Владимир Бабкин - Новый февраль семнадцатого
Вот настырный какой! Как говаривал один пластилиновый мужичок в одном пластилиновом мультфильме — «Ох уж эти сказочки! Ох уж эти сказочники!» Вот чего только не наобещает господин Родзянко, лишь бы заманить меня к себе под замок. Прямо уж «Народные массы жаждут видеть вождя». Что ж, народные массы его увидят. Но чуть позже.
«Мне, как русскому офицеру и члену Императорской Фамилии, негоже обращать внимание на личный риск, когда на карту поставлена судьба Отчизны. Уверен, что личный разговор с Государем сможет значительно смягчить его позицию, и он скорее пойдет на необходимые обществу реформы».
«И, все же, Ваше Императорское Высочество, я беру на себя дерзость настаивать на необходимости нашей личной встречи до вашей аудиенции у Государя. Многое изменилось и, боюсь, вы не совсем отдаете себе отчет в происходящем. Прошу вас, воспользовавшись аэропланом, прибыть в столицу, откуда, после наших с вами консультаций, вы благополучно сможете вылететь в Ставку».
Эх, господин Родзянко — господин Родзянко, это вы не совсем отдаете себе отчет о том, что многое изменилось. Прямо скажем — принципиально изменилось. Но у вас еще будет повод в этом убедиться. Жестко убедиться. С кровавыми соплями на вашей жирной мордашке.
«Понимая вашу озабоченность и ваши мотивы, я, тем не менее, не могу изменить своего решения, ввиду того, что, по имеющимся у меня данным, Государь планирует уже завтра отбыть из Ставки в сторону Петрограда вместе с войсками, под началом генерала Иванова. Я не могу допустить риска разминуться с Его Императорским Величеством в этот грозный для Отчизны час».
Однако пора-ка мне убираться отсюда да поживее. Откуда я знаю, какие у господина Родзянко возможности и не устроит ли он так, чтобы я вообще не вылетел сегодня из Гатчины или долетел, но не туда. Поэтому сделать нужно все, только бы «Илья Муромец» немедленно поднялся в воздух и взял курс не на Питер и даже не на указанный мной Псков, а именно на Могилев. А там я уж как-нибудь разберусь.
После некоторой паузы телетайп снова заработал.
«Ваше Императорское Высочество, вы решительно намерены лететь в Ставку?»
«Да. Сегодня же я вылетаю в Псков и утром буду в Могилеве».
«Тогда берегите себя, Ваше Императорское Высочество. Родзянко».
Я почувствовал то гадкое чувство, которое бывает при взгляде на что-то омерзительное, слизкое и вонючее. Даже возникло желание вытащить из кармана платок и тщательно вытереть руки. Значит «Берегите себя…» разлюбезный Михаил Владимирович? Угрожать вздумали? Что-ж, Михаил Владимирович, и вам от меня пламенный привет.
«И вас очень прошу о том же. Встретимся в Петрограде. Я прибуду в столицу вместе с войсками. Михаил».
Как говорится — люблю и обнимаю.
И уже входя в кабинет Кованько решительно сообщаю:
— Господа, я только что разговаривал по прямому проводу с председателем Государственной Думы. Ситуация в столице значительно обострилась, маховик заговора закрутился и у России больше нет возможности ждать пока мы решимся на полет. Повторюсь — вопрос жизни и смерти Отечества, и я ничуть не преувеличиваю отчаянность положения в стране. Итак, полковник Горшков, вы готовы спасти Отчизну?
Летчик запнулся и хмуро посмотрел на генерала Кованько, однако тот лишь пожал плечами, мол, решайте сами — вам лететь.
Горшков, как и ожидалось, ответил:
— Спасти Отчизну, конечно, обязанность всякого верного присяге офицера, но…
Так, опять начинается высокопарный, но совершенно пустой разговор вокруг этого самого «но». Пора давить всерьез и переводить тему в практическую плоскость.
— Полковник, Россия помнит о том, как вы совершили беспримерный полет над всеми узловыми станциями германцев и доставили в штаб прекрасные фотографические карточки скоплений немецких войск. Вы, помнится, тогда пролетели не менее пятисот верст? Не думаю, что наше предприятие более опасно.
— До Могилева не пятьсот верст, а более шестисот. Даже если не брать во внимание отсутствие дозволения на этот полет, все равно осуществить его практически крайне сложно. Расстояние является предельным даже для такого тяжелого аэроплана как наш, а потому велик риск технических неполадок во время полета. Лететь придется над лесами в условиях капризной зимней погоды. Если, не дай Бог, нам придется совершить вынужденную посадку, где-нибудь на большой поляне, то ждать помощь нам будет решительно неоткуда, а ночевка зимой в аэроплане посреди глухого леса вещь удивительно неприятная. Я уж не говорю о том, что добираться до ближайшего города с телеграфом мы будем долго, причем со всякими опасностями. И это все при условии сравнительно благополучного приземления, что в условиях сплошной лесной зоны само по себе станет большой удачей. Так, что я в здравом уме не стал бы планировать такой полет без промежуточных посадок. Нужна минимум одна посадка в Пскове, где механики смогут осмотреть машину и провести с ней регламентные работы. И лишь после этого, дозаправившись, можно лететь в Могилев. Но, поскольку лететь в ночь зимой чистое самоубийство, то лететь придется уже с утра, когда рассветет.
Отрицательно качаю головой.
— Вы сами дали ответ на свое предложение, Георгий Георгиевич. Вылет утром лишает все наше предприятие смысла. Утром уже можно будет и не лететь. Поэтому только прямой беспосадочный рейс. Иначе никак.
— Но риск…
— Послушайте, полковник, насколько я знаю, за всю войну из 60 аэропланов «Илья Муромец» было сбито противником лишь две машины — штабс-капитана Озерского и поручика Макшеева. Зато имелись случаи, когда такой аэроплан прилетал даже на одном моторе, когда остальные три выходили из строя. И я не верю в то, что при полете в глубоком тылу из строя выйдут все моторы.
Горшков насмешливо посмотрел на меня.
— Ваше Императорское Высочество, прошу меня простить, но я же не даю вам советы, как водить кавалерийский корпус в атаку. Позвольте и мне быть экспертом в том вопросе, где я разбираюсь лучше. Упомянутый вами случай, когда аэроплан приходил на одном моторе — это лишь чудо, счастливое стечение обстоятельств. Вы упоминали про две сбитые машины, но помимо этих двух, вы не вспомнили воздушный корабль поручика Констенчика, который хоть и дотянул до аэродрома после боя, но машина эта потом восстановлению не подлежала, и ее пришлось списать. Еще два десятка кораблей потерпели катастрофы при посадке или непосредственно во время полета. Причиной тому были многочисленные технические неполадки, а так же обычные несчастные случаи, от которых никто не застрахован. Кроме того, хочу обратить ваше внимание на тот факт, что новые аэропланы из цехов Руссо-Балта прибывают на фронт вовсе не своим ходом, а доставляются на передовые аэродромы железной дорогой в разобранном состоянии, а уж там, в ангарах их собирают команды механиков. И вызван такой порядок, в том числе и тем, что риск катастрофы при полете на такое расстояние крайне велик.
Хорошо он меня мордой по батарее! Вот просто молодец. Уважаю я вот таких ершистых, готовых спорить с теми, кто значительно выше их по положению, готовых отстаивать свое мнение. Но тему пора закруглять, а то разговор начал разворачиваться в нежелательное русло.
— Это все так, но ведь там речь идет о новых кораблях, которые еще не прошли испытание временем и полетами, да и опытных пилотов у нас пока катастрофически не хватает. Поэтому проще аэропланы привозить железной дорогой. Да и моторесурс моторов не тратится зря. Но вы ведь опытнейший пилот, а «Илья Муромец Киевский» отлаженный и проверенный корабль, совершивший десятки боевых вылетов. Кроме того, именно эта машина совершила знаменитые дальние полеты, в том числе из Петрограда в Киев и над железнодорожными узлами Германии. Так что, уж в безопасности полета на этом корабле, да и еще с вами за штурвалом, я абсолютно уверен. Поэтому, Георгий Георгиевич, давайте перестанем терять время и примем положительное для России решение.
Полковник глубоко вздохнул и, словно прыгая в пропасть, решительно махнул рукой.
— Что ж, воля ваша, Ваше Императорское Высочество, мы полетим, если от этого зависит судьба России и жизнь Государя. Однако же вынужден выставить непреклонное условие — мы максимально облегчаем корабль, снимаем все лишнее, включая лишних членов экипажа и вооружение, а также берем дополнительное количество бензина и масла. Только при этих условиях я могу говорить о самой принципиальной возможности такого полета.
Я киваю, но заметив какой-то недосказанный подвох в словах Горшкова, решаю уточнить:
— Что именно вы не договариваете?
Полковник кивает и заканчивает мысль:
— И полетите в Могилев вы один. Без какого-либо сопровождения…
* * *Императорский телеграф в Ставке верховного главнокомандующего.
