Николай I Освободитель // Книга 10 (СИ) - Савинков Андрей Николаевич "Funt izuma"
Пока мы определились с тремя музеями — Китайским, Египетским и Греческим. Каждый из них должен был представлять собой уникальное соответствующим образом оформленное здание. Пока мы достраивали только первое — большую китайскую пагоду, благо потенциальных экспонатов при захвате Пекина было нами собрано не на один, а на десяток музеев.
Вторым на очереди была большая египетская пирамида в фактически натуральную величину. Меньше, конечно, чем Пирамида Хеопса, но сооружение со стороной в сто пятьдесят метров и высотой чуть меньше ста тоже предполагалось более чем солидным. Собиралась правда музейная пирамида не из каменных блоков, а из стального каркаса с мраморной облицовкой и сделанными заподлицо окнами, поэтому фактически от своих аналогов с берега Нила имела только стилизованную внешность.
Внутри же добрый десяток этажей, обширные экспозиционные площади, куда можно будет засунуть целые статуи и даже части египетских храмов. И стеклянная вершина, внутрь которой предполагалось засунуть бьющий в небо прожектор. Должно было получиться воистину эпически.
Для египетского музея мы как раз сейчас собирали экспонаты в стране пирамид. Ибрагим-шах Египетский явственно надорвал экономику страны в попытке вывести ее на приемлемый европейский уровень, и теперь отчаянно нуждался во экстраординарных внешних займах, которые мы ему с удовольствием и предоставляли. Плюс, предполагая скорое начало гражданской войны в США, мы начали вкладываться в выращивание хлопка в Северной Африке, где климат и другие условия подходили для данной деятельности не хуже, чем в Америке.
Не сказать, что экономику Египта мы контролировали полностью, и уж тем более эта страна не была колонией, однако влияние Российской империи там было… Как минимум значительным, даже если оставить за скобками русские военные базы в зоне проливов, поставленные там для охраны «ценного имущества» от всяких разных серийных благодетелей из Лондона и Парижа. Сожжённую в последнюю войну Александрию египтяне прекрасно помнили и повторять этот опыт совершенно не желали.
В таких условиях русские музейные агенты, сорящие деньгами и вывозящие из Африканского государства все, что хоть как-то могло составлять научный интерес, выглядели из Египетской столицы как совсем незначительное зло. Тем более что нынешние египтяне-мусульмане к своему древнему языческому прошлому — хотя какому своему, тех египтян, которые когда-то строили пирамиды и не осталось уже совсем, разве что где-то в Эфиопии, пришлые арабы были совсем другим народом — относились без всякого пиетета и практически не противились разграблению. Именно разграблению, чего уж там кривить душой.
Греческий музей пока только проектировался, но уже было понятно, что выглядеть он будет в виде огромного храмового комплекса с колоннами, портиками и прочими элементами классической архитектуры. Кое-то даже предлагал использовать в постройке музея части существующих ныне в Греции разрушенных древних храмов — тот же Парфенон в эти времена представлял собой весьма удручающее зрелище и нимало не напоминал величественное сооружение древности — но тут уж я решил, что это будет слишком. В моем мире существовала шутка, что пирамиды мол остались в Египте только потому, что они не поместились в Британский музей, вероятно тут в подобном ключе будут говорить о Российской империи. Фактически у нас в одном месте должно было встать полтора десятка таких Британских музеев, разделенных по различным тематикам. Ну и ладно, мне в общем-то без разницы.
Кое-кто даже тихо ворчал, что мол на всякую фигню император средства огромные тратит — такие, ради справедливости «лучше бы бабушкам отдали»-люди есть во все времена. Музейная стройка действительно влетала в копеечку — это они еще про мою задумку с музеем электричества не знают, который должна венчать здоровенная башня по типу Эйфелевой, чтобы потом можно было ее в качестве радиовышки использовать и на весь мир вещать — однако… В казне деньги были. Это вообще удивительная для нашей страны ситуация, но экономика действительно была на подъеме, рекой текло золото из Америки и Сибири, активно росло население, и в целом пятидесятые были, наверное, самым благополучным десятилетием империи за… Да просто за все время ее существования.
Ну а что касается меня, то строить дворцы мне было скучно, дарить шлюхам ювелирку на миллионы рублей — пошло, яхту себе заказать 300 метров длинной… А зачем, если у меня под рукой все броненосцы российского флота, бери какой хочешь и плыви куда душе угодно? Вот и получалось, что строительство музеев, театров, храмов и прочих в будущем «объектов культурного наследия» оставалось чуть ли не единственным способом с удовольствием потратить деньги.
Мы вышли на улицу. Там во всю пахло весной, это время года в Николаеве мне нравилось больше всего — когда природа просыпается, все пропитано запахами весны, цветущих абрикосов, яблок вишен и других деревьев. Вскоре должны были зацвести каштаны, которых в столице было высажено многие тысячи, и в это время город на неделю-две превращался в настоящий райский уголок.
— Сразу подготовьте ту часть находок, которой можно будет безболезненно поделиться с другими музеями. В империи и за ее пределами, — я глубоко вздохнул и повернувшись к археологу добавил. — Наш Николаевский музей должен быть самым лучшим, но нет смысла жадничать и складывать все находки у себя в подвалах, где их никто никогда не увидит.
— Конечно, ваше императорское величество, — согласился Музаркевич, однако было видно, что отдавать на сторону однажды попавшие ему в руки артефакты археологу совсем не хочется. — Но сначала мы все хорошенько изучим, переберем, отфотографируем… А потом, конечно, отдадим.
— Естественно я вас не тороплю, работайте столько, сколько будет нужно.
К музеям у меня вообще было какое-то особо трепетное отношение. После переноса столицы и переезда правительства из Питера в Николаев под художественный музей был отдан весь Зимний дворец. Потом было несколько лет ремонтов и переделок — часть дворца все же сохранили в виде своеобразного музея посвящённого династии Романовых, на месте оставили часть интерьеров, личные покои Александра, которые после его смерти никто так и не занял — и Эрмитаж открылся для всех желающих еще в 1849 году. Там на площади в шестьдесят тысяч квадратных метров выставлялось зарубежное изобразительное искусство. Статуи, картины, фотографии, расписные предметы, различные украшения и прочее собранное за прошедшие столетия мной и моими предками. Целое крыло было отдано под выставку многочисленных средневековых доспехов, в том числе и тех, которые нами были затрофеены в Вене еще во время Восточной войны.
Русское искусство при этом уехало в основном в Москву, в Царицынский комплекс. В этом плане у меня имелось жесткое внутренне мнение по поводу необходимости разграничения музеев по направлениям. Заведения, имеющие в экспозиции одновременно всего понемногу, меня всегда изрядно раздражали, поэтому я был приверженцем дробления подобного рода выставок по направлениям. Пусть экспозиция будет идеологически несколько более узкая, но при этом самая глубокая по наполненности в мире. Чтобы все знали, например, что самый лучший музей, посвященный железнодорожному транспорту, находится в Нижнем Новгороде и точка. Никаких компромиссов.
В Нижний кстати железнодорожный музей из Питера пока еще только переезжал. В город на Волге отправились все исторические паровозы и вагоны, которые были собраны мною еще на самой заре развития этого транспорта, а причина тут была банальна до смешного. Северная столица продолжала активно расти, и огромный по площади музей — как не крути, но только одна выставка паровозов занимает многие сотни квадратных метров площади, а ведь в будущем количество представленной там техники будет только увеличиваться — банально перестал помещаться на старом месте. Ну и конечно то, что в Нижнем продолжал работу самый большой в мире паровозостроительный завод, как бы автоматически предопределило место нового размещения музея.
