Игорь Карде - Бронелетчики. Кровь на снегу
Последнее было особенно важно – стрелять приходилось в любых условиях, а при сильном морозе руки мгновенно коченеют и перестают слушаться. Попробуй быстро перезарядить винтовку или пистолет! В варежках этого не сделаешь, приходится их скидывать, и пальцы мгновенно леденеют, теряют чувствительность, приходится долго их отогревать дыханием.
В общем, старший лейтенант от знакомых был в полном восторге. Его удивила необычная информированность бронелетчиков – они знали о противнике, кажется, все. Объяснили это просто – особое задание и, соответственно, специальная подготовка. Прежде чем воевать, надо хорошо изучить врага, все его сильные и слабые стороны. Так поступают умные командиры…
Особая подготовка экипажа, пояснили, требуется для того, чтобы не подвергать бронелет опасности. В него вложили столько средств и сил, применили такие сложные технологии, что будет крайне обидно (да и просто преступно!), если все это погибнет или, не дай бог, достанется противнику. У экипажа был четкий приказ – машину финнам ни в коем случае не оставлять и самим в плен не попадать. По крайне мере, живыми. Последняя граната – для бронелета, а последняя пуля – для себя…
Это, конечно, было некоторым преувеличением, но в принципе верно – в плен действительно лучше было не попадать. Тем более с улучшенным «дегтяревым» и прочим новейшим стрелковым оружием. Незачем финнам знать эти разработки, каждому времени – свои автоматы…
С такими боевыми товарищами и воевать не страшно, решил Овсянников, поддержат и прикроют, а в случае чего – и выручат в трудной ситуации. Ясное дело, что на просьбу бронелетчиков он откликнулся с большим энтузиазмом – сам рвался в бой, хотел себя проявить. А заодно и доказать бронелетчикам, что его бойцы – тоже парни не промах, могут кое-чего… И в рукопашной могут, и в стрельбе кое-чего умеют, по крайней мере, не уступают финским диверсантам, а, может, и превосходят их. Дайте нам только шанс…
Майор Легкодух тоже поддержал идею облавы на разведгруппу и выделил не одну, а целых две роты. Он прекрасно понимал, что сбитый бомбардировщик – лишь первая ласточка, и, если не ликвидировать финских диверсантов, то они снова вызовут самолет. И прилетит уже не очередной медленный «Дорнье», а скорее всего скоростной «Юнкерс-88». Сбить который намного сложнее – и скорость выше, и маневренность гораздо лучше. Да и бомбовый груз намного весомее и опаснее…
Краснозвездные истребители, несмотря на почти полное господство в воздухе, проигрывали финским бомбардировщикам в оперативности – не всегда успевали среагировать на налет. Потери от воздушных налетов противника, к счастью, были пока небольшими, практически минимальными (по сравнению с потерями от засад, ночных нападений и минирования дорог), но в дальнейшем, по мере продвижения в глубь Суоми, могли существенно возрасти – финская авиация действовала все увереннее и наглее. Так что надо было действовать на опережение.
Ликвидация разведгруппы обезопасила бы движение 44-й дивизии по рокадной дороге и позволила бы относительно спокойно дойти до Оулу. По крайней мере, никто бы ее не атаковал с воздуха. Хватит нам и проблем с финскими диверсантами, которые то и дело обстреливают колонну, заставляя красноармейцев нервничать и беспокойно оглядываться по сторонам…
Это было одно из соображений, почему майор Легкодух поддержал идею бронелетчиков, а другое же заключалось в том, что ему хотелось чем-то занять своих бойцов. Восстановление моста затягивалось, пролеты все еще не были готовы, и красноармейцы маялись без дела. А для бойца это очень плохо…
Когда нет настоящих занятий, дисциплина резко падает, появляются расслабленность, расхлябанность, беспечность. Вот, глядите, некоторые красноармейцы затеяли уже от скуки (и чтобы согреться) игру в снежки и стали даже снежных баб лепить! Ну, прямо как малые дети… Нет, с этим пора кончать: финны где-то рядом, в соседнем лесу, а они развлекаются! А вдруг внезапно нападут? Что тогда? Опять неразбериха, паника и потери?
Поэтому майор Легкодух так и обрадовался просьбе Злобина – и дело для бойцов найдется, и возможность отличиться еще раз появится. Если удастся захватить финских диверсантов и выбить из них показания… Это станет еще одним вкладом в общую копилку полка, а еще его личным успехом. И приблизит на шаг к желанному ордену или повышению по службе. Лучше, конечно, и то и другое сразу.
* * *– Эй, первый взвод, строиться!
Иван Мешков услышал команду старшины Веселенко и тяжело вздохнул – опять подниматься и идти непонятно куда и зачем. А он только пригрелся у костра, задремал… Им наконец привезли горячий обед (гречневая каша с кусочками сала), и он впервые за несколько дней наелся досыта. Пока они шли по Раатской дороге, пока штурмовали проклятые финские позиции, пока отбивались от контратак, было не до этого – черствый сухарь помусолишь, и слава богу…
Ивану удалось всего один раз перекусить чем-то более существенным, чем замерзшие куски черного хлеба – когда захватили блиндаж и нашли трофеи: мясные консервы, галеты, копченую колбасу, сало. Бо́льшую часть припасов, конечно, пришлось отдать командирам (им тоже кушать хочется), но пару банок и почти все галеты все же заначили. Быстро развели костер, разогрели тушенку, поели. Не то чтобы очень сытно (на восемь мужиков – всего две банки), но хоть что-то. А потом долго жевали финские галеты. Они тоже, как выяснилось, неплохо утоляли голод…
Полевая кухня не поспевала за батальоном, и красноармейцы (в том числе и Иван) часто оставались без горячей еды. Хорошо, если на дневных привалах удавалось приготовить чай в кружке – он и согревал, и черствые сухари в нем можно было размачивать, а то пришлось бы совсем худо…
И вот впервые за столько дней им привезли горячую, еще дымящуюся кашу! Иван съел столько, сколько мог – полный котелок. И еще тщательно выскреб его, даже мыть потом не пришлось. А затем блаженно повалился на упругий, пахнущий свежей хвоей лапник и задремал у костра – в тепле и относительном покое. И вдруг на тебе – снова строиться. Значит, придется идти в зимний лес и опять воевать с этими проклятыми финнами…
Иван не спеша поднялся, подхватил винтовку, затянул потуже ремень на новом ватнике (слава богу, выдали, наконец, зимнюю форму) и пошагал строиться, а за ним потянулись и остальные его бойцы.
Старшина Веселенко, как и обещал, помог Мешкову стать младшим командиром, и теперь в подчинении у Ивана находилось шесть бойцов – всё, что осталось от бывшего отделения. Тем не менее он считался начальником, значит, должен был показывать пример. Поэтому все делал первым – вот и сейчас раньше всех поднялся от костра и пошел выполнять команду.
Кожу лица сразу же прихватил мороз, а холодный, пронизывающий ветер предательски забрался под ватник… Запахнувшись плотнее и завязав под подбородком веревочки от шапки-ушанки, Иван подошел к Веселенко, поинтересовался:
– Что случилось, товарищ старшина? Для вечерней поверки вроде бы рано…
– Он приказал, – кивнул Василенко на младшего лейтенанта Дмитрия Коврина, суетливо собирающего красноармейцев на опушке леса.
Дмитрий прибыл в их батальон недавно, заменив выбывшего по ранению лейтенанта Масленникова. Что вызвало понятное неудовольствие у Веселенко – он сам рассчитывал возглавить взвод. После окончания военной кампании старшина хотел подать рапорт – идти учиться на командирские курсы, чтобы получить два заветных «кубика» на петлички…
Командование взводом, а тем более в боевых условиях, легло бы красивой строкой в его характеристику и положительно сказалось бы на дальнейшей карьере: сначала – взвод, потом – рота, а там, глядишь, и выше забраться можно. Планы у Веселенко были амбициозные, он мечтал как минимум о батальоне или даже полке…
Начальство в принципе не возражало, прекрасно понимало, что человеку надо расти, тем более что Веселенко подходил по всем статьям: происхождение – самое что ни на есть рабоче-крестьянское, стаж в Красной армии – пять лет, в полку – на хорошем счету, да и опыт боевого командования имелся. Отличный, проверенный боец, начавший карьеру с самых низов. Таких армейские кадровики любят и охотно продвигают по службе. Но, видно, у фортуны были насчет Веселенко свои планы, и во взвод прислали младшего лейтенанта Дмитрия Коврина.
Веселенко при появлении нового комвзвода презрительно прищурился – сопляк, мальчишка, только что от мамкиной сиськи… Действительно, Коврин выглядел почти ребенком – пухлые, румяные щеки, круглое лицо, чистый, наивный взгляд. «Ну, прямо-таки херувимчик! – в сердцах сплюнул Веселенко. – Какой из него, к черту, командир взвода? Самому бы кто сопли вытер…»
Разумеется, своего мнения старшина вслух не высказывал и на людях выказывал младшему лейтенанту должное уважение. Какой ни есть, но все-таки командир, а авторитет в армии – первое дело… Однако среди своих (а Мешкова он давно уже считал за своего) в выражениях не стеснялся. Такие слова, как «сопляк», «нюня» и «размазня» были самыми безобидными в его лексиконе. Какими только обидными эпитетами он не награждал своего взводного!
