Главная роль 8 (СИ) - Смолин Павел

Что-то шевелится в голове. Как там? «Петр Степанович Коломанов из уральской деревни Лужа». В этой деревне, как мне рассказывала бабушка, жил мой прапрадед по отцовской линии. Петром Степановичем Коломановым его и звали. Совпадает и профессия — прапрадед подрабатывал поваром в трактире на окраине Луж, рядом с оживленной дорогой. В прошлой моей реальности он ни в одной войне не участвовал, а в этой, получается, ситуация изменилась. Не пришибли бы коварные враги прапрадедушку! Может «выдернуть» его с прифронтовых территорий и отправить домой с заслуженной наградой за бдительность? Технически возможно, но как-то несправедливо: прапрадеда получается «отмазываю», а остальные, значит, тяни лямку? Ну и что, что никто не знает о моем родстве с Петром Ивановичем — я-то знаю, и этого достаточно.

Подумав, я попросил Остапа:

— Запроси информацию по этому славному повару — после войны приглашу его в Кремлевскую столовую работать. Только так запроси, чтобы староста Луж от испуга не помер, а самого Петьку не трогали и не спрятали поглубже в тылу.

— Слушаюсь, Георгий Александрович, — Остап сделал пометку в блокнотике и убрал протянутый мной газетный лист с портфель.

Прослежу на примере прапрадеда насколько сильно изменилась реальность. Изменилась очень сильно хотя бы потому, что Петр Иванович попал в войска. Может я как таковой в этой реальности и на свет-то не появлюсь. По спине пробежал неприятный холодок мистического свойства, и я открыл окно пошире, чтобы солнечный свет и сдобренный запахами и звуками жизни отогнали бесплодные мысли о материях, разобраться в которых человечеству не суждено еще очень долго, несмотря на мои поразительно эффективные пинки научно-техническому прогрессу.

Заехав на подземную парковку Военного Министерства (ноу-хау, которое очень нравится уважаемым людям), мы в скромненьком, но просторном лифте поднялись на третий этаж и ловя по пути поклоны от встречных военных, добрались до зала для совещаний номер один. Приветствия от Генштаба (тех его членов, которые занимаются работой в Москве, а не откомандировались в прифронтовые районы) были без сомнения уважительными, как по регламенту и положено, но я не мог не заметить некоторой подавленности на лицах и в голосах.

— Вольно, — скомандовал я и уселся в главное кресло «круглого» (на самом деле прямоугольник) стола (на самом деле нескольких столов). — Присаживайтесь, господа, — подождал, пока все рассядутся. — Выражения ваших лиц заставляют меня предполагать, что у нас возникла большая проблема. Это так?

— Никак нет, Георгий Александрович, — излишне-бодро ответил генерал-лейтенант Роман Исидорович Кондратенко. — Кампания идет в том же духе, что и ранее — при полной доминации Русского оружия.

— Флот считает так же? — посмотрел я на Степана Осиповича Макарова, тот самый флот в Генштабе и представляющий.

— Так точно, Георгий Александрович!

— А чего тогда рожи кислые? — откинувшись в кресле, спросил я. — Роман Исидорович, просветите меня — тоже похандрить хочется.

Помявшись пару секунд аки смущенная гимназистка, генерал ответил:

— Виноват, Ваше Величество. Рожи у нас кислые исключительно потому, что у нас получается не война, а избиение.

Генералитет покивал, выражая согласие. Не удивлен: передо мной же высшая воинская аристократия, в головы которой накрепко зашиты всяческие «чести». Стыдно им вот так воевать, тупо забрасывая врагов начиненным взрывчаткой железом. Вот бы тыщонок этак сто-двести солдат красивыми коробочками на пулеметы и траншеи героически послать, помереть за Веру, Царя и Отечество!

— Понимаю вас, господа, — кивнул я. — И сам испытываю изрядное смущение от подобного положения дел. Однако будучи защитником подданных Российской короны, я считаю такой способ ведения войны прекрасным. Денег и железа у нас, слава Богу, — перекрестились. — Хватает, а рабочих рук — сами знаете. Чем больше мужиков вернется домой живыми и невредимыми, тем лучше мы сможем подготовиться к следующей большой войне.

— Так точно, Георгий Александрович, — с фальшивым энтузиазмом выразил согласие Кондратенко.

— С этим разобрались, — я открыл положенный передо мной Остапом большой блокнот с названием «Для совещаний» и «окошками» для даты и номера собственно совещания и вооружился перьевой ручкой. — Значит можно переходить к «избиению». Начнем, как обычно, с Черноморского фронта…

Лейтенант Собственной Его Императорского Величества Георгия Романова частной военной компании Федор Ильич Чижиков сидел на крылечке старого, почти развалившегося охотничьего домика в глухом лесу. В доме спали его подчиненные, и лейтенант отправил часового присоединиться к ним. Не до утра — толку от невыспавшегося командира не будет — а на пару часиков: хотелось посидеть в темноте и тишине. Глядя на яркие звезды на ночном небе в прорехах древесных крон, Федор выпускал в них папиросный дым, словно подвергая испытанию: достаточно ли ярок небесный огонек, чтобы такая мелочь как сгоревший табак не смогли помешать ему радовать глаз капитана?

Небес за пять последних лет Федор повидал столько, что скажи ему кто-то о том до перевода из Императорской армии в Личную Его Императорского Величества Георгия Романова частную военную компанию, Федя бы только посмеялся: небо оно небо и есть, как оно может быть разное?

Родился Федор в далекой сибирской деревеньке, в крепком хозяйстве большой семьи Чижиковых, через что был крепок телом и разумом: регулярный голод не способствует ни тому, ни другому, но у Чижиковых никто не голодал уже поколения этак четыре, и за это они не забывали регулярно возносить Господу благодарности. Везло им — там, где другой конь сломал бы ногу, Чижиковский умудрялся выбрать единственно верную точку опоры. Там, где у других мерли младенцы-мальчики и выживали девочки, у Чижиковых выживали все.

Везло мужикам семейства и на войне — большой род, и в солдаты его мужчины попадали регулярно. Дед Федора так и вовсе «полный бант» с Русско-Турецкой на груди принес, и когда внуку пришла повестка, крепко обнял Федора и строго-настрого наказал ему служить так же исправно, как он сам. Ну а матери, бабушкам, сестрам да теткам велел не выть аки по покойнику — вернется Федя, и вернется обязательно героем.

Служба забросила рядового Чижикова на Дальний Восток, и первый околобоевой опыт он получил во время попытки китайцев-«боксеров» прорваться на земли Николаевской губернии. Отстрелял «куда-то туда» пару магазинов из винтовки, и на этом для него восстание Ихэтуаней закончилось. Ну а потом к ним в часть наведался рекрутер царской ЧВК, который на общем построении честно предупредил, что работу делать предстоит опасную, в ужасных для русского человека климатических зонах, и порой она будет казаться работникам ЧВК откровенно грязной и позорной. Только казаться, потому что Его Императорское Величество «голова» не чета простым смертным, и никому не дано угадать, чем обернутся его приказы. Служба в ЧВК сурова, но взамен щедро награждает материальными благами, карьерными перспективами, дает возможность посмотреть наш огромный мир (ну и что, что через прицел?), архипочетна и даже сакральна, потому что обслуживает интересы не абы кого, а Помазанника.

На отборы после такой многообещающей речи записалась половина контингента. Две трети из них забраковали еще на этапе чисто внешнего осмотра невооруженным глазом: этот хлипок, этот староват, этот — неграмотен и так далее.

Дальше наступила без преувеличения адская неделя: по пятнадцать часов в сутки штурмовали кандидаты полосы препятствий, стреляли по мишеням, отжимались, подтягивались, бегали марш-броски с тяжеленной снарягой, а в качестве отдыха писали диктанты и заполняли анкеты, нередко дивясь вопросам из нее, не зная, что за составление анкет и «методичек» по их расшифровке отвечал НИИ Психологии при Российской Академии Наук. Проставленные испытуемым галочки в окошках позволяли с изрядной долей уверенности измерить психологическую стойкость кандидата, спрогнозировать его поведение в критической ситуации и — что для ЧВКашных задач даже важнее — наблюдательность, прикладное логическое мышление и все остальное, что можно объединить ёмким словечком из сибирского диалекта — «тяма».