Станислав Смакотин - Цусимский синдром
– Спасибо тебе, братец! – искренне благодарю я, неуклюже приземляясь пятой точкой на скамью. Прилюдное купание на глазах команды совсем не входит в мои планы. Крепче ухватившись за борт, оглядываюсь по сторонам.
Отсюда «Суворов» уже не кажется столь огромным, как виделось сначала. Да, он большой. Да, военный… Но в сравнении с современными океанскими лайнерами он выглядел бы совсем неказистым. Если не сказать маленьким…
Мои опасения облажаться пока беспочвенны. Во всяком случае, на первом отрезке пути. Команда отлично знает, куда плыть, и наш катерок спокойно катится по своему назначению. Оставляя позади «Суворова» и шлейф черного дыма. Помимо меня и спасителя на борту лишь два человека: рулевой и кочегар. Еще по одному уселись на прицепленных баркасах. На корме гордо реет Андреевское полотнище.
Направляемся в самую гущу событий, туда, куда сходятся все маршруты. Прямо по курсу однотипный броненосец – сощурившись, читаю название: «Бородино». Трубы блестят свежей краской, на палубе суета: грузятся, как и мы. Чуть позади него «Ослябя» – выделяется непривычной осанкой и высоким бортом. Трехтрубный красавец, больше чем кто-либо напоминающий современные линкоры. Что же ты так, гордость флота!
Пока огибаем «Бородино» по носу, обращаю внимание, что корабль в дрейфе. Оглядываюсь по сторонам – так же, как и остальные корабли, якорных цепей не видать. Ватерлинии не прослеживается, как ни пытаюсь ее углядеть. И на фига?.. Зачем такие перегрузы, спрашивается?! А, адмирал Рожественский? Ослу ведь ясно, что в бою он мало того что нарушит остойчивость… Но и броневой пояс наполовину в воде. Говорил же ему сегодня!..
Плывем к пароходу с невоенным силуэтом. Две близко расположенных маленьких трубы, низкий корпус сильно вытянут. На фоне остальных коллег смотрится грязным замарашкой. Впрочем, таковым и являясь: на борту отчетливо читается надпись «Корея». Один из нескольких угольщиков эскадры… Кстати, переживший Цусиму, как я помню!
Вокруг нашей цели сплошная анархия: с десяток катеров толкаются у левого, видимого борта в полной неразберихе. Транспорт окутан сплошным черным облаком так густо, что пыль закрывает солнце. Крики и брань на палубе способны распугать даже не японцев… Самого Посейдона отпугнут! Или Нептуна… Мои мысли прерывает матрос:
– Здеся очередь, ваше благородие! С левого кормового трапа будем грузиться, наши там мешки набивают… – показывает пальцем.
Наш караван делает крюк, подваливая к корме и останавливаясь. Занимаем очередь за катером с «Бородина», судя по названию. С борта «Кореи», перегибаясь через ограждение, гневно свешивается грязный офицер:
– Почему так долго?! Мне что здесь, до Владивостока сидеть? – Завидев меня, он немного сбавляет тон: – А вы здесь что делаете, господин поручик? Грузить уголь станете?
Пожимаю плечами:
– Попросили посчитать мешки! – пытаюсь я перекричать шум. – Видно, не нашлось никого!
– Чего их считать, я и без того вам скажу… – Он на секунду исчезает, появляясь вновь. – На баркасы погрузим по пятнадцать, катер примет двадцать… – Неожиданно для меня тот начинает улыбаться. – Кто вам приказал?
Уши предательски горят. Как и лицо, которое пышет огнем. Это меня так разыграли, оказывается? Развели? Ах, вы… Дедовщину устроили, как последнему сопляку! А еще морские офицеры!.. Тьфу…
Что надо делать в таких случаях, Слава? Естественно, смириться с обстоятельствами, оставаясь бараном. До поры до времени… И обязательно сочинить в ответ встречную пакость. Буде таковая возможна.
– Лейтенант ваш при… попросил! Фамилии не знаю, не представился!.. – во все горло кричу я.
Рядом с собеседником понемногу возникают лица. Улыбающиеся и черные. Народ с интересом разглядывает новоявленное чудо в белой сухопутной фуражке.
Наконец бородинец отваливает от транспорта, и причаливаем мы. Бодро взлетаю по сходням, едва не сбив зазевавшегося матросика:
– Разыграли? – подхожу к чумазому коллеге.
– Наверняка это Редькин, Анатолий Анатольевич… – откровенно смеется тот. – Его штучки… – Наконец сжалившись надо мной, указывает в сторону: – Вы здесь постойте, господин поручик, пока загрузимся. Фомин, – протягивает он руку, – Владимир Юрьевич!
Угрюмо представившись, занимаю указанное место в углу. Фомину становится не до меня: он моментально исчезает за спинами матросов. Слышен лишь его голос из самой гущи:
– А ну давай, братцы! Поднажали!
Несмотря на расстроенные чувства, начинаю осматриваться.
Мешки вытаскиваются из погребов: туда моряки ныряют, будто в преисподнюю. Наши, суворовские, уже наполнены – вокруг неусыпно бдят несколько человек. Явно чтобы на другие корабли не сперли! Подбегающие матросы ловко хватают их по трое, спуская с трапа и взваливая на шлюпки. Меня так и подмывает спуститься в сам погреб, однако пока воздерживаюсь: жаль новый китель!
– На «Орел» немецкие мешки грузят, а мы чем хуже? – доносится до меня.
– Урвать вовремя успели, и все дела…
Пробегающие мимо люди больше напоминают разбойников с большой дороги: на головах почерневшие парусиновые колпаки, грязь покрывает все тело. На моих глазах один из мешков с треском рвется, рассыпаясь.
– Ты же волочайка беспутная! Чтобы в тебя черти грешников заворачивали!.. – сокрушается один из матросов. – Затетеха поганая! – сплевывая, с силой пинает он его.
Другие, не обращая внимания на образовавшуюся кучу, молча обегают ее стороной. Вполголоса матерясь, невезунчики сгребают ее к борту.
На зубах немилосердно хрустит… На «Корее» я нахожусь десять минут. По сколько же килограммов, русские чудо-богатыри, съедал каждый из вас за такую вот «рядовую», обычную погрузку?.. Чьим нелепым распоряжением вы очутились здесь, парни? Вдали от дома, жен и детишек? Что забыли тут, мужики? Живые еще пока, здоровые… Кровь с молоком! Но умершие спустя неделю. Уголь грузите полгода уже как. Не догадываетесь, куда приведет вас этот уголь?..
Пробегающий мимо рябой матросик, притормаживая, удивленно косится на мое лицо. Поймав встречный взгляд, опускает глаза, топая дальше. Провожу рукой по щеке: на ладони остается грязный мокрый след.
Когда причаливаем к «Суворову» спустя час, мой китель приобретает цвет местных мундиров. Как и лицо с руками. Тело немилосердно чешется, и я мечтаю лишь об одном: принять душ или хотя бы добраться до умывальника.
Забравшись на борт, я первым делом иду отчитываться: надо ведь довести комедию до конца? Отыскав в толпе знакомое лицо, невозмутимо докладываю:
– Пятьдесят мешков доставлено, господин… Редькин? – широко улыбаюсь весельчаку.
– Понятно… Господин?.. – лейтенант выглядит немного смущенно.
– Смирнов. С удовольствием прокатился на катере по морю! Близко ознакомился с «Кореей»…
– Приходите вечером в кают-компанию! – находится тот в ответ. – Отужинаете с корабельными офицерами!
О как… Приду!
Наш разговор перебивает громкий голос Македонского:
– Катера больше не отправлять! Завершаем погрузку!
– Странно… – Редькин удивленно оглядывается. – С чего бы? Еще и треть от обычной нормы не загрузили. – Поднимает голову, шевеля губами. – Сигнал по всей эскадре… Прошу прощения! – Он мгновенно исчезает в толпе.
Поднимаю голову следом. На рее пестрят флаги, в которых не соображаю ни черта… И вряд ли разберусь в ближайшее время. Но раз Рожественский приказал завершить погрузку… Значит, снова к тебе прислушался, Слава? А?..
Матавкина в каюте нет. Раздевшись по пояс, с удовольствием полощусь из старинного умывальника, несколько раз заливая в него воду. Непременно уточню, как на корабле с гигиеной… Ванны с пеной мне не треба, а вот помыться с вехоткой – не помешало бы!
– Вячеслав Викторович, есть интересные новости!
От неожиданности я едва не сбиваю ногой тазик. Скажи, Матавкин, ты всегда так тихо подкрадываешься? Спайдермен хренов!
– Аполлоний Михайлович, послушайте… – вытираясь, недовольно заговариваю я… Вафельное полотенце по цвету уже немногим отличается от мундира.
– Адмирал Фелькерзам приказом командующего переведен на госпитальное судно «Орел», – перебивает меня врач. – Небогатов со всем штабом назначается на «Ослябю». И это еще не все… – торопливо продолжает он. – Готовится приказ по всей эскадре, я только что узнал об этом… Все деревянные конструкции, вплоть до обшивки кают верхней палубы, ликвидировать в течение ближайших двух суток! За невыполнение обещаются строжайшие кары. Также всем флагманам предписано явиться на «Суворов» в восемь вечера для совещания, чего не случалось ни разу со стоянки на Мадагаскаре. Командиров миноносцев собирают на два часа позже – в десять. По кораблю прошел слух о предстоящих артиллерийских с минными учениях… – перечисляет взволнованный эскулап. – Да, и еще… Демчинский недавно отбыл на отдельном катере… Я лично наблюдал! – Матавкин широко улыбается, ожидающе глядя на меня.
