Господин Тарановский (СИ) - Шимохин Дмитрий

Я отпустил седло и отступил на шаг, глядя на него с ледяным презрением.

— Я ухожу. Но я вернусь. И когда я вернусь, полковник, вы будете стоять передо мной с докладом. Имя, звание, цель доносчика.

Я сделал паузу, вбивая последние слова, как гвозди.

— А все причастные к этой провокации должны сидеть и ждать моей воли. В кандалах, в подвале. И вы в том числе, полковник, если выяснится, что вы действовали заодно с врагами России. Вы меня поняли?

Я не просто напугал его — я повесил над ним дамоклов меч служебного расследования по обвинению в измене. Я превратил его из обвинителя в подозреваемого.

— Так точно… ваше высокородие, — выдавил он посеревшими губами. — Будет исполнено.

— И не дай Бог, вы не выполните приказ. Моих полномочий хватит, чтобы сгноить и вас, и их в одной яме. Я лично выберу для вас самую гнилую, самую страшную дыру в Акатуе. Вы будете завидовать тем бродягам, которых сейчас собирались ловить.

И глядя ему в глаза продолжил:

— Полковник. Я даю вам ровно одну минуту, чтобы отдать приказ и убрать своих людей с дороги. Если через минуту мой обоз не тронется с места, я отдам приказ моим людям приготовиться к бою. И, чтобы вы понимали, — я не шучу.

— Кроме того, с этой самой минуты начинает работать счетчик. Каждый час простоя каравана стоит тысячу рублей. Я выставлю этот счет лично вам. Я куплю все ваши долги, я найду каждый ваш вексель. Я разорю вас. Я пущу вашу семью по миру. Вы будете платить мне до конца своих дней, и ваши внуки будут платить.

— Разъезду… — он обернулся к своим людям, голос его сорвался, но он собрался и крикнул: — Освободить дорогу! Пропустить колонну! Живо!

Цепь казаков рассыпалась. Всадники разъезжались, освобождая путь.

Обоз, скрипя и хлюпая по грязи, тяжело тронулся с места.

Я, провожая взглядом сломленного полковника, который теперь думал не о контрабанде, а о том, как спасти свою шкуру, повернулся к Гурко.

— Вот видите, полковник, — сказал я тихо. — Иногда самый весомый аргумент — это не оправдываться, а обвинять.

Я усмехнулся, но в моих глазах не было веселья. Путь был открыт. А в тылу у меня теперь был человек, который землю будет рыть, чтобы найти моих врагов, лишь бы спасти себя.

Глава 9

Глава 8

Скрип полозьев по мокрой земле звучал противоестественно, как скрежет ножа по стеклу. Это был звук конца. Конец санного пути, конец нашей скорости, конец всего плана, если мы немедленно не вырвемся из этой липкой, бурой хляби.

Колонна растянулась на несколько верст, уродливой серой змеей вползая в холмистую, безлесую степь. Снег, еще недавно казавшийся бескрайним белым океаном, теперь лежал лишь в глубоких лощинах да на северных склонах сопок, словно грязные, рваные бинты на теле земли. Под копытами сотен лошадей и тяжелыми полозьями саней чавкала вода.

Впереди, на гребне холма, показались всадники. Разведка. Скобелев и Хан. Они неслись назад во весь опор, и по азартной манере корнета я понял — дело сделано.

Они подлетели, осадив коней так, что грязные брызги разлетелись на несколько саженей.

— Граница пуста, ваше высокоблагородие! — выпалил Скобелев, его молодое лицо раскраснелось от ветра и восторга. — Ни единого цинского разъезда! Как Хан и говорил!

— Но впереди дозор, — спокойно добавил Хан, его взгляд был цепким и деловитым. На своей земле он перестал быть просто проводником; в нем проснулся хозяин. — В долине, верстах в пяти. Сотня всадников. Местные монгол! И вероятно, они нас видели, просто отошли.

Ну что же, это должно было случиться. Скрыться от степняков в их же степи невозможно. Впрочем, я и не собирался от них бегать. Наоборот — мне нужно было сдружиться с местными, найти среди них активных противников Цинов и договориться о совместном выступлении. Так что нужен контакт, немедленный и прямой.

— Колонне — стоять! — мой охрипший от степного ветра голос, перекрывая шум движения, разнесся над отрядом. — Разбить временный лагерь здесь, на возвышенности. Найти воду, топливо, выставить охранение по всему периметру. Гурко и остальные офицеры молча приняли приказ к исполнению, тут же отправляя вестовых вдоль растянувшегося строя.

— Скобелев, Хан, вы со мной. Возьмем конвой — два десятка, не более. Поехали, посмотрим.

Спустя пол часа, мы въехали долину, и там действительно были монгольские воины. На своих низкорослых, лохматых, но невероятно выносливых лошадях они сидели как влитые. В руках — нагайки, кое у кого — длинные пики, за спиной — луки и старые, видавшие виды фитильные ружья. Узкие глаза из –под лисьих малахаев бросают на нас настороженные, внимательные взгляды.

Мы остановились в сотне шагов. Язык тела — единственный язык, понятный мне сейчас, говорил о том, что они не ищут драки, но готовы к ней.

— Поезжай, — бросил я Хану.

Он кивнул и один, без оружия в руках, медленно поехал навстречу. Из строя монголов так же неспешно выехал их командир. Молодой, с суровым, обветренным лицом, он держался с невозмутимым достоинством. Они встретились на полпути. Мы видели, как они обмениваются короткими, гортанными фразами. Никаких лишних жестов — просто разговор двух деловых людей.

Через несколько минут Хан вернулся.

— Все в порядке, — сказал он, впервые обратившись ко мне на монгольский манер. — Это дозор местного князя, Эрдэни-нойона. Командира зовут Темер, он зууны ноён, сотник. Они в полном изумлении от нашего появления. Он говорит, что никогда не видел, чтобы урусы ходили такими большими отрядами.

— Что ему нужно?

— Он не может решать сам. Но готов проводить тебя и нескольких твоих людей в стойбище. На разговор к нойону. Гарантирует полную безопасность.

Я посмотрел на неподвижный строй, на суровое лицо Темера, который так же не сводил с меня оценивающего взгляда. Два хищника из разных миров изучали друг друга через невидимую границу.

Недолго думая, я кивнул.

— Поехали.

Сотник Темер ехал впереди, не оборачиваясь, его прямая спина в тяжелом халате-дэи была лучшим ориентиром в этой однообразной холмистой степи. Мы следовали за ним, и с каждым шагом наших коней чужой, незнакомый мир обступал все плотнее.

Стойбище раскинулось в широкой, защищенной от ветра долине, и первое, что ударило в нос — это резкий, кисловатый запах дыма. Так пах аргал, сухой навоз — главное топливо степи. Этот запах смешивался с густым духом тысяч овец, лошадей, кислого молока и вареного мяса, создавая неповторимую атмосферу кочевой жизни.

Десятки серых войлочных юрт, похожих на огромные грибы, были разбросаны по долине без видимого порядка. Нас встречал оглушительный, яростный лай сотен лохматых собак и настороженное любопытство людей, выходивших из своих жилищ. В центре, на небольшом возвышении, выделялась яркая, с причудливо изогнутой крышей постройка — кумирня, буддийский храм. Рядом с ней трепетали на ветру разноцветные флажки-дарцаги, унося в небеса свои беззвучные молитвы. Должно быть, примерно также эти люди жили и сто и двести, и пятьсот лет назад.

У самой большой и богато украшенной юрты нас ждали. Из нее вышел сам хозяин, нойон Эрдэни. Грузный мужчина средних лет, в шелковом халате, подбитом дорогим мехом, с лицом властным, но умным и проницательным. Черты его внешности были много более европейскими, чем у маньчжуров или восточных монголов. Он не улыбался, но и враждебности в его взгляде не было — лишь тяжелое, оценивающее беспокойство хозяина, на чьи земли вторглись с непонятными пока намерениями. Рядом толпилось еще несколько монголов разного возраста. Видимо, нойон собрал своих сотников, чтобы совместно выслушать нас. Ну что же… Разумно!

— С коней! Поводья отдайте им, — тихо прошептал Хан.

Мы спешились. У степняков свои понятия и ритуалы, которым надо следовать.

Нас провели внутрь. После промозглого ветра снаружи, жаркая, натопленная утроба юрты показалась раем. В центре, в очаге, горел аргал. Пол был застелен толстыми войлочными коврами, вдоль стен стояли низкие столики и сундуки, расписанные яркими, замысловатыми узорами. Нас усадили на почетное место, напротив входа.