Я – Товарищ Сталин 5 (СИ) - Цуцаев Андрей

Император наклонился вперёд, его голос был низким, но звучным, неся в себе тяжесть человека, видевшего слишком многое.

— Полковник Вяземцев, — сказал он, — ваши слова смелы, а ваши доказательства убедительны. Предательство Рас Менгесхи глубоко ранило нас, а резня в Гондаре посеяла страх в сердцах моего народа. Если то, что вы говорите, правда, то немцы и британцы играли нами как дураками. Но доверие — редкая монета в эти времена, и я потратил слишком много, чтобы легко отдать ещё одну.

Вяземцев кивнул, ожидая такой осторожности.

— Я понимаю, Ваше Величество. Доверие зарабатывается, а не даётся. Поэтому я принёс вам эти документы, а не обещания. Советский Союз не строит здесь империю. Мы хотим лишь противостоять фашистам и их союзникам. Позвольте нам доказать нашу приверженность. Примите наших советников, наше оружие, нашу подготовку. Изгоните британцев, и мы удвоим наши поставки: винтовки, пулемёты, противотанковые орудия — достаточно, чтобы удержать линию в Гондаре и Дессие.

Глаза императора блеснули, в них мелькнула тень расчёта. Он встал с трона, его плащ коснулся пола, и медленно зашагал, сложив руки за спиной. Советники следили за ним, их лица были напряжены, они знали, что решение их правителя может определить судьбу Абиссинии. Вяземцев оставался неподвижным. Он видел таких, как император, — людей, правивших не силой, а хитростью, взвешивавших каждое слово, каждый жест, как ход в шахматах. Хайле Селассие не был марионеткой, но он был загнан в угол, и задача Вяземцева заключалась в том, чтобы советский путь казался единственным.

После долгого молчания император остановился и повернулся к Вяземцеву.

— Хорошо, полковник, — сказал он. — Я рассмотрю ваше предложение. Британцы действительно были ненадёжны. Их корабли задерживаются в Суэце, их оружие приходит в малом количестве или не приходит вовсе. Ваши документы рисуют мрачную картину, и я не могу их игнорировать. Сегодня вечером я созову совет, чтобы обсудить изгнание их дипломатов. Что касается вашей помощи, я принимаю её условно. Присылайте своё оружие, своих советников, и мы увидим, стоят ли обещания Москвы больше, чем обещания Лондона.

Вяземцев поклонился, скрывая волну облегчения, прокатившуюся по телу.

— Спасибо, Ваше Величество. Советский Союз не разочарует вас. Первая партия прибудет в Джибути в течение недели, и наши советники обучат ваших людей обращению с каждой винтовкой, каждым орудием.

Император кивнул, на его губах мелькнула лёгкая улыбка, но глаза оставались настороженными.

— Посмотрим, полковник. Посмотрим.

Когда Вяземцев повернулся, чтобы уйти, император поднял руку.

— Ещё одно, — сказал он, его тон стал мягче, почти заговорщическим. — Бумаги, которые вы принесли, останутся здесь, под моей защитой. Никто не должен знать об их содержимом, пока я не решу, как действовать. Понимаете?

Вяземцев встретил его взгляд, уловив скрытое предупреждение. Император защищал себя, гарантируя, что никто не обвинит его в поспешных действиях.

— Я понимаю, Ваше Величество, — ответил он. — Бумаги ваши.

Он покинул зал. Выйдя на ослепительный солнечный свет Аддис-Абебы, он окунулся в хаос города: крики торговцев, рёв мулов, далёкий гул итальянских самолётов, круживших на горизонте. Вяземцев уже думал о следующем шаге: обеспечить прибытие советских поставок, координировать действия своей сети для слежки за британцами и итальянцами, готовиться к неизбежной реакции, когда британцы узнают об их изгнании.

Но во дворце, за закрытыми дверями, Хайле Селассие сидел один, разложив документы перед собой. Его пальцы пробежались по письму от «Фалкона», его разум перебирал слова Вяземцева. Русский был прав: британцы обещали многое, но давали мало. Их предложение убежища в Лондоне, переданное через секретные каналы, было соблазнительным, спасательным кругом для короля, стоящего перед поражением. Итальянцы наступали, их бомбы падали всё ближе, а армии Абиссинии рушились. Тиграи остались без лидера, амхара были измотаны, оромо расколоты. Советское оружие, если оно прибудет, могло дать время, но для чего? Чтобы вести проигрышную войну или обеспечить бегство?

Он откинулся на троне, его взгляд упал на серебряный крест, висевший на шее. Британцы обещали ему безопасность, комфортное изгнание, где он мог бы сплотить поддержку, возможно, вернуться однажды. Советы предлагали оружие и советников, но их цена была лояльностью, и Хайле Селассие знал, что доверять любой иностранной державе полностью нельзя. Документы Вяземцева были убедительными, но могли быть подделкой, как и те, что создали немцы. Разум императора работал, взвешивая варианты. Встать на сторону Советов — и он мог бы сдержать итальянцев, но ценой британской благосклонности. Отвергнуть Советы — и он рисковал потерять единственную помощь, которая казалась реальной. Или он мог играть на два фронта, принимая советское оружие, но сохраняя британское предложение в запасе, секретом даже от ближайших советников.

Советский Союз, думал он, будет снабжать его оружием: винтовками, пулемётами, даже противотанковыми орудиями. Но их цель не в спасении Абиссинии, а в том, чтобы сковать итальянские силы, втянуть их в долгую, кровопролитную войну. Москва хотела использовать Абиссинию, чтобы ослабить Муссолини, отвлечь его от Европы, где Советы готовились к своим собственным битвам. Хайле Селассие видел это ясно: советская помощь была не для победы, а для затягивания войны. И всё же, несмотря на все усилия, император чувствовал в глубине души, что Абиссиния, вероятно, падёт. Итальянские танки были слишком многочисленны, их самолёты слишком точны, а их армия слишком безжалостна. Советская помощь могла отсрочить неизбежное, но не предотвратить его. Его народ будет сражаться, его воины будут умирать, а города превратятся в руины, но исход казался предрешённым.

Британцы же предлагали иной путь. Их обещания оружия были пустыми, их корабли застревали в портах, но их предложение убежища было реальным. Лондон или Мальта — безопасное место, где он мог бы перегруппироваться, собрать сторонников, обратиться к Лиге Наций, заручиться поддержкой международного сообщества. В изгнании он мог бы сохранить своё имя, своё достоинство, свою надежду на возвращение. Британцы, несмотря на их двуличие, не хотели полной победы Италии — это угрожало бы их собственным интересам в Африке. Они могли бы использовать его, Хайле Селассие, как символ сопротивления, как фигуру, вокруг которой можно сплотить антифашистские силы. И когда Италия ослабнет, тогда он, император, сможет вернуться — не как побеждённый, а как победитель, восстановленный на троне волей мировых держав. Это был долгий путь, полный унижений, но он сохранял надежду на будущее, на трон, который он мог бы передать своим наследникам.

Хайле Селассие сжал серебряный крест на груди, его пальцы дрожали от тяжести выбора. Он видел лица своих воинов, измождённых, но всё ещё верных, слышал крики матерей, потерявших сыновей, чувствовал запах пепла, поднимавшегося от сожжённых деревень. Советский путь означал борьбу, кровь и, возможно, тщетную жертву. Британский путь обещал изгнание, но с перспективой возвращения. Он не мог доверять ни тем, ни другим полностью, но он мог использовать обоих. Принять советское оружие, чтобы выиграть время, укрепить армию, показать миру, что Абиссиния не сдаётся. И одновременно держать британцев на расстоянии вытянутой руки, их обещания убежища как запасной план, спрятанный в глубине его разума.

Он вызвал своего главного советника, худощавого человека по имени Гетачью, чья преданность доказывалась десятилетиями службы.

— Подготовь сообщение для британской миссии, — сказал Хайле Селассие тихим голосом. — Вырази наше разочарование их задержками, но пока не упоминая изгнание. Пусть думают, что мы всё ещё открыты для их помощи.

Гетачью кивнул, его лицо осталось бесстрастным.

— А Советы, Ваше Величество?

— Прими их поставки, — ответил император. — Но следи за их советниками. Если они переступят черту, мы узнаем их истинные намерения.