Кристоф Оно-ди-Био - Бездна
А скоро акула полностью вытеснила все остальное. Теперь Пас интересовало только одно: куда она плывет, что с ней происходит…
Откуда взялась эта блажь? На все мои вопросы следовал сжатый, но исчерпывающий ответ: «Потому что я нахожу их красивыми. Чудовищно красивыми. Потому что они жизнестойкие. Потому что им грозит уничтожение. Потому что у них скверная репутация. Потому что мне это нравится».
– И ты ее действительно усыновила?
В доказательство Пас предъявила мне сертификат, сложенный вчетверо и хранившийся в шкафчике ванной – довольно странное место для документа, разве что ее акуле было приятнее находиться рядом с источником воды. Во всяком случае, это действительно был настоящий сертификат опекуна. Ассоциация явно не жалела средств: белый лист формата А4, сверху голубой узор в виде морских волн, слегка напоминающий фрески Миносского дворца на Крите, под ним заголовок: «Certiificate of Adoption», выведенный готическим шрифтом; внизу силуэт акулы-молот, а в центре следующие пафосные фразы:
Настоящим удостоверяется,что ПАС АГИЛЕРА-и-ЛАСТРЕСявляется официальным опекуном акулыИмя: НУР
Вид: большая акула-молот (Sphyrna mokarran)
Длина: 6 футов
Пол: мужской
Предполагаемый возраст (точно не установлено): молодой самец
Тип пеленгатора: PAT (Pop off archival tag)
Пеленгатор прикреплен к животному на острове Дедал
Члены команды, надевавшие пеленгатор: Хусейн Салех (Акаба, Иордания), профессор Нейл Хаммершлаг (США, Майами)
Дата прикрепления пеленгатора: 5 апреля
Дата внезапного исчезновения животного: 18 апреля
Далее следовал короткий текст:
Наблюдение через спутник позволило нашим исследователям сделать следующее поразительное открытие: акула-молот способна плавать на очень большой глубине. Это акула-одиночка, такие крайне редко собираются в стаи, поскольку акула-молот охотно нападает на своих сородичей и пожирает их. За последние тридцать лет данный вид был практически полностью уничтожен, и, сделав Нура своим подопечным, вы поможете нам защитить эти прекрасные, единственные в своем роде существа.
Живи спокойно, Нур!Пас сказала:
– Нур – это по-арабски «свет».
Постепенно акулы вторглись в нашу близость. И начали пожирать все, что осталось в ней живого.
* * *После Венеции между нами пролегла долгая ночь. Ты уже был у нее в животе. Она объявила мне об этом через два с половиной месяца. В океанариуме. Что само по себе было странно. Хотя она наведывалась туда каждую неделю, по воскресеньям. «Это меня успокаивает», – говорила она.
Тебе знаком этот океанариум у станции метро «Порт Дорэ». Я часто привожу тебя туда, тоже по воскресеньям, чтобы ты привыкал к этому водному миру, любил его. Он расположен во дворце, построенном в 30-е годы прошлого века и похожем на египетский храм. Этот океанариум – истинное сокровище, в его темных залах и впрямь чувствуешь себя как в подводном царстве. Здесь обитают пять тысяч рыб, привезенных в багаже губернаторов колоний, чтобы внести хоть какие-то яркие краски в серую атмосферу метрополии. Тебе нравится бегать там в своих узких джинсиках по гладкому полу, с криком: «Rockings!»[137] В этих залах ты словно в субмарине: тихо, темно, свет исходит только от аквариумов с зеленоватой искрящейся водой, где среди ярко-красных коралловых гротов шныряют пестрые создания с плавниками. Ты прижимаешься носом к стеклу, и мы вместе любуемся морскими коньками, которых ты уже умеешь называть и по-французски – hippocampus, и по-испански – caballito de mar.
Потом идем смотреть мурен с их страшными зубастыми мордами, – они выбираются из своих нор с гибкостью ленты и с грозными повадками драконов. Ты называешь их «морена», что по-испански значит «брюнетка, темноволосая», – как твоя мать, и, значит, ваша связь еще не прервана. Некоторые люди тщетно пытаются бежать от причины своего горя. Я же встречаю его лицом к лицу. И учусь отделять этот аквариум от испуга, который он внушил мне в тот день, когда она объявила свою новость.
Однажды, в кои-то веки, я решил пойти туда вместе с ней. Это была попытка «возобновить диалог», снова согласовать наши вкусы. Здание, где расположен океанариум, стоит напротив большого парка.
Погода была прекрасная. Твоя мать торопливо поднималась по монументальной лестнице. Ее красные каблучки казались двумя каплями крови на белом мраморном полу вестибюля.
Внутри мерцал зеленый свет. Она прошла мимо крокодильей ямы, где водопад освежал бронированные спины этих чудовищ, и направилась прямиком к самому большому из аквариумов, где плавали две черноперые акулы и одна акула-носорог – naso unicornis, чьи глаза, разделенные твердым остроконечным наростом, невозмутимо созерцали зрителей.
Голубоватые акульи тела с черной кромкой на спинном плавнике (отсюда их название – черноперые) бесшумно, стремительно скользили перед ней – нет, перед нами, поскольку я подошел тоже, – из одного конца бассейна в другой и обратно. Это напоминало какой-то безостановочный балет, завораживающий своим мягким ритмом и абсолютно бездушными, холодными глазами этих рыбин.
Пас глядела на них, не двигаясь. Прошло довольно много времени, и я потихоньку отошел, чтобы полюбоваться морскими коньками, которые висели в воде, цепляясь загнутыми хвостиками за лепестки актиний – «морских цветов», как ты их называл, – и понаблюдать за изворотливым скатом из Гвианы, чья лиловая ворсистая кожа напоминала мне старый коврик.
Когда я вернулся, она все еще смотрела на акул. Ее губы шевелились. Я вынул смартфон и снял ее отраженное в стекле лицо, глаза, пристально следившие за гибкими, снующими взад-вперед акульими силуэтами.
– Пойдем, – сказала она, оторвавшись наконец от их созерцания.
Теперь она держалась с царственным спокойствием. Она взяла меня за руку и мягко потянула к другому бассейну, меньших размеров, где вода кипела пузырьками, как в джакузи. Морские звезды у входа в коралловый грот корчились так, словно заранее боялись появления чего-то страшного; там же висели рядком, на пластмассовой решетке, четыре хрящеватые яйцеобразные капсулы светло-коричневого цвета. Внутри каждой из них виднелось более темное ядро, вокруг которого двигалось нечто, похожее на гибкий жгутик.
– Что это? – спросил я.
– А ты подойди ближе.
Я подошел и отшатнулся: это был не жгутик, а хвост. Хвост акулы – акулы-детеныша, присосавшейся к темному ядру – к желтку этого яйца, даром что он не был желтым. Я разглядел плавники этого существа, головку с двумя бугорками, где намечались глаза. Мне стало тошно, я отвернулся и тут заметил табличку на стене, объяснявшую это явление:
Рогатковые акулы являются яйцекладущими. Каждое яйцо имеет в длину около тринадцати сантиметров и раскрывается через пятнадцать недель после кладки. Эмбрионы привязаны к желточному мешку, который обеспечивает их питание. Мальки, вылупившиеся из яиц, имеют примерно пятнадцать сантиметров в длину. Здесь можно наблюдать яйца на различных стадиях развития, а также акульих мальков.
– Трогательно, правда? – серьезно, без улыбки спросила твоя мать, почти вплотную приникнув к стеклу.
– А по-моему, отвратительно.
Она обернулась ко мне, и в ее голосе прозвучала грусть:
– Значит, ты и ко мне будешь относиться с отвращением?
– Что ты хочешь сказать? – спросил я, и меня вдруг кольнула тревога.
Крошечные акулы в своих пленчатых капсулах все активнее вертели хвостиками.
– Я беременна.
Меня пронзили сразу два чувства – счастье и омерзение. Счастье от услышанного и омерзение при виде этих акульих эмбрионов, извивавшихся в своих яйцах.
И эти два чувства, столкнувшись, подействовали на меня как ледяной душ. Форма изгадила суть.
Объявление о будущем ребенке должно стать моментом божественной благодати. Недаром же художники изображают на своих «Благовещениях» стайки ангелочков, златокрылых голубок, вазы с лилиями. Почему же она объявила мне эту потрясающую новость рядом с тем, что для большинства людей ассоциируется с худшим из кошмаров – водоемом, кишащим акулами?!
Я всерьез разозлился на нее. Для нас обоих это должно было произойти совсем иначе. Более поэтично, более тепло, более человечно. О чем она только думала, черт подери?!
Да, я разозлился, а потом вдруг пожалел ее. Крепко обнял, отвел подальше от этих омерзительных тварей, пристально посмотрел ей в глаза, потемневшие от внезапной печали.
– Любовь моя, но ведь это же чудесно! Почему ты грустишь?
– Не знаю. Я боюсь.
– Боишься чего?
– Что он будет, как они. – Она обернулась и указала на акульих детенышей.
Я ничего не понимал.
– Что ты говоришь, Пас? Что это значит – как они?
– Что он будет сиротой.
По ее щеке скатилась слеза. Я прижал ее к себе:
