Воин-Врач V (СИ) - Дмитриев Олег

— Так ты же… — он только что руками рот не зажал, сообразив, что сейчас не самое удачное время и место для религиозных диспутов.

— Да, торговец. Я верю в своих Богов. Но тот, кому молишься ты, учил той же самой чести и той же самой Правде, какой до него учили Зороастр, Дельфийские оракулы, почитатели Кухулина или Святовита. И мне не важно, кто из них был первым, раз они говорили одно и то же.

А вот тут старый тренер, пожалуй, начал бы считать, выкидывая по одному пальцы. Это был совершенно точно нокдаун.

— А теперь скажу я, Винсент. Ты найдёшь всех славян, кого ты сам, твои люди или твои единоплеменники продали, как скотину. Ты выкупишь тех, кто сам этого захочет. И привезёшь на те земли, откуда они родом. Каждой семье выдашь гривну золотом. И по гривне — за каждого, кто до светлого дня не дожил. Когда это моё условие будет выполнено, мы продолжим разговор. А до той поры в землях моих и союзных не будет ни торговли, ни жизни выходцам из Нижних Земель. Мы потерпим без ваших тряпок, шкур и даже без соли.

— Но… Это же… Как я это сделаю? — «Семь! Восемь! Девять!»…

— Мне всё равно, Винценцо. Мне всё равно.

«Аут!» — воскликнул бы старый кореец.

Когда за озиравшимся ссутулившимся фризом закрылись двери, заговорил Николо Контарини.

— Полагаю, великий князь, мы сможем обсудить сроки, в которые корабли Светлейшей Республики доставят на твои земли твоих соплеменников?

— А вот этот мне по сердцу! — воскликнул удивлённый Крут.

— Да, не безнадёжен, — согласился Всеслав.

С венецианским купцом задержались дольше. Приглашали Глеба и Третьяка, звали и Алеся для отправки срочных телеграмм. Всё-таки, кто бы что ни говорил, но пуганая ворона гораздо более договороспособна, чем непуганая. Орды половцев, появившиеся на восточном берегу Адриатики, как чума, сразу и из ниоткуда, навели дожа и Большой Совет на вполне правильные мысли. С которыми и прибыл к нам его двоюродный брат. Он не стал сватать ни драгоценностей, ни алхимических, гностических или прочих эзотерических святынь, ни разноцветных баб. Николо вежливо интересовался, в чём именно есть потребность у князя и его народа, и не будет ли уважаемый Всеслав столь любезен, чтобы допустить на свои торжища его соплеменников и сородичей. Его венценосный кузен не претендовал на земли, отошедшие к Югославии, но был бы не против, если бы его кораблям было позволено пользоваться тамошними портами и доками.

Хотя «венценосный» — это я, конечно, по привычке так подумал. Память Всеслава содержала слышанные от кого-то рассказы о том, что за венцы носили тамошние венецианские руководители. Вспомнились и мне какие-то картины не то из Эрмитажа, не то из Третьяковки, на которых были изображены надменные старцы, явно с проблемными почками и печенью, судя по лицам и глазам. На головах у них были явно очень дорогие, но крайне странного вида колпаки с вытянутым рОгом на затылке. Пожалуй, в двадцать первом веке подобный головной убор был бы не только путёвкой в сумасшедший дом, но и прямым доказательством существования инопланетян или рептилоидов. Хотя, в покинутом мной времени и без этого парчового безобразия конспирологам хватало всякой ерунды.

С Николо расставались значительно теплее, он даже за руку попрощался с обоими князьями. Ладонь посланника была твёрдой, хоть и влажноватой. Ну да, мы с Крутом немного отошли от выбранных заранее амплуа доброго и злого тиунов-полицейских. Но, как оказалось, импровизация тоже вполне удалась. То, что говорил в одном замечательном фильме прекрасный артист-фронтовик с добрыми глазами про лучшее оружие вОра, помогло нам и на этот раз. Чародей и морской демон были предельно вежливыми, никого не убили, и даже не деформировали. Старались, как могли, в общем, и усилия их были вознаграждены. По крайней мере, Глеб смотрел на подписанную венецианским купцом грамотку с таким видом, будто в лотерею выиграл.

Глава 12

Княжеские будни

Мы перешучивались с Крутом, обкатывая, как речка камешки, отдельные моменты проведённых переговоров. Прошедших, может, и не идеально, но близко к тому. Руянин удивлял нежданной театральностью и артистизмом, в лицах изображая покинувших нас высоких посланцев. Выходило забавно. Пока за окном не заорала сойка.

Ян Немой, привычно стоявший у дверного косяка элементом интерьера, левой рукой рванул дверь на себя, а правой — швырковые ножи из нагрудной перевязи-портупеи. Два разом. Он их и метать так умел, с маху, что в мишень размером со спичечный коробок они метров с пятнадцати вбивались на расстоянии в полпальца один от другого. Постояв в напряженной позе несколько секунд, он повернулся к Вару, неуловимо сдвинувшемуся со своего поста и стоявшему теперь между нами с Крутом и открытым по тёплому времени окном. Пальцы Немого заплясали.

— Третьяк. Внук Третьяка. Высоко. Падать. Голубятня? Дышит ли? — Вар читал их «глухонемой телеграф» напряжённо, дублируя вслух и одновременно уточняя. Но мне и этого хватило.

— Дару, Лесю и Федьку в лазарет бегом! — рявкнул Всеслав так, что и на подворье, пожалуй, услышали, даже сквозь поднимавшийся шум и крики.

А сам одним движением перекатился через стол, поднырнул под рукой ставшего вдруг медленным и неловким Вара и вы́сигнул в окно.

Нет, я знал расположение построек на подворье досконально, как и князь. Но и для меня этот маршрут до лазарета оказался неожиданным. В паре метров под окном совещательного зала была довольно покатая крыша гульбища. На ней с несвойственной должности растерянностью на лицах стояли вооружённые Гнатовы, глядя за тем, как над их головами вместе с неловко задетой плечом рамой вылетал соколом великий князь Полоцкий. Но очнулись, слава Богам, быстро. И успели чуть пригасить скорость переката, в который ушёл Чародей. Этого «чуть» хватило для того, чтобы не скатиться с гульбища на утоптанную в камень землю подворья кубарем, а успеть оттолкнуться правой и сменить траекторию на более щадящую. И уже вылезая, отплёвываясь от душистого и чудесно мягкого сена, я заметил, как следом за Варом из окошка выпрыгнул и Крут Гривенич. Вар-то ладно, у него скатка за спиной с моим военно-полевым хирургическим набором. А этот-то куда, да с мечом в руке?

Но мысль о летучем руянине думалась где-то на заднем фоне, далеко. Пока мощными, долгими прыжками, будто и вовсе земли не касаясь, летел Всеслав-Чародей к крыльцу лазарета. А я смотрел по сторонам и под ноги.

Старый Третьяк сидел посреди двора, чего себе не позволял, наверное, будучи даже сопливым мальцом. Он, как говорила Всеславова память с самых детских лет, никогда без дела на одном месте не задерживался. А сейчас вот смотрел в одну точку остановившимися глазами. И губы синие. Не инфаркт бы, вот не ко времени-то! Но к нему уже спешил Федос, растягивая на бегу торбу с нашитым красным крестом. Да, я и тут ввёл привычную мне маркировку. И кресты те на сумках, повозках или нарукавных повязках люди уже провожали почтительными взглядами. Инок Феодосий, лучший, пожалуй, терапевт на сотни вёрст вокруг, уже одной рукой оттягивал веко Третьяка, а другой ловил пульс на сонной, когда я влетел в распахнутые двери лазарета.

Крови по пути было мало, считанные капли. На столе, где лежал Званко, белоголовый малыш лет восьми, чуть больше. Потому что открытые переломы обеих ног и одной руки бескровными не бывают. Но губы чистые, хоть и бледные до синевы. И дышит сам. Хоть и слабо. Но пока живой. Значит, есть шансы и этого у костлявой отыграть.

— Что делать? — Дара дышала тяжело, натягивая халат. Не на таких сроках бегом бегать, не подумал я что-то.

— Леся, обезбол по весу, — у неё рука лёгкая, внутривенные выходят, как бы не лучше, чем у меня. — Федь, с трубкой рядом будь. Забудет, как дышать — поможешь. Свена сюда. Сказать: «кольца, спицы и проволоку». Вставай в головах, Дарён. Не успеет снадобье помочь — напоёшь Звану колыбельную. Как ты?