Варлорд. Политика войны (СИ) - Соболев Николай "Д. Н. Замполит"

Эпопею с появлением на полуострове Африканской армии пришлось выслушивать по дороге в Кордову.

Республиканское правительство, даром что многое упускало, еще до мятежа в Ферроле послало два крейсера в Гибралтарский пролив. Добрались они и другие корабли не без приключений, на некоторых по три раза менялось командование — если офицеры, в большинстве выходцы из аристократии, склонялись к путчистам, то нижние чины стояли за республику. Даже при таком раздрае крейсера и миноносцы серьезно замедлили переброску африканцев, но в конце июля на аэродромах Тетуана и Сеуты собрались полтора десятка транспортников Savoia-Marchetti SM-81 и двадцать Ju-52c при десятке истребителей He-51.

Вот тут Севина эскадрилья и порезвилась…

Первый налет прошел вообще без сучка, без задоринки — на три истребителя и шесть транспортников из облаков свалились пять «кобр» и устроили форменное избиение. Второй конвой охраняли все оставшиеся «хейнкели», из которых пять уцелели только потому, что вовремя удрали. Дальше «Испанско-марокканское общество воздушного транспорта» перешло на одиночные полеты, которым Сева противопоставил свободную охоту двойками. За почти месяц боев в воздухе итальянцы и немцы лишились тридцати двух машин, Севина эскадрилья потеряла одного пилота, сбитого огнем с земли, и один самолет кувырнулся при посадке.

Но подкачали мореманы — в результате разборок между офицерами и экипажами флот лишился почти всех старших офицеров, лейтенантов и капитан-лейтенантов*, отчего эффективность действий снизилась буквально до нуля, и Франко перебросил легионеров и регуларес на реквизированных судах.

* У Республики осталось: адмиралов — 3 из 19; старших офицеров — 22 из 224, офицеров — 13 из 430.

Следом и сам генерал объявился в Альхесирасе и тут же выступил с заявлением, в котором кроме стандартных требований «положить конец анархии» выделялось «избавить Родину от засилья иностранцев». Поскольку иностранцев в Испании водилось не больше, чем в среднем по Европе, то этот камешек явно предназначался для огорода сеньора Грандера.

— Погоди, в Альхесирасе? Франко же в Тетуане сидел!

— На самолете перебрался, — вздохнул Хавьер.

— Он же осторожный до крайности, — опешил Панчо, — как он мимо Севы рискнул?

— А вот так. Самолет английский, довезли прямехонько до Гибралтара, поди, сбей такого.

— ¡Que malparidos! — помянул англичан Панчо.

— Они самые.

Над колонной грузовиков прошли две «кобры», помахав крыльями. На втором заходе ведомый снизился до бреющего и пронесся почти по головам, Панчо успел разглядеть общий для всех «астурийцев» опознавательный знак Ⓐ, бортовой номер «13» и россыпь звездочек на фюзеляже.

— Это кто, Сева?

— Тринадцатый? — выглянул в окно машины Хавьер. — Не, американец, Дикий Билл, восемь сбитых.

— А у Севы? — взревновал Панчо к «чужаку».

— Одиннадцать, четыре еще в Парагвае.

— Доволен небось?

— Ха! Как поросенок, дорвавшийся до помойки!

Дикого Билла Панчо увидел вживую буквально через полчаса — оголтелый летчик растратил все горючее и в наглую сел на шоссе, дожидаться колонны обеспечения.

Оставалось пожать плечами и углубиться в свои дела — за спиной, в Севилье осталась на залегание такая же группа прослушки, как в Галисии. Еще наверняка потребуются группы для Кордовы и Гранады, а людей нет.

Но «противопожарные» траншейки от хранилища горючего в Табладе вырыли, уложили в них водопроводные трубы с пропущенным насквозь детонирующим шнуром, засыпали и завалили сверху всяким мусором. Глядишь, и не найдут, а диверсантам будет куда проще…

В Кордове долго не задержались — среди командиров Африканской армии дураков не водилось, они точно так же посадили солдат на грузовики и рванули занимать городки и деревни.

В каждом городке колонны отходящих распухали — в них вливались беженцы, поскольку вся Испания уже знала, что в занятых мятежниками городах массово расстреливают республиканцев, а в Андалусии спокон века хватало анархистов и социалистов. Грузовики пробирались сквозь вереницы повозок, велосипедов, ручных тележек, на которых вывозили самое ценное.

Бойцы Хавьера обеспечивали отход, изо всех сил тормозя легионеров и регуларес. Как приказал Джонни, в затяжные бои заставы не ввязывались, предпочитая обстреливать наступающих «африканцев» на марше, а когда те подтягивали артиллерию и разворачивались для атаки — как можно быстрее отходили к следующему рубежу.

Уже в Гранаде Панчо сподобился включить приемник, послушать что творится в эфире. Радиостанция Овьедо, как обычно, передавала духоподъемные новости и легкую музыку, из Мадрида неслись призывы защитить республику, Барселона звала к самоорганизации.

Станции в Кадисе и Бургосе рутинно призывали восстановить порядок и возвеличить Испанию, а вот Севилья удивила…

Из динамика неслась грубая площадная брань в исполнении генерала Кейпо де Льяно, назначенного губернатором провинции. Матерщина и угрозы по адресу Асаньи, Кортесов, министров, анархистов особо не удивили, но вот сладострастное смакование того, что сделают с женщинами марокканцы…

— Он маньяк, ей-богу! — делился своим недоумением Панчо по возвращении в Овьедо. — Какие-то извращенные фантазии, и все это открытым текстом!

— Суровое католическое воспитание, — хмыкнул Джонни, — сплошные комплексы, как говорит мадам Бонапарт, с самого детства. Плюс грубая жизнь в казарме, вот дедушка и свихнулся на старости лет.

— И ведь его слушают!

— Слушают? — Джонни потеребил подбородок. — Знаешь что, есть у меня одна идейка…

Глава 9

Кровь и песок

Едва началась отдаленная стрельба, Крезен осторожно высунулся на маленький, в треть метра, балкончик номера оценить, что творится на улице.

Обстановка не радовала: на обоих ближайших перекрестках, куда выходила узенькая улица Сан-Франциско, строили баррикады. Ну как баррикады — люди тащили и сваливали в кучу что потяжелее, не задумываясь, лишь бы перегородить проезд.

Еще вчера, когда полковника, то есть уже бригадного генерала Варелу незнамо как вытащили из тюрьмы, и он немедля объявил военное положение, а профсоюзы в ответ — всеобщую забастовку, Крезен насторожился. Испанцы народ горячий, может, побузят и успокоятся, а может и нет.

Вечером Михаил проскользнул в ближайшую лавку, купил галет, хамона и вина про запас. Как в воду глядел — пожалте бриться, стрельба! Скептически цыкнув зубом, он тоже принялся строить баррикаду местного значения, прямо у себя в номере.

Комод и диван перекрыли дверь, валить сверху столик и стулья Крезен посчитал лишним — если уж прям сильно захотят войти, это не остановит, все рассчитано на случайных визитеров. А дальше… еда есть, вода (и даже горячая!) в номерах La Fonda de Paris имеется, дня три продержаться можно, а за это время либо шах, либо ишак, либо еще что.

Проверив кольт, Михаил вытащил из чемодана недочитанную книжку «Зеленые холмы Африки» и прямо в ботинках завалился на кровать, задрав ноги на спинку. К Хемингуэю он пристрастился еще в Парагвае, когда узнал, что американский журналист-выпивоха пишет неплохие повести.

Снаружи застрекотал пулемет, и Крезен выругался сквозь зубы — да уж, заехал к приятелю! Но пулемет замолк, Михаил открыл книгу, а где-то через полчасика задремал, вспоминая свою жизнь после войны в Парагвае.

Русского офицера определили в госпиталь Асунсьона, сам Эстигаррибия не погнушался навестить героя войны и заодно навесить офицерскую звезду Ордена Заслуг. «Лучше бы деньгами» подумал тогда Крезен, но откуда у Парагвая деньги?

Валялся он в госпитале вместе с тремя своими пулеметчиками, с ними же начал и рискованный бизнес трансграничной торговли. Поначалу безгрешные доходы росли, Михаил даже начал присматривать ранчо в Аргентине, но росла и конкуренция — на сладкое набежало много бывших вояк, не боящихся крови. А Крезен все-таки был чужаком, хоть из числа уважаемых в Парагвае русских.