Таких не берут в космонавты. Часть 1 (СИ) - Федин Андрей Анатольевич

В дверь постучали — шуршание страниц на Иришкиной половине комнаты стихло.

— Иришка, Василий! — прозвучал приглушённый дверью голос Иришкиного отца. — Чай со мной пить будете?

Мы с сестрой, не сговариваясь, хором ответили:

— Будем!

Я отметил, что за кухонным окном уже почти стемнело. Видел, как штора на окне слегка покачивалась, хотя форточка была плотно прикрыта. В кухне пахло свежезаваренным чаем и мужским одеколоном — пропитавший квартиру запашок табачного дыма сейчас почти не ощущался.

Виктор Семёнович вынул изо рта курительную трубку, постучал не прикуренной трубкой по лежавшему на кухонном столе серому листу бумаги. Поднял на меня глаза.

— Вот, смотри, Василий, — сказал он. — Я тут на работе набросал чертёж нового аквариума. Прикинул его размеры.

Я сделал из чашки глоток несладкого горячего чая, взглянул на карандашный эскиз. Отметил, что выполнен он аккуратно, будто рисунок для дипломной работы.

— Места в комнате он займёт немногим больше моего нынешнего, — сказал Виктор Семёнович. — Но по объёму будет в три раза больше.

Последнюю фразу Иришкин отец произнёс едва слышно, бросил настороженный взгляд поверх плеча своей дочери на приоткрытую кухонную дверь.

Иришки так же тихо спросила:

— Папа, а маме ты об этом говорил?

Она указала рукой на рисунок.

Мне показалось, что Виктор Семёнович смутился.

Он дёрнул плечами и едва слышно ответил:

— Зачем? Это пока просто рисунок.

Иришкин отец взглянул на меня и сообщил:

— Я поговорил с мужиками на заводе. Каркас аквариума они мне сделают. Стёкла я достану. Соединю всё это эпоксидным клеем. У меня на работе этого клея полно: его только недавно к нам на завод привезли.

Виктор Семёнович взмахнул трубкой, победно улыбнулся.

— Без малого сто двадцать литров получится, — заявил он.

Снова стрельнул взглядом в сторону коридора.

— Вася, я тут прикинул… — сказал Иришкин отец. — Подсчитал с твоей подсказки положенный для моих нынешних рыбок литраж аквариума. Получилось, что тридцать литров у меня останутся бесхозными.

Виктор Семёнович посмотрел на дочь, затем перевёл взгляд на моё лицо.

— Я тут подумал, — сказал он, — чего им простаивать без толку? Для барбусов места хватит. Можно ещё одну скалярию добавить. И ещё… я давно уже подумывал о жемчужных гурами…

Иришкин отец мечтательно вздохнул и спросил:

— Василий, ты не помнишь, сколько нужно места для одного гурами?

«Эмма, — сказал я, — найди мне, пожалуйста, информацию о жемчужных гурами…»

Мы с Иришкой вернулись в свою комнату — после почти часового чаепития и обсуждения прожектов по созданию и заселению нового аквариума. Лукина взяла со стола учебник по истории и завалилась на кровать, поскрипела пружинами. Я вновь услышал шуршание страниц. Вернулся к своему письменному столу. Уселся на стул, посмотрел на уже подсохшие страницы тетради. Пробежался взглядом по тексту своего сочинения на немецком языке.

«Знаешь, Эмма, в эту субботу я не поеду в Москву. Так что моё новое будущее теперь точно пойдёт по иной колее. Тратить год на вечернюю школу я в этот раз не намерен. Тут осталось-то до получения аттестата всего лишь полгода. Потерплю. Да ещё и успеваемость подтяну. Золотая медаль мне, конечно, не светит. Но аттестат за десятый класс без троек — это вполне реально. С твоей-то помощью. А почему бы и нет? Пусть будет, раз уж я всё равно потрачу на его получение время».

В гостиной ожил телевизор — сквозь плотно прикрытую дверь я услышал его неразборчивое бормотание.

Я придвинул к себе тетрадь.

«Так что описанное мною сегодня будущее теперь не случится. Раз уж информации обо мне даже в твоём интернете теперь нет. Моё будущее ещё не написано, Эмма. В моём сочинении нет ни моего нынешнего Голоса, ни тебя. Но вы у меня есть. И это обстоятельство открывает для меня большие возможности. Как и то, что я теперь отягощён опытом семидесяти шести лет жизни и памятью о другом будущем. Которое, быть может, уже не случится, но его уже и не стереть из моих воспоминаний».

Я вырвал из тетради недавно исписанные мною страницы.

«Так что с этим сочинением я поспешил».

Разорвал страницы на мелкие кусочки. Бросил обрывки бумаги в стоявшую около стола корзину для мусора.

Снова взял авторучку и написал с новой строки:

«Ich heiße Wassilij Pinjajew…»

— … Ich möchte, daß Apfelbäume in der sowjetischen Kolonie auf dem Mars blühen, — дочитала Лидия Николаевна.

Она опустила руку, в которой держала мою тетрадь, отыскала меня взглядом. Мне показалось, что сегодня мешки под глазами учительницы выглядели светлее, чем вчера.

— Молодец, Василий, — сказала учительница немецкого языка. — Хорошее сочинение. Богатый лексикон. Великолепный уровень владения письменной немецкой речью. Свою пятёрку ты, бесспорно, заслужил. Даже две: вторую я тебе поставлю за то, что ты в своей работе порадовал нас откровенными признаниями. Мы это оценили. Ведь так, ребята?

Последний вопрос классная руководительница десятого «Б» адресовала всему классу. Она пробежалась взглядом по лицам учеников, словно ожидала ответ. Положила мою тетрадь на свой стол.

Немецкий язык в среду был вторым уроком. Но ученики десятого «Б» (на мой взгляд) всё ещё выглядели сонными. Словно все они, как и я, уснули сегодня лишь под утро: размышляли полночи о будущем.

— Василий свои две пятёрки честно заработал, — объявила Лидия Николаевна. — Кто ещё получит пятёрку? Кто мне перескажет содержание Васиного сочинения? Меня интересует перевод Васиного сочинения на русский язык. Кто попытается? Хотя бы вкратце, своими словами? Черепанов, быть может, ты попробуешь?

Я заметил, как вздрогнул после слов учительницы мой сосед по парте. Алексей вцепился руками в край столешницы, будто его намеревались силком отвести к доске.

— Лидия Николаевна! — сказал он. — Я бы с удовольствием… но я некоторые слова не понял. Мы такие слова точно не учили!

— Мы тебе поможем, Алексей. Что именно ты не понял?

Учительница улыбнулась — я услышал весёлую иронию в её голосе.

— Лидия Николаевна, я…

Черепанов замолчал, почесал затылок.

— Лидия Николаевна, я начало сочинения прослушал, — сказал он. — У меня голова сегодня болит. Поэтому я немного отвлёкся.

Он направил на классную руководительницу жалобный взгляд и спросил:

— Может, вы кого-то другого спросите?

— Если только этот другой сам захочет тебе помочь, — ответила Лидия Николаевна. — Ребята, кто поможет Лёше Черепанову с переводом Васиного сочинения?

Я увидел, как подняла руку сидевшая на первой парте Надя-маленькая.

Заметила поднятую руку и учительница.

Пусть и не сразу (будто ждала поднятия других рук), но она посмотрела на нашу старосту и произнесла:

— Пожалуйста, Надя. Слушаем тебя.

Надежда Степанова взглянула мне в лицо — тут же смущённо опустила глаза. Отвернулась.

— Лидия Николаевна, — сказала она, — я тоже поняла не все слова. Но общий смысл Васиного сочинения уловила. Пиняев рассказал, что родился в Москве, долго жил… кажется, на проспекте Мира. С трёх лет он занимался музыкой и пением. Потому что так хотела его бабушка. Его бабушка раньше была балериной. Это она отвела Василия в детский хор… я не запомнила его название.

Надя-маленькая бросила на меня вопросительный взгляд.

Я подсказал:

— Он назывался «Пионер».

— Спасибо, Вася.

Надежда вздохнула.

— Василий несколько лет занимался в этом хоре, пока ни стал там солистом. Он пошёл в школу. Пиняев много пел, и у него оставалось мало времени на учёбу. Василий вместе с хором много ездил по нашей стране, повидал много городов. Он очень уставал. Но очень любил петь. А ещё Пиняев в своём сочинении вспомнил о полёте Юрия Гагарина в космос. И про какой-то шнурок…

Староста вздохнула, пожала плечами.