Димыч - Последний князь удела
Ближе к концу сентября все приготовления закончились, и состоялся первый пуск печи для изготовления стали. Поскольку точного рецепта науглероживания я не представлял, то в разных закрывающихся горшках были разные слои металла, угля и флюса, также их решено было выдерживать в жаре топки разное время. Отлично показал себя новый насосный мех, мучившую меня проблему уплотнений Акинфов решил с помощью наполненных маслом толстых кожаных манжетов.
За неделю все образцы плавок поступили в кузницу и были раскованы на полосы и испытаны. Скептицизм у Фёдора полностью пропал, даже худший образец превосходил большинство виденных им укладов. Полосы из металла, находившегося в печи до её остывания, оказались наиболее качественными, причём на некоторых из них после ковки наблюдался мелкий серый узор. Были эти разводы бледны и нечётки, но искалеченный коваль всё равно был в восторге, который он пытался передать и мне, мыча и показывая руками все известные ему жесты радости.
Глядя на рисунок на поковке, вспомнился друг, оставшийся в ином мире, Володя Шумов, тот был страстным коллекционером всего, что хоть имело какую либо цену и редкость. Помимо прочего были у него и узорчатые булатные ножи, и он даже как то объяснял своему товарищу Валерке Скопину в чём там секрет. Было там что-то про ковку, температуру и закалку, но деталей в памяти не осталось совершенно. Помимо всего прочего показывал тогда металлургический олигарх местного масштаба и свою коллекцию фарфоровых сахарниц, так же поясняя нюансы производства. Но и этого не удавалось припомнить, на ум приходило лишь то, что состоит этот ценный материал из белой глины — каолина, да ещё из пары — тройки самых простых и распространенных минералов.
— Выберите лучшее железо и тем способом, каким для него горшки снаряжали, заново сделайте. А томлёное железо ковать надо при разном жаре, от малого до великого и потом спытать, каковой кусок будет по пригожей — отдал я новые распоряжения кузнецу и его молотобойцу.
Те согласно покивали, после первой удачи энтузиазм их переполнял.
Очередные заказы на работу получили и гончары, им требовалось при разном нагреве от малого до самого великого обжечь новые составы из нашей тигельной глины и прочих материалов, что им по вкусу, например песка, извести, разного толчёного камня. Глиняных дел мастера уже не удивлялись, что приказы раздаёт малолетний отрок и только интересовались оплатой и её сроками. Выяснилось, что им и за прошлые работы не заплатили, и они жаловались на оскудение и неминуемое разорение, если серебра в ближайшее время не дадут.
Найденный у хлебных клетей Ждан, от невыплат зарплаты совершенно не отрекался:
— Цены ломят несусветные, за что ломят — не уразуметь. Толку от их работ нет, а серёбро им подавай. Будто оно в сундуках само родится. Пусть охолонят, да плату меньшую спросят, тогда ж и отдам-
— Дядька, это ж я гончарам плату сполна обещал — попытка княжича разъяснить недоразумение не удалась.
— Хуч бы и так. Когда были денюжки — обещался, не стало — надо обождать. Да и горшечники хороши, мальца округ пальца обвели, тати. Батогов им за этакое воровство надо-
— В чём воровство то? В том, что работу сделали, и оплаты её хотят?-
— Да каку работу? Я им — покажьте чего искусно сотворили, а оне мне горшки каки-то пошлые, ни узора, ни иной лепоты — рассердился Тучков — За что такая плата высокая, вопрошаю? Мне ж рекут, мол, труд тяжкий — глину месили да плошки эти глупые давили, ну и цену той работе объявляют — по алтыну в день работнику. Да за алтын я сам месить и давить, кого хош пойду! -
— Мы хитрости те розмысловые сами починяли, дёгтем и салом мазали своим, трудились от солнешного всхода до захода, ниже ни на молитву не отходили — встрял приехавший со мной голова гончаров — Но ежели в княжеской казне оскудение, то мы, за ради любви к царевичу Димитрию, и пяток денег московских на день готовы в плату получить, поступимся единой деньгой-
— Ждан, выдай мастерам по две с половиной копейки за рабочий день по полному расчёту — подвёл я черту под этим торгом.
— Воля твоя — буркнул дядька, и удалился бренча ключами.
Тут я заметил плотника Савву, тот мялся в стороне.
— А у тебя какая нужда тут?-
— Да тако ж к Ждану Нежданову сыну — пряча лицо, проговорил древоделя — паки и мне потребны деньги на устроение измысленных тобой, княже Дмитрий, пишуших палочек с пачкающим камнем-
Вместе мы дождались вернувшегося Тучкова и после его расчета с головой артели гончаров, экспериментатор на карандашах повторил свою просьбу.
— Сызнова руку в казну запустить восхотел! — всерьёз разъярился дядька — Алчешь обманом добра княжеского? Ты брал уже на то дело и пять рублей, и вдругорядь три и всё мало?-
— Клей дюже дорог — оправдывался Савва — Яз уж и рыбный и из жил пробовал, всё едино — в песок крошится каменюка при письме. Хочу новый спытать, молвят, на зенчуге северном вельми хорош клеёк. Дай ищщо десять рублёв — фунт зерна морского куплю —
В карандашах жемчуг не использовался, это я знал твёрдо, такие эксперименты надо было прекращать.
— Если крошиться, может его спекать надо? — внесено было мной новое рационализаторское предложение.
— Во-во, иди в печи свои придумки потоми — направил восвояси плотника Ждан — я тебе всё ж двадцать алтын дам, исполни царевича задумку, потешь его душу-
По уходу всех просителей Тучков стал уговаривать меня сократить размах натурных экспериментов:
— Челом бью, царевич Дмитрий, прекращай баловство заумное. Огромные деньжищи уже растратили, трёх месяцев с приезда с Москвы не прошло, а больше ста рублёв нет, почти полпуда серебра. Нам жалованье дворским платить, да на обиход, чтоб честь не уронить, купли дорогие делать нужно, эдак на двор до двух сотен рублевиков и уходит. А ещё стрелецкий голова жалованье требует, да дьяку его мзду подавай, так никаких доходов не хватит. Паки же от дядьёв твоих верные люди просьбишку передали, да матери твоей старицы Марфы ключник жалобится, всем серебро нужно, молвят корма скудные, поместья зело тощие, с глада иначе сгинут-
— Что ж ты раньше молчал? — поразился я тому, что мне лично никаких просьб не передавали.
— За малого летами тебя держат родичи, да и есть ты обликом сущее дитя — объяснился Ждан — Да и что попусту душу травить. Сам распоряжусь об отсылке кормов да поминок денежных-
Далее казначей Угличского княжества подбил наш грустный баланс. Доход ожидался с нашего уезда около пятисот рублей, с Углича чуть больше двухсот, со слободок рыбацких около ста, почти двести должно было придти от различных, разбросанных по всему замосковскому краю, вотчин, да с Устюжны с её округой ожидал он не менее трёхсот. То есть за вычетом уже существующих расходов на двор, на жалованье стрельцов, да выплат дьяку Алябьеву, оставалось около девятисот рублей. Из этих денег требовалось отсылать вспомоществование родным, делать подарки нужным людям на Москве, да жаловать уездное дворянское ополчение. Принимая во внимание то, что стрелецкий командир Пузиков пытался развернуть свой отряд в полный приказ, княжеству грозило банкротство, если не на следующий год, то через один точно. Конечно, было ещё изрядное количество натуральных податей хлебом, рыбой, мясом, а также льном, да меховыми шкурками, но их размер пока денежной оценке не поддавался.
Терзаемый мыслью как бы увеличить бюджет своего автономного княжества в составе Московского государства, я распорядился сопроводить меня к самому прибыльному предприятию города — княжескому кабаку.
— Не надобно тебе, княже Дмитрий, к кружалу и близко приближаться — заартачился Тучков — Содом и Гоморра тама, худое место для пропащих людишек-
Непонятно откуда у моего дядьки была такая неприязнь к обычной корчме, но упирался он долго.
Но всё же, спустя четверть часа, махнул рукой и, собрав внушительный эскорт в пять человек, двинулся со мной к этой точке местного досуга. Располагался питейный двор недалеко от кремля на задворках торговых рядов. Уже при подъезде к кабаку я стал подозревать неладное, на узкой улице средь бела дня лежали два тела, то ли мёртвых, толи мертвецки пьяных. Выглядело кружало старой покосившей избой, за которой располагался двор с хозяйственными пристройками, где собственно и осуществлялось винокурение. Мы остановились в пяти шагах от покосившихся дверей питейного заведения, и уже здесь в нос шибанул тяжёлый запах.
— Не ходи туда, Богом прошу — взмолился Ждан.
Мне собственно уже самому не хотелось, но уточнить детали стоило:
— Что ж так несёт?-
— Вони тут преизлихо злые — согласился казначей — Перегар-то, дым, да от горшков, куда питухи испражняются, никак не ладаном курит-
— Это-то еще зачем? Горшки эти вонючие? Для птиц каких-то?-
