Димыч - Последний князь удела
Такой набор школьного оборудования меня озадачил, поротым я стать не собирался, да и смотреть на то, как секут присутствующих со мной Баженки и Габсамита совершенно не хотелось.
— Зачем сие? — я указал на свежие ивовые прутья.
— Для вразумления отеческого ленивых и нерадивых, — степенно ответил Семён сын Владимиров.
— Что ж это за проступки такие? — вопрос был риторическим, но уточнить детали стоило.
— Ленность сиречь неисполнение уроков учительских, а небрежение- то непослушание казателю свому, да шалости разные, — поучал подьячий.
— Значит, если задание не выполнить то накажут? А как же моё звание княжеское рода Рюрика? — в возможность ежедневной порки верить не хотелось.
— Писаны слова святого Иоанна Златоуста в Измарагде: ' И не жалей, младенца бия: если жезлом накажешь его, не умрет, но здоровее будет, ибо ты, казня его тело, душу его избавляешь от смерти' — Семейка прямо наслаждался своим положением — И в том будет мне одобрение и от опекуна твово оружничего Богдана Яковлевича и от царя всея Руси Фёдора Иоановича и от всех отцов нашей святой церкви —
— А какие науки изучать будем? — расписание предметов стоило знать.
— Письменность, счёт, читать будем святые книги на словенорусском, да латынь изучим. Ежели прилежными и понятливыми отроками будете, то и скорописью овладеете- перечислил всю программу на ближайшие годы придворный учитель.
— Что ж делать нечего, розги, так розги — притворно согласился я — но токмо и наставнику ежели он хуже воспитанника науку знает, положено наказание за такову оплошность. Да не как юнцам — прутками, а как мужу взрослому — плетьми-
— На кажный вопрос, который решение имеет, и человеком постигаем, мною ответ вскоре даден буде — усмехнулся Семён.
— Хорошо, от яблока отрезать треть, да еще четверть, да пятую часть да одну шестую, да одну двадцатую, сколько частей в яблоке останется? — задачка была убийственной, приведение дробей к общему знаменателю славянским счётом мог осилить только математик незаурядного ума.
Головин ломал голову и чиркал на песке с полчаса, выходил у него остаток то десятая часть, то двадцатая.
— Самому-то как исчислить сие ведомо? — чеша затылок, озадаченно поинтересовался подьячий.
— Конечно — подойдя к учителю, прошептал ему на ухо — ничего не останется, а как считается — татарчонок покажет, таковое даже дикие степняки ведают-
Габсамит, с которым мы пару недель занимались взаимным образованием, он меня учил переводу арабских цифр в славянские, а я его дробям, простым уравнениям, умножению да делению столбиком и лесенкой, оказался козырной картой.
Проследив за его решением на песчаной доске, Семён мало что понял и проверять взялся с помощью черчения круга и измерения длин долей окружности длинной ниткой. Результат новоиспечённого учителя обескуражил, наш ответ к реальности оказался ближе, чем его собственный.
Далее присланному светилу от педагогики для решения была представлена несложная задача с двумя неизвестными, в которой фигурировали гонцы из Москвы в Углич, время в пути и вёрсты.
— Никак нет способа то рассчитать, нету тут числа верного — наконец вынес свой вердикт Головин.
— Покажи посольскому приказному, каким обычаем сие счисляют — подал я знак донельзя довольному собой татарскому отроку.
Габсамит резво присвоил неизвестным буквы греческого алфавита, составил два уравнения и в пять приемов выдал ответ.
На подьячего было больно смотреть, его мнение о себе как о высокообразованном преподавателе трещало по швам.
— Бажен, крикни конюхов с плетьми. Да пусть скамью дубовую тащат покрепче — на это моё распоряжение Семейка даже не дернулся, видимо физические мучения его пугали меньше чем моральные, причиняемые невозможностью решить детские задачи для кочевых скотоводов.
Видя такое его состояние, намечавшееся наказание я остановил к разочарованию всех находившихся рядом, народ смотреть на порку московского приказного сбегался с самых дальних уголков дворца. Попив холодного бражного кваса, Головин пришёл в себя и, изгнав любопытствующих, продолжил уроки.
Выяснив на следующих предметах дико хромающую грамотность, учитель совершенно оправился и, приободрившись, стал поучать, но за розги более не хватался. Обучение словесности представляло собой разучивание наизусть текстов из Святого Писания да запись под диктовку их же. Зубрёжка мне казалась явно бессмысленной, и я ей успешно манкировал. Семён, глядя на это, довольно мягко попенял:
— Для учёного человека знание священных книг есть первое дело. Каким образом правоту в письмах и диспутах подтверждать, ежели изречениями апостолов и святых свои глаголы подкрепить не сможешь?-
— Логикой докажу, учитель — услышал он мой ответ.
— Логика есть баловство ума прежде Христа рождённых мудрующих. Наша же крепость — в вере. Верой держится земля Русская — вздохнул молодой наставник и прибавил — не изучишь Писания — по гроб жизни будешь именоваться безписьменным —
Правописание мне также не давалось. Где писать букву S — зело, а где Z — земля, где H — иже, а где I — и, было абсолютно не ясно. Также у меня не получалось уразуметь, чем отличается буквы я от юса малого, у от юса большого, ферт от фиты, и зачем нужны в русском языке двойная в — W и прочие пси и ижицы. Причём эти буквы ещё и читаться могли по-разному в зависимости от своего места в слове, прям как в каком-то английском, пишем стол — читаем табуретка.
— Зачем одинаковые звуки писать разными буквами? — взбунтовался от такой перегрузки мой разум — сократить алфавит, всем проще будет-
— Что ж ты такое речешь, княже — возмущению Головина не было предела- А заветы отеческие и дедовские, а красота говора нашего славянорусского? Пропадёт такой язык, оскудеет, станет, словно скоропись дьяческая, в коей множество буквиц пропускают, а иные парой в одну пишут. Как юные отроки понимать будут книги древние, да молитвы церковные? Не выдержит эдакова надругательства речь наша, иссякнет, чужым говором сменится, а с ней погибнет и Русь, пращурами нам доверенная-
Говорил наставник горячо и убедительно, но память подсказывала, что язык и письменность изменятся, а Россия от этого жить не прекратит. С грехом пополам осилив чтение пары страниц, перешли к короткому диктанту. Написал я его современными моему первому телу буквами и таким же округлым стилем. Разобрать мою писанину Семёну было сложно, и читать текст он заставил меня.
Вельми складно, хучь и безграмотно. Словеса твои, княже Дмитрий, выглядят нелепо, но за скоропись сойдут, токмо грамотным письмом надобно овладеть непременно — таков был заключительный вердикт учителя.
Следующим днём, в воскресенье, или по старорусски на неделе, прибыл к нам учитель закона Божьего архимандрит Воскресенского монастыря Феодорит. Он посетовал, что не заходил к нам раньше из-за кучи хозяйственных забот. Визита священнослужителя я побаивался, вступать в конфликт с церковью было невозможно, а в свои способности прилежно учится молитвам, не верил. Однако старец оказался настроен весьма благожелательно, не стращал, и адскими муками за нерадение не грозил. Особое его внимание оказалось уделено Габсамиту, выяснив, что в тереме есть ещё мусульманин и язычник предложил и их пригласить на изучение святых текстов. Байкильде напрочь отказался, а бездельничающий Гушчепсе прибрёл от скуки послушать занимательных историй.
Начали мы как всегда с традиционного молебна, к немалому моему облегчению он был довольно короток. Через некоторое время я подметил, что отче Феодорит не сильно способен к чтению и не особо разбирается в религиозных тонкостях. Но рассказчик он был отличный, многие религиозные притчи он излагал со своими объяснениями и, в общем, было вполне занимательно. В процессе занятий разговор перешел на бытовые темы, и архимандрит попечалился на излишек забот:
— Братии у нас немного, десяток иноков, а о них, да служках и детёнышах монастырских всё одно заботится кажный Божий день нужно. Хозяйство обители хоть и малое, четыре сельца, да слободка ремесленная, и детёнышей слободка, обаче ж преизрядно хлопотное-
— А детёныши это кто? — поинтересовался я необычным эвфемизмом для обозначения зависимых людей.
— По-разному, кто из сирот вскормленных, кто сам своей волей прибился, а иные по родству потомственному, работают для блага монастыря Воскресения Господня — пояснил настоятель.
В течении беседы мне стало известно, что архимандрит выходец из воинского сословия, как и большинство монахов. Недоумение моё в свою очередь удивило отче Феодорита:
— Тако почитай на всей Руси старцы и чернецы пострижены из служилого люда, акромя них токмо дети попов да служек церковных, и купцы постриг принимают и в зрелых летах и пред упокоением-
