Димыч - Последний князь удела
— Про зубы в локоть длиной ты для страху соврал? — с некоторой надеждой переспросил один из моих ближних дворян.
— Пусть отсохнет мой язык, коли я перед лицом владетельного князя позволю хоть слово лжи! — патетически воскликнул бывший визирь Сибирского ханства. — Мне самому доводилось видеть одного из них. Правда, тот был стар, и клыки его были звериными. Он разрезал себе губы и щёки и воткнул туда зубы неведомой твари, чтобы не отличаться от своих сородичей. Жаль я не видел лесных людей молодыми — они не выносят вида обычного человека и быстро умирают в плену.
Там где дикая чаща просветляется степью, начинаются владения братов. Этот народ знаменит тем, что не совершает омовений ни разу в жизни. Они скорее примут смерть от пыток, чем согласятся смыть с себя грязь. Только очень сильные люди могут стоять рядом с братами, те кого их вонь не валит с ног. Сие племя даёт албан могущественной орде Алтын-хана. За этой ордой до самых стен Минской империи лежат владения чёрных и жёлтых мунгал. Царство Мин, или по-иному — Катай, целиком огорожено кирпичной стенкой, оттуда купцы везут самый лучший шёлк, расшитый чудесными зверьми и летающими змеями.
— Ну, значит, государство то совсем мало, коли за кирпичной стенкой поместилось, — рассудительно заметил Бакшеев.
— Ограда та на тыщи вёрст от пустыни до самого дальнего моря идёт, в ней всего пять проходов, которые стерегут сильные крепости с огромным войском, — наставительно сообщил Кадыргали-бек. — Из Бухары туда раз в три года отправляются караваны, и путь их занимает два года.
Из всех перечисленных восточных государств я имел представление только о Китае, в прошлой жизни там мне приходилось бывать. Поэтому когда Афанасий стал в открытую обвинять старого карачея во вранье, я встал на сторону бывшего визиря:
— Действительно выстроена в Китае огромной длины стена. Правду говорит бек.
Бакшееву после этих слов пир стал неинтересен. Он вместе со Жданом стали каждые четверть часа напоминать мне, что ныне строгий пост, время для празднований самое неподходящее. То, что передо мной на столе стояли лишь рыба и овощи, и хмельных напитков мне не наливали, в расчёт не принималось. Поняв, что плетью обуха не перешибить, я поблагодарил хозяина и ушёл с пира.
Следующим днём татары выезжали из города, продолжать гуляние в поле.
— Сделай милость, езжай с нами, князь, — уговаривал меня Эль-мурза. — Охотой соколиной потешимся, быстрых ланей постреляем, в белых шатрах есть-пить будем.
Однако всё моё окружение упёрлось, мол, нельзя никак и всё тут.
— На вчерашнем пиру дьяк Посольского приказу сидел, видал, как он зыркал, когда тебя чествовали? — вправлял мне мозги дядька. — А меж тем за тебя больше здравиц подняли, чем за государя Фёдора Ивановича, а ну как донесут? Тут уже не братний спор выйдет, тут царёва честь порушена.
Так что пришлось мне прощаться и уезжать, почётный конвой сопровождал по берегу наши два струга до самого вечера. На первой ночёвке Ждан дождался, когда моя свита выйдет из шатра и твёрдо произнёс:
— Стоило бы тебе, княже, на богомолье съездить. В Дом Живоначальной троицы надо заехать, в суздальской Большой лавре да в Спасо-Ефимиеве монастыре помолится. Да во Владимире святых мест много, ой как славно вышло бы, коли и туда съездить. Ну а по случаю матушку, старицу Марфу, проведай, может хоть она тебя сможет уму-разуму научить. А то по неразумью своему пропадешь, как есть, сам себя загубишь.
Я внимательно посмотрел на верного дядьку. По его суровому виду было ясно, что он никак не шутит. Мне ехать к женщине, которую я сам же и упёк в монастырь, совершенно не хотелось.
Воспитатель всё понял:
— Княгиня Марья Фёдоровна давно тебя простила. Материнское сердце отходчиво, разве ж может оно на единственного сына долго гнев держать? Езжай, пора тебе с ней по душам поговорить. По утру в малом числе уйдём верхами на заход. Дворян тут оставим дарёный табун дожидаться, да с ним неспешно к Угличу идти. Главное, чтоб подручные царёва шурина нас с полдороги домой не развернули. Так что пока прознают, что от дома отвернули, пока гонцов разошлют — мы уже обратно в удельный град поедем. Ну а за богомолье на Руси никого в опалу не повергли.
— Афанасий знает?-
— Он и путь уже примерил, по дням разложил, где коней менять наметил.
— Хорошо, пусть будет по-вашему, — после некоторого раздумья согласился я. — Всё одно — до конца жизни от встречи прятаться не будешь, видать пришла пора с матерью повидаться. Сможем ли попасть к ней в келью?
— Об сём не печалься. Есть верные люди, кои всё устроят.
Самым ранним утром, когда из густого тумана, клубящегося над рекой, торчали лишь верхушки мачт стругов, мы скакали прочь от лагеря. Меня же раздирали сомнения. Не совершил ли сейчас серьёзную ошибку, поддавшись на убеждения ближайших соратников? Может, стоит развернуть коней? Так и не придя к окончательному решению, я продолжал мчаться вперёд, то ли как глава своего отряда, то ли как его пленник.
