Станислав Смакотин - Цусимский синдром
Что и делаем.
– Федор!.. – кричит, не оборачиваясь.
Из двери в углу возникает подтянутый матрос в белых перчатках.
Да ну?! Тот самый вестовой, Петр Пучков? Оглохший на ухо от удара кулаком? Я с интересом присматриваюсь к вошедшему. Молодой еще человек с уверенным лицом, ведет себя без робости, но не развязно. Ровно так, как и должен держаться правильный сотрудник на его непростом месте.
Пучков невозмутимо разливает борщ по тарелкам, исчезая в ту же дверь.
Дождавшись его ухода, Рожественский оглядывает меня, изобразив подобие улыбки:
– Так вам больше идет. – Разливает в рюмки из графина со льдом. Водка? – Надеюсь, вы прочитали записку к назначению? Оно выдано вам на случай посещения остальных кораблей, если таковое понадобится. Так что держите его всегда при себе. Естественно, – продолжает он, – о приказе по эскадре не может идти и речи. – Лихо опрокидывает рюмку, смачно крякая. – А для экипажа броненосца вы являетесь моим личным гостем.
Неуверенно тянусь к налитому. После недавних событий водка, конечно, не помешает… Но уже принята солидная доза рома, да еще с утра во рту ни крошки… Последней едой были те самые «щи кислые мясорастительные». Кстати, неплохая штука! Но отказывать адмиралу неудобно. Эх, была не была…
Ледяное тепло волной прокатывается по телу, рука сама тянется к огурцу. В предвкушении наваристого борща хватаю ложку…
– Времени остается немного, поэтому не будем медлить. Аполлоний Михайлович, перо с чернильницей там, – указывает флотоводец на небольшой столик рядом.
Бесстрастно откладывая салфетку, Матавкин переходит в указанную точку.
«Эй, ты человеку поесть-то дай сначала?! – вскипает в душе негодование. – Как бы я от еды тоже не откажусь, если что. Ты нас куда звал, на обед?..» – с тоской перевожу взгляд на остывающий борщ.
Но Рожественского такие мелочи, похоже, ничуть не колышут. Куда там мы, когда речь о судьбах России.
– Меня интересует все, что вы помните о ходе сражения на начальной фазе. И факторах, ему предшествующих, – цепляет вилкой закуску. – Постарайтесь не упустить ни одной мелкой детали… – сурово смотрит на меня адмирал. – Начните с построения кораблей перед боем: каков был порядок следования, вспомните расстояние до японского флота. Если сможете, – он оборачивается к Матавкину, – попробуйте изобразить это схематично. Аполлоний Михайлович, в углу карта, разверните! Также скорость кораблей в узлах, угол и скорость движения японской эскадры относительно нашей, – продолжает он, жуя. – Меня интересует все в мельчайших подробностях! – зачерпывает суп ложкой.
Накрылся, похоже, мой обед! Если и не ужин в придачу… Ладно, чревоугодие не удалось. Зато духовной пищи будет предостаточно…
Схему-то я давно помню, в голове она будто перед глазами. Благо видел и разбирал ее в книге у Новикова не раз. Да и в интернете бывало… Как отлично знаю и место встречи флотов: аккурат справа от острова Цусима. Получится ли перенести на бумагу, вот в чем вопрос!
Останавливаюсь возле Матавкина, неуверенно вертя в пальцах перо. Сроду не писал таким старьем, но придется раскорячиться… Первым же движением сажаю жирную кляксу на карту. Прямо в Корею, как раз поблизости от их северной столицы. Матавкин молча промокает злополучный Пхеньян салфеткой.
Через десять минут мучений вырисовывается и схема. Изображаю ее на момент первого выстрела. Самое начало боя. В завершение ставлю двойную стрелку между «Суворовым» и «Микасой», делая это так, как указывается в чертежах. Пишу: «38 каб.», – не забыв показать ошибку при перестроении колонн, когда «Ослябя» чуть не налез на «Орла».
Уф… С непривычки я немного вспотел и рукавом стираю повисшую на кончике носа каплю. Обернувшись, с удивлением обнаруживаю Рожественского за спиной. Стоит молча, почти не дыша. Похоже, уже давно.
Удивительная штука моя память здесь, в прошлом. В жизни не нарисовал бы ничего подобного, не окажись я тут. По работе подобные способности непременно сказались бы на карьере! Последним штрихом дописываю время. Так, как оно значилось в оригинальной схеме: «Положение эскадр в период с 13.40 до 13.50».
– Это что? – Адмирал тычет пальцем в «Ослябю».
– Это, Зиновий Петрович, ваше распоряжение о перестроении в одну кильватерную колонну, под носом японцев! – не стерпев, ерничаю я. – Вы отдали приказ для второго отряда: «Вступить в кильватер первому!» – Оборачиваясь к нему, пытаюсь встретиться глазами. – В итоге возникла полная неразбериха: на «Ослябе» почти застопорили машины, чтобы пропустить вперед «Орла»! Как следствие, нарушился строй всей эскадры, и даже «Наварин» выкатился влево!.. – указываю на карту.
Голод с нервами дают о себе знать, срывая голос. Рожественский пропускает мой тон мимо ушей, глубоко задумываясь.
– Японская эскадра совершила такой маневр? – после минутного молчания указывает он на «петлю Того».
– Именно, Зиновий Петрович! И более того… – Распаляясь, я жгу по полной: – Как видите, все корабли японцев находились в одной точке, совершая последовательный разворот. Вы же, вместо того чтобы дать возможность задним кораблям открыть огонь по ней, отдали приказ: «Бить по головному!» – которому и подчинилась вся эскадра. И, кстати… – окончательно добиваю я старика, – это был ваш последний приказ, Зиновий Петрович. Они его честно выполняли! Как могли… – Провожу пальцем по всей колонне. Чуть подумав, подытоживаю: – Причем все разом, ваше превосходительство. Ни поочередной пристрелки, ни залпового огня и в помине не было. Как артиллерист, вы сами представляете эффект от такой стрельбы?..
Наверное, про стрельбу я слишком! Переборщил, что называется… Впрочем, борщ-то как раз стынет!
Лицо Рожественского багровеет:
– Да… Как вы смеете!.. Мальчишка! Час назад мундир надели, а меня тактике учите? – Он гневно делает несколько шагов по каюте.
Бедняга Матавкин ни жив ни мертв.
Кажется, я вновь спровоцировал бурю?.. Передо мной уже не вчерашний раздавленный фактами дедушка. Этот товарищ два часа назад в одиночку матросов строил одним своим видом! А тут я такой весь. Впрочем… Да, адмирал! Именно я, такой весь гражданский и сухопутный, сейчас учу тебя тактике! Потому что сам ты на нее забил в том бою… И если я тебе этого не скажу, то никто не скажет! До твоего возвращения из плена как минимум. Так что успокойся, выпей и приходи обратно, за люлями. Лучше здесь их огрести, поверь, пока никто не видит. А не позориться на весь мир…
Несколько минут тот молча вышагивает взад-вперед. Затем, будто услышав мои мысли, подходит к столу и, не закусывая, опрокидывает матавкинскую рюмку.
– Скорость японцев? – вновь приближается он к нам.
– Японцы свободно держали ход в пятнадцать узлов, ваше превосходительство! – стараюсь сохранять невозмутимый вид. – А мы из-за четырех транспортов… – Я все же опасаюсь, но продолжаю: – А мы не смогли дать и десяти. Что-то около девяти.
«Кстати… – внутренне спохватываюсь я. – А ты что это, Зиновий Петрович, собрался идти Цусимским проливом, никак? А пролив Лаперуза?.. Я тебе что, зря сюда попадал?!»
Рожественский что-то бормочет себе под нос, склонившись над картой. Разбираю лишь «охват головы…» и «не хватит скорости!..».
Наконец выпрямляется:
– Каким образом у нашей эскадры образовался подобный строй перед боем? – вновь тычет в «Ослябю».
– Что ему предшествовало, знаете? – убирая палец, внимательно всматривается в меня. Даже замер от нетерпения.
Слушай, несчастному броненосцу и без того достанется, а ты пальцем здесь… Знаю, конечно! Так-то лучше, а то распалился здесь, понимаешь:
Объясняю, что после обнаружения нас ранним утром японскими разведчиками господин командующий начали перестраивать корабли из походного в боевой порядок. Затем пришли япы в составе четырех крейсеров, которых мы безрезультатно обстреляли, отогнав. После чего первый отряд оказался справа, впереди от второго с третьим. Ну а когда нарисовались основные силы противника, визави вновь вернул первый отряд в кильватерную колонну. Дальше получилось то, что получилось. Не ахти…
Матавкин усиленно строчит, едва успевая макать перо.
– Сколько вспомогательных судов я оставил при эскадре? – Адмирал угрюм и сосредоточен.
Ха! Сам не знаешь? Или не решил еще?
– Транспорты «Анадырь», «Иртыш», «Корея» и «Камчатка»… Буксиры «Русь» и «Свирь»… – вспоминая, добавляю я. – Шли также бесполезные госпитали «Орел» и «Кострома». И именно «Орел» в ночь перед боем засекли, так как шел при полных огнях! Я понимаю, конечно, Гаагская конвенция и все дела, Зиновий Петрович, но… Но лучше бы всем этим кораблям идти каким угодно курсом, лишь бы не с эскадрой!
Рожественский, хмурясь, отворачивается.
Адмирал подходит к карте и, наклоняясь насколько возможно, задумывается. Не обращая никакого внимания на правое плечо, которое почти заехало Матавкину в глаз. Проходит несколько томительных секунд, в течение которых я стараюсь вспомнить еще хоть что-то, относящееся к завязке. Вроде бы все правильно нарисовал? Рассказал тоже по делу?
