наверное, понимали, что не стоит лезть сейчас к человеку в душу. Что-то в ней происходит светлое и хорошее.

От разговоров с дедом мысли мои перескочили собственно к крепости. И только сейчас я, наконец, понял, почему часто в разговорах на моих цалкинских каникулах всплывало понятие «у казарм», «в районе казарм».

— Где гуляли? — спрашивала нас тётя.

— У казарм, — отвечали мои братья.

И я никогда не спрашивал: откуда такое название? Просто принял, как должное. А мог бы и полюбопытствовать.

«И, если это название сохранилось через годы, то получается, — размышлял я, — что и казармы, и сама крепость находятся сразу по въезду в Цалку со стороны Манглиса. Там, где в моём детстве находился автовокзал. Северо-западное направление».