Господин Тарановский (СИ) - Шимохин Дмитрий
Экономическая экспансия тоже приносила плоды. Слух о щедром урусском нойоне, платящем золотом, разлетелся по улусам. Каждый день к лагерю подходили караваны: монголы приводили на продажу двугорбых, невозмутимых верблюдов, привозили тяжелые, скрипучие телеги на огромных деревянных колесах. Я скупал все, решая проблему распутицы. В общем, наш обоз удалось переоснастить с розвальней на повозки и вьючных верблюдов. А вот добровольцев, увы, не было.
— Не идут, господин Тарановский, — разводил руками офицер, которого я поставил руководить вербовкой. — Хоть золотом их осыпь. Телегу привезти, верблюда продать — это пожалуйста. А как скажешь «в солдаты» — мотают головой и бормочут что-то свое. Говорят, война — дело нойона. А их нойон воевать не приказывал.
Нда, блиннн…. Сотни людей, тысяча стволов лучшего в мире оружия, деньги, ракетные технологии. Но без поддержки местного населения я был здесь никем — занозой в теле степи, которую рано или поздно вырвут и бросят в огонь. Впервые за долгое время я почувствовал, что зашел в стратегический тупик.
Я стоял на невысоком холме, глядя на свой лагерь. Тупик. Холодный, вязкий, беспросветный. У меня были лучшие в мире винтовки и тридцать огненных демонов, готовых к полету. Но я не мог найти людей, которые понесут их в бой.
Я пустился к мастерским, просто чтобы занять руки, проверить еще раз крепления на пусковом станке. И замер.
К огороженной площадке, где стояло наше «чудо-юдо», приближалась странная процессия. Впереди, оживленно жестикулируя и что-то вдохновенно рассказывая, шел Изя Шнеерсон. А за ним, внимая каждому его слову с выражением глубочайшего, почти научного интереса на лицах, следовали двое… гэгэнов. Те самые буддийские ламы в тяжелых, шафраново-бордовых одеяниях.
Картина была настолько дикой, что я на мгновение потерял дар речи. Мой одесский авантюрист вел представителей высшей духовной власти степи на экскурсию в мой секретный арсенал.
Я шагнул им навстречу, но Изя сделал мне знак рукой, мол, не мешай, идет процесс. Он подвел лам прямо к пусковому станку. Они смотрели на грубый деревянный желоб с почтительным любопытством, как на священный артефакт.
— … И вот сюда, — вещал Изя, пересыпая русскую речь известными ему монгольскими словами и активно помогая себе руками, — ложится само тело Огненного Дракона. А душа его — внутри. Понимаете? Душа — это великий огонь, который мы, урусы, научились заключать в железо.
Ламы переглянулись и что-то быстро, гортанно сказали.
— Они спрашивают, — обернулся ко мне Изя, на секунду переключившись в режим переводчика, — можно ли считать этот огонь проявлением силы гневного Махакалы, Защитника Учения?
Я молча смотрел на него, пытаясь понять, сплю я или нет. Изя, не дожидаясь моего ответа, снова повернулся к гэгэнам.
— О, мудрейшие! — провозгласил он с видом пророка. — Вы зрите в самый корень! Конечно! Это и есть дыхание Великого Защитника! Русский Белый Царь — его земное воплощение на Севере, а мой нойон, — он сделал почтительный жест в мою сторону, — его правая рука. Он принес этот священный огонь сюда, чтобы покарать врагов истинной веры — пекинских чиновников, что забыли законы предков!
Ламы снова закивали, их лица выражали полное понимание и глубокую задумчивость. Они обошли станок кругом, осторожно потрогали холодное дерево, заглянули в пустой желоб.
Наконец, они поклонились сначала станку, потом мне, затем Изе, сложив ладони у груди, и, не сказав больше ни слова, удалились в сторону своей кумирни, погруженные в глубокие размышления.
Изя проводил их взглядом и повернулся ко мне, сияя, как начищенный самовар.
— Что это, черт возьми, было? — наконец выдавил я, когда в моей голове хоть что-то начало укладываться.
Изя просиял, как медный таз на солнце.
— Курила, я вас умоляю! Это же проще, чем обдурить английских банкиров и вытянуть у них акции ГОРЖД по дешевке! Ты таки должен помнить что я неплохо волоку в языках. Ну вот: пока я сидел на прииске, немного выучил маньчжурский. У нас там манчжур было как собак нерезаных. А когда мы приехали сюда, я слушаю этих людей, слушаю… и понимаю, что ничего не понимаю! Вроде на одном языке говорят, но слова все какие-то непонятные — как сказал Мойша Боруху, когда он попросил взаймы денег! Хоть плачь!
Он театрально всплеснул руками.
— Но потом до меня дошло! Они говорят точь-в-точь как маньчжуры, просто некоторые слова у них произносятся по-иному! Я просто подошел к этим ученым господам, — он с уважением кивнул на храм, — сказал им пару слов по-маньчжурски, они мне ответили, как это будет на их языке… И все! Немного практики, и за три дня я уже могу болтать с ними о погоде, о Вечном Небе и о ценах на бараний жир!
Услышав это, я едва сдержался, чтобы не расхохотаться в голос. Этот тип куда угодно пролезет!
— Постой-ка, Зосим, — сказал я, используя его христианское имя. — Ты же у нас вроде как крещеный, православный… Неужели решил в буддизм удариться на старости лет?
Изя хитро подмигнул, и в его глазах блеснули веселые бесенята.
— Курила, я тебя умоляю! Бог — он один, просто пророки разные. А хороший бизнес, — тут он сделал многозначительную паузу, — можно делать с любым из них.
Тем временем приведенные им ламы осторожно приблизились к ракетному станку и начали его рассматривать, бормоча какие-то мантры.
— Так, ладно, умник. А кого и зачем ты сюда привел? Что они делают?
— Ой-вэй, Курила, ты же неделю уже в Монголии! Неужели ты не знаешь, что ламы тут — самые уважаемые люди?
Он понизил голос до заговорщицкого шепота, кивая в сторону лам, которые с благоговением разглядывали наш станок.
— Но это, Курила, не самое главное! Для них вот эта деревяшка, — он ткнул пальцем в пусковой желоб, — это магический предмет, огненный алтарь. Один твой друг рассказал им, что ты — великий шидтэн, колдун, который умеет призывать с небес огонь гневных божеств. И собираешься с помощью этого огня покарать врагов истинной веры — пекинских чиновников!
Глава 10
Глава 10
Мы сидели в штабной палатке. Керосиновая лампа на столе шипела, отбрасывая на брезентовые стены резкие, дергающиеся тени. Между мной и Изей лежала развернутая карта Монголии и Северного Китая.
Снаружи доносились привычные звуки лагеря: глухой кашель часового, перестук копыт, далекий смех у костра. Но здесь, внутри, воздух был наэлектризован.
Я молча смотрел на карту, барабаня пальцами по столу. В голове крутились шестеренки, перемалывая факты. Ракеты сработали, и показала наши возможности для местных. Но армия не росла. Монголы смотрели на нас как на диковинку, но умирать за чужаков не спешили.
Подняв голову и посмотрел на Шнеерсона. Он сидел напротив, все еще возбужденный своим успехом у «ракетного алтаря», и в его глазах горел тот особый огонек, который появлялся всегда, когда пахло большой игрой.
— Расскажи мне про этих… лам, — потребовал я. — Ты с ними уже вась-вась. Насколько они здесь главные? Кто на самом деле принимает решения в степи? Князь или монах?
Изя откинулся на спинку складного стула, сцепил пальцы в замок и посмотрел на меня с видом профессора, объясняющего первокурснику азбучные истины.
— Ой-вэй, Курила… Ты смотришь на них, как на наших попов — кадилом помахал, молебен отслужил и пошел водку пить. А здесь все иначе. Здесь монастырь — это не просто церковь. Это банк, это суд, это министерство правды и биржа труда в одном флаконе.
Он подался вперед.
— Смотри. Есть простые монахи — гэгэны. Их много, они учат, лечат, шепчут на ухо пастухам, что делать и как жить. Они — это голос. Есть Хамбо-лама — настоятель монастыря. Это администратор, казначей, политик. У него в руках деньги и связи. Но над ними всеми есть Хубилган.
— Хубилган? — переспросил я.
— Живой Будда, — пояснил Изя, понизив голос. — Перерожденец. Они верят, что душа великого святого после смерти вселяется в ребенка. Этого ребенка находят, и он становится живым богом на земле. Его слово — это не приказ, это истина в последней инстанции. Понимаешь разницу?
