Воин-Врач V (СИ) - Дмитриев Олег

Обсудив несколько оставшихся деталей, включая то, под чьими стягами толклись корабли у восточного берега Адриатики, проводив румяную и смущённую Домну, а следом за ней и всех остальных, озадаченных сверх меры, остались с Крутом ждать торговых гостей.

— Ты только мне намекни, если я увлекаться начну, — попросил Всеслав соседа и грозу морей.

— Лады. Как увижу, что ты увлёкся — встану да кишки им выпущу. Нет, просто го́ловы посношу, чтоб не мучались, болезные, — согласился тот.

— Вот оно, хвалёное и известное славянское миролюбие и долготерпение.

— Оно самое, точно. А если не согласится? Артачиться начнёт? — руянин с интересом смотрел на полочанина, о котором за полгода появилось больше страшных баек и небылиц, чем о нём само́м.

— Тогда обложим прямо в гаванях, в устьях, у причалов. Подойдём на полверсты с воды да и спалим их корабли к псам. Те, что останутся. Помяни моё слово, Гнатовы парни оттуда просто так не уйдут. Собор там, не собор, но память о нас останется крепкая, — задумчиво отозвался Чародей.

— Полверсты? С воды? Без сшибки борт к борту? — недоверчиво переспросил Крут, цепко ухватив главное.

— Была бы охота людей гробить да лодьи уродовать. У меня ни малейшей нету. Покажу завтра. Как раз затворники мои сказали, что готовы. Ну, как — сказали? Дали понять, — Всеслав почесал шрам над правой бровью, порадовавшись про себя, что Гната в зале уже не было. А то скроил бы скорбное лицо, а потом всю душу вынул, поучая строгой важности охранения военных тайн.

— Темнишь, друже, — кивнул понятливо Крут.

— На том стоим, брат. Не люблю никому полдела показывать, а тем более наперёд хвастать, — согласился великий князь.

— Но полверсты точно?

— Точно. Три четверти, может. Завтра увидим.

— Интересные у тебя заклинания, Чародей. Вроде, и не сказал ничего — а я уже с дюжину крепостиц в уме отложил, какие твоим колдовством можно с воды по́ ветру пустить. А под ними подвалы ох и бога-а-тые, говорят, — испытующе взглянул на соседа руянин.

— Коли не на наших да не на союзных землях те подвалы, то, думаю, как посвободнее будет — доберёмся обязательно. Тогда за вымя их и пощупаем, — чуть подумав, решил Всеслав.

— Ну ты как скажешь… хоть писца с собой води всегда, записывать за тобой, — развеселился Крут. — Но это я, пожалуй, и так упомню. Подойти на полверсты, выжечь всё, а что останется — взять за вымя!

Руки он при этом вытянул ладонями вперёд в таком жесте, что сразу стало понятно: от животноводства морской демон далёк катастрофически. А вот к разудалым бандитским корпоративам на захваченных землях — ближе гораздо. И если у меня, как врача из далёких, не наступивших пока веков, этот его задор одобрения не вызывал, то Всеслав был с Крутом Гривеничем согласен полностью.

В этом времени всё было как-то проще и честнее. Если кто-то копит богатства, то скорее всего именно для того, чтобы нанять и вооружить на них побольше народу, злого до драки и чужого добра. И указать тем жадным до крови ребяткам на соседа. На чьих землях потом, как на них начнут заново расти хлеба́ и травы, можно будет расселить народец мирный, скучный, простой. Который раз или два в год станет самостоятельно свозить в указанные места харчи и серебришко. А тех с лихвой хватит на прокорм и пропой первым, злым и жадным. Которых вскоре нужно будет науськать на другого соседа, чтоб с жиру не бесились да дурью не маялись. Подойти и отнять активы у вероятного противника Всеслав считал мудрым политическим и верным экономическим решением, со всех сторон правильным. И, кажется, я начинал с ним в этом соглашаться. Ждать, когда соберутся с силами латиняне, или Генрих поймёт, что его поход на юг принёс не только папское богатство и условный контроль над Италией, но и миролюбивых и долготерпеливых славян под самую восточную околицу, нам не улыбалось. И так было, чем заняться. А работать на опережение меня давным-давно учил один старый кореец, Ким. Тренер по боксу в институтской секции.

Поэтому когда в зал вошли два коммивояжёра, пусть и очень влиятельных, мы со Всеславом были вновь единым целым, знающим и цели, и пути к их достижению. И уже точно понимали, как пойдёт беседа с торговыми представителями, замершими у дверей в смятении. Глядя на то, как легендарный воин и мудрый непобедимый вождь Крут Гривенич с видом увлечённого энтузиаста производил, так скажем, маммоскопию методом пальпации какой-то невидимой пациентке. Которую, судя по разлёту его пальцев, мать-природа не обделила ничуть.

Глава 11

Вежливо просим

— Слышь-ка, Крут Гривенич, князь руянский, брат мой разлюбезный, — привлёк внимание увлёкшегося морского кошмара Всеслав, — хорош уже… это самое… мять! Глянь-ка, каких к нам важных да красивых дяденек замело.

Крут повернул кисти открытыми ладонями вверх и резко сжал пальцы в кулаки, как дирижёр, обрывающий симфонию на высокой кульминационной ноте. Или боец, что взял соперника за… другое это самое. И был готов в любой момент резко рвануть вниз и в сторону. Судя по лицам вошедших, им на ум пришла ассоциация не с дирижёром.

— Как велят нам законы гостеприимства и древняя Правда, проходите к столу, люди перехожие, отведайте пищи нашей, промочите горло после дороги дальней. А там, глядишь, и поговорим, коли Боги доведут. На сытый желудок и разговор приятнее. И помирать веселее, чем на голодный, да, друже? — повернулся Чародей ко Круту, подпустив в голос зловещего холода. Роли в допросе этих подозреваемых они распределили давно.

— Это только если меча́ в брюхо не доведётся словить. Тогда-то на пустой живот подыхать легче, говорят. Приятнее. А то ещё, бывает, нож степняцкий, кривой такой, сунут под рёбра и давай его крутить там туда-сюда, туда-сюда, — с каким-то озорством и удалью на самой границе с безумием подхватил Руянин. Видимо, перепутав роль доброго полицейского, как говорили в кино и книжных детективах, с сумасшедшим маньяком. Убедительно вполне выходило, надо сказать. Впечатляюще.

Но гости на этот раз попались не из пугливых. Надо полагать, за свою политическую и торговую карьеры доводилось им говорить и с вождями дикарей, и с предводителями воинов после боя, опьянёнными кровью и недавней победой. И, раз уж оба сидели теперь напротив, каждый раз получалось договариваться.

С честью выдержав наши напрочь дружелюбные и насквозь гостеприимные приветствия, гости почти не дрогнувшими алчными дланями нагребли себе на блюда мяса и пирогов. А вот кубки поднимали двумя руками. Видимо, на всякий случай. Мы с Крутом в это время изучали их внимательно, как будто вырезку в мясном ряду выбирали. С улыбками. Волчьими такими, благостно-довольными, что добыча кушает хорошо, а, значит, будет сытой, жирной, с гладкими боками. И чей оскал из наших больше походил на человечий, я определить бы не взялся.

Они были очень разными. Почти квадратный Винсент с короткой светлой бородой имел рожу практически рязанскую, если б не острый хрящеватый нос и не излишне цепкий, оценивающий взгляд. Который будто бы вслух говорил: «мне всё равно». Венецианский купец от коллеги отличался, как борзая от бульдога, разительно. Стройный, сухой, поджарый и изящный, он больше походил на портреты классических аристократов, виденные мной в музеях и картинных галереях. Но вот взгляд был ровно таким же, как у фриза. Оставалось выяснить, что же он там, с той стороны холодных светло-голубых глаз, высчитывал. Свою цену или нашу?

— Ну что, гости торговые из дальних земель, заморили червячка? — радушным, добрым голосом спросил Чародей, когда оба непростых торговца отставили кубки, а фриз ещё и рыгнул от души.

Фраза хозяина заставила венецианца побледнеть и уставиться на блюда перед ним с брезгливостью и отвращением.

— Здесь так говорят, уважаемый Николо. Означает это: «утолили ли вы первый голод, что точил вас изнутри?», — пояснил Винсент. Показав более глубокое знание нашей речи. — Червей в пище не было. Русы в этом отношении гораздо щепетильнее прочих. Жаб, сырых слизняков и рыбу сами есть не станут и гостям не предложат.