Станислав Смакотин - Цусимский синдром
Бам-м-м… Все-таки в Японии их и слыхать. Наверняка!
Раздается стук в дверь:
– Ваше превосходительство… – Вахтенный делает шаг в каюту. – Часовые результаты погрузки угля!
– Положите на стол… – указывает прямо на обеденный.
Офицер делает несколько шагов, вежливо выполняя распоряжение аккурат подле моей тарелки, и тихонько исчезает.
– С вами чрезвычайно непросто разговаривать, молодой человек… – наконец нарушает затянувшуюся паузу адмирал. – Представления о субординации и этикете вы не имеете – никакого!..
Ну водится за мною такой грешок, согласен. Не ты первый мне об этом рассказываешь, не удивил. Давай научи еще меня жить, как надо!
– Я принял к сведению все сказанное вами. – Голос адмирала не отражает никаких эмоций. – Будь вы действительным поручиком российской армии, отправились бы под арест за тот тон, в котором это было сделано. – Рожественский смотрит свысока, и мне становится неуютно. Как бы и впрямь чего не удумал, изувер!.. Хмель мгновенно улетучивается. Станется, с тебя…
Непроизвольно вытягиваюсь, как это здесь принято. Что-то я и впрямь… Разошелся!.. Это все краска с водкой!..
Видя мои старания, тот немного смягчается:
– Почему все надписи у вас без буквы «ер» на конце? – указывает на карту.
– Была проведена реформа правописания, годах в двадцатых… – Перед глазами тут же встает Ленин на броневике. С мятой кепкой в руке и почему-то грозящий пальцем. Не-а, Петрович, не дождешься подробностей. – И ее убрали из русского языка за ненадобностью, – вспоминаю я.
Видно, как заинтересованно смотрит Матавкин. «Ты тоже не жди рассказов про двадцатые, Аполлоний. Молчать стану как рыба. Хоть на рее вешайте!»
Рожественский каким-то волшебным образом превращается в обаятельного господина: лицо приветливо смягчается, озаряясь подобием улыбки:
– Кто находится у престола в вашем времени, позвольте поинтересоваться?
Эй, эй?! Мы ведь так не договаривались! Я лично просил тебя еще вчера: про будущее не спрашивать!..
Ильич на броневике выжидающе смотрит на меня, затем, сплевывая и чертыхаясь, прыгает в открытый люк. Крышка захлопывается, и, грозно зашевелив пулеметом, воинственный реликт со шлейфом стартует, чадя дымом.
– Зиновий Петрович… – умоляюще закатываю глаза. – Отвечу так: представитель правящей династии у нас на троне!.. – уклоняюсь я от вопроса.
Хм… Не так уж и вру, быть может? А ты специально ждал, пока меня развезет? Нехорошо это!
– Как величать их величество в будущем? – упрямо не отстает адмирал.
Если я тебе объясню, что с Романовыми приключится лет через тринадцать, ты с горя застрелишься, дворянин Зиновий Петрович Рожественский. И спасать флот российский станет некому… Да и не захочешь ты его выручать наверняка в таком случае.
Броневик с вождем революции опять проносится мимо на полных парах. На сей раз над башней виднеется лысая голова, кричащая мне почему-то: «Интеллигенция есть не мозг нации, а говно!..»
– Владимиром величать их величество… – не выдерживаю я, вздохнув. Провожая глазами некультурного вождя пролетариата, механически отвечаю: – Пришли опосля Дмитрия, до него тоже был Владимир… Второй, наверное… – глядя вслед Ленину, задумываюсь я. – Перед этим Борис царствовал… – Наконец я беру себя в руки. – Зиновий Петрович, давайте побеседуем об этом в порту Владивостока? – вновь вытягиваюсь во фрунт.
Рожественский, разочарованно смерив меня взглядом, ничего не говорит, вновь склоняясь над моими каракулями. Тихонько поднявшийся Матавкин кивает в сторону выхода: идем, мол!..
В последний раз оглянувшись на накрытый стол, я, внутренне чертыхаясь, покорно следую за врачом.
Может, сработает совесть у сатрапа? Нехорошо добрых людей без обеда оставлять! Словно в ответ на мои стенания, тишину нарушает властный голос:
– Господа?..
С надеждой замираю, держась за дверную ручку.
– Господа, передайте вахтенному, пусть срочно вызовет ко мне Демчинского!
Зрелище, представшее перед глазами, поражает величием и грандиозностью. Нет, я уже немало повидал здесь за несколько дней, но такого…
Останавливаюсь, открыв рот. А ты мне ничего и не сказал, Матавкин! И адмирал молчал… Впрочем, что он, докладывать мне будет?
Наш броненосец уже некоторое время стоит с застопоренными машинами. Принимая в себя тот самый злополучный уголь. Нос корабля окутан едким черным облаком, сквозь которое скорее угадываются, чем проступают людские силуэты. Картина круга ада Данте, не иначе. Всматриваюсь в происходящее.
С высоты надстройки часть преисподней оказывается муравейником из матросов, в котором деловито снуют несколько офицеров. Да и матросами-то их назвать сейчас сложно: большинство одето в откровенное рванье, на ногах едва не лапти… Как раз в этот момент мешки с углем принимают с приставшего к борту катера: несколько измазанных дочерна членов команды у лебедки хватают с поддона мешки, передавая по цепочке, другие вереницей ссыпают его в горловины на баке… Каждый мешок тащат минимум трое, и даже отсюда видно, насколько тяжел груз. Центнер, не меньше. Затем, опорожнив, вновь торопливо бегут обратно, складируя пустую тару у лееров.
– Принимай!..
– Держи, чтоб тебя…
– Давай, родимые, не подкачай!..
– А ну, взялись дружно, погребем зато натужно…
Над армагеддоном разносится звучный голос с надрывом, в котором я с удивлением узнаю Македонского:
– Ребята, давай, поднажми! Еще один катер на подходе! Не оставаться в хвосте!.. – Зловещая фигура командующего адом деловито перемещается в его центре.
Движение муравейника ускоряется, скрип лебедки, топот ног и ругань смешиваются в невообразимую какофонию звуков.
На море царит полный хаос: среди кораблей, сбившихся беспорядочной кучей, лихо снуют паровые катера с баркасами. Суденышки доверху забиты людьми и мешками, беспорядочно мечутся, едва не сталкиваясь и в последний момент чудом расходясь. С правого борта к броненосцу подходит очередной доставщик: катерок, больше напоминающий большую шлюпку, лихо швартуется. Два буксируемых баркаса, как и сам тягач, доверху завалены грудой бесформенных мешков. Суденышко немилосердно чадит, добавляя дыма и без того грязной атмосфере.
Уголь, уголь… Уголь!.. – только и слышно отовсюду. Его величество уголь царит везде: начиная с погон старшего офицера и заканчивая гигантским темным облаком, повисшим над открытым морем. Вот кто истинный хозяин эскадры! Не его превосходительство вице-адмирал Рожественский. И даже не их величество император-самодержец в Питере… Его сверхсвятейшество ископаемое воцарился здесь во всей своей матово-пыльной черноте!
– Всегда здесь у вас так? – обалдевая, оборачиваюсь я к Матавкину.
– Во время стоянок немного легче, разница заключается лишь в темпе погрузки… – Он разводит руками. – Что поделать, необходимость длительного плавания такова!
Да уж, необходимость…
– Господин поручик, срочно требуется сопровождающий катера на «Корею», не хотите поучаствовать?.. В экспедиции?
Оборачиваюсь, вздрагивая. Сзади незаметно подошел невысокий офицер. В пыли и лейтенантских погонах. С уставшего лица оценивающе смотрят внимательные глаза. Причем с явной хитрецой. В уголке губ таится улыбка.
– Я?!
– Вы, вы… – пристально глядит лейтенант. – Задача чрезвычайно сложная, но офицеру вполне по силам. Пусть и сухопутному… – В голосе издевка или мне кажется?.. – Необходимо добраться на катере до «Кореи», она во-о-о-он там… – показывает куда-то вдаль. – Принять на него и баркасы максимальное количество угля, затем привезти обратно. Вам, господин поручик, вменяется в обязанности вести подсчет принятого груза. За единицу принимается мешок. Справитесь, надеюсь?
Перевожу взгляд на Матавкина – тот чуть улыбается, стоя в сторонке.
Не, ребята, вы очумели?! Какой из меня сопровождающий, вашу мать?..
Однако, похоже, деваться некуда. Не ронять же честь мундира поручика ПВО? Меня разбирает злость.
– Показывайте, где тут ваш катер!
Через пару минут мой караван отваливает от борта. Во главе его я, в глубокой панике стоящий на носу суденышка, позади, на тросе – два вверенных буксируемых плавсредства, в частности – гребные баркасы.
– Ваше благородие, вы бы сели! – Пожилой матрос, усевшись на ящик, оценивающе меня оглядывает. – Волна как набежит… – Он не успевает закончить. Волна немедленно набегает, и я чуть кубарем не лечу за борт. Матрос едва успевает удержать сухопутного раззяву. – Видно, не плавали ни разу… – спокойно продолжает тот. – Катер – он ведь легонький, качает его порожняком так, что мама не горюй!
– Спасибо тебе, братец! – искренне благодарю я, неуклюже приземляясь пятой точкой на скамью. Прилюдное купание на глазах команды совсем не входит в мои планы. Крепче ухватившись за борт, оглядываюсь по сторонам.
