В одном шаге (СИ) - Романов Герман Иванович
Матусевич посмотрел на свой флагманский броненосец, хмыкнул — тот имел вид корабля вырвавшегося из самого адского пекла — борта покрыты дырками и «оспинами» от разрывов, надстройки частично искорежены, фок-мачта держится на «честном слове» чуть покачиваясь, а трубы вообще превращены взрывами в сплошное непотребство — там даже не дырки, зияют огромные проломы. Да, удивительно, что в таком состоянии не только генеральное сражение прошли, но победили там японцев — а как иначе рассматривать их судорожное отступление под прикрытием самоубийственной атаки миноносцев. И то удивительно, что корабль остался боеспособным — артиллерия практически не пострадала, оба броневых пояса не пробиты, затоплений нет. По большому счету все эти повреждения страшны только на вид, режут глаз, как говорится, внимательному наблюдателю. Но на самом деле, за исключением несчастного «Пересвета», которому досталось больше всех, все остальные броненосцы пострадали меньше «Цесаревича». Но так и японцы стреляли в первую очередь по флагманским кораблям, стараясь их поскорее выбить, как и русские по «Микасе».
— Угля больше потратим, с пустыми ямами придем, но двенадцать узлов на пару выдать сможем, ваше превосходительство. Тогда вовремя придем, еще прилив будет, и сможем пройти в гавань, иначе следующего утра дожидаться на внешнем рейде придется.
— К черту такое удовольствие — нам ремонт нужен, угля пока хватает, — Матусевич отмахнулся, но тут в голову пришла настолько безумная чужаямысль, что Николай Александрович ошалел, и даже помотал головой, пытаясь ее отогнать. Но куда там — та словно вбитым гвоздем прочно засела, тем самым, который кувалдой забивают насмерть. И состояние такое, будто крутым кипятком ошпарили в горячей бане. И видимо лицо адмирала в этот момент перекосилось, так что командир броненосца немедленно спросил с прорезавшимся беспокойством в голосе:
— Что с вами, ваше превосходительство⁈ Вам худо⁈
— Ничего страшного, видимо, вчера сильно контузило, оглушило взрывом — вот и сказываются последствия.
Матусевич от честного ответа увильнул, и командир броненосца вроде бы это понял, отведя взгляд, но тут Николай Александрович взял Иванова под локоть, и, наклонившись, негромко произнес:
— Очень вас прошу, Николай Михайлович, не терять времени и как можно быстрее подготовить броненосец к выходу в море через сорок восемь часов. Ладно, пусть будет трое суток. За семьдесят два часа возможно управиться? Поверьте, это очень важно.
Иванов молчал, ничего не отвечал адмиралу, а только неподвижным взглядом уставился на изуродованные трубы. И когда пауза затянулась, и стала для Матусевича невыносимо тягостной, командир броненосца негромко, но очень уверенно произнес:
— Через семьдесят два часа корабль будет готов к походу и бою, ваше превосходительство. Сколько угля грузить прикажите?
— Две трети от нормального запаса, не больше — перегруза всячески избегать, его быть не должно. Главный броневой пояс должен выступать из воды как сейчас, это имеет первостепенную важность.
Матусевич говорил очень осторожно, слишком безумная мысль, но именно она позволила ему под совершенно другим углом взглянуть на ход войны. И понимая, что каперанг начинает догадываться о замысле, решил его сразу поставить в известность — тут секрет хранить без надобности, не та ситуация, и не тот человек перед ним.
— Три дня нам хватит на подготовку, а вот адмиралу Того нет, — негромко произнес Матусевич и улыбнулся. Негромко заговорил, хотя все отошли от них на достаточное расстояние и не могли подслушать.
— Неделю не будет главных сил, мы им крепко наподдали. Им ход до Сасебо, там короткий ремонт, загрузка боеприпасами и углем, потом обратно идти. На это неделя уйдет никак не меньше. И этим моментом надлежит воспользоваться, атаковать Дальний, захватить все тамошние склады и высадить десант. Если мы сделаем это, то бесповоротно изменим ход неудачно начавшейся для нас войны. Вся японская армия в Маньчжурии «питается только через два порта, и главный Дальний! Что скажите, Николай Михайлович, нам стоит рискнуть тремя броненосцами? Ведь вышибать нас придут 'Асахи» и «Сикисима», возможно «Касуга», и вполне вероятно «Асама» и «Якумо». Но это все — крейсеров Камимуры не будет, они просто не успеют подойти.
— Я на вашей стороне, Николай Александрович — через семьдесят два часа вы выведете в море три броненосца. «Пересвет» вряд ли можно восстановить за столь короткий срок, как и «Ретвизан», но за неделю вполне успеют привести в боеспособное состояние. Для броска трех броненосцев вполне хватит, мы там все разнесем вдребезги и пополам, в руины превратим…
— А вот этого не надо, зачем нам собственную базу уничтожать? Да там припасов и снарядов столько навезено, что Квантун сможем полгода собственными силами удерживать. По приходу я найду способ уговорить генерала Стесселя, и одной дивизией мы просто запрем перешеек.
— Так вы хотите…
Командир «Цесаревича» посмотрел на адмирала вытаращенными глазами, и неожиданно поклонился, сняв фуражку — такого фортеля от Иванова Николай Александрович не ожидал. Однако и сказать ничего не успел, как раздался ликующий крик сигнальщика:
— Туман расходится! Наблюдаю дымы с зюйда! Ясно вижу «Аскольд», за ним идут четыре наших миноносца, концевым в колонне «Новик»! Дальность около семидесяти кабельтовых!
— Один погиб, значит, при набеге! Надеюсь, Елисеев сообразит немедленно доложить результаты совершенного предприятия?
Вопрос был ни к месту, теперь и Матусевич прекрасно видел, что крейсера с миноносцами стали увеличивать ход, густо задымили трубами — а это означало только одно — на них увидели возвращающуюся в Порт-Артур эскадру броненосцев гораздо раньше…
Эскадренный броненосец «Цесаревич» на следующий день после боя в Желтом море, по приходу в германский порт Циндао. Немцы сочли, что повреждения корабля не настолько серьезны, чтобы не успеть отремонтировать их за любезно предоставленные губернатором шесть суток. Но русские к работам не приступили и предпочли интернироваться и разоружиться, решив, что за них должны воевать другие. Вместе с броненосцем «дезертировали» и три миноносца, на прорыв пошел только крейсер «Новик»…
Глава 19
— Николай Оттович, вашим участием в бою я доволен, а потому снимаю вас с броненосца «Севастополь» — сегодня же передайте командование старшему офицеру, капитану 2-го ранга Бахметьеву. Николай Иванович ведь в этой должности уже больше года, корабль свой прекрасно знает, в его компетентности и храбрости я нисколько не сомневаюсь. А старшим офицером назначаю лейтенанта Бестужева-Рюмина — вполне зрелый моряк, тридцать один год самый возраст, да и на броненосце уже служит четыре года. Вполне достойная замена, вы не находите? А что касается вас, Николай Оттович, то вам с вашим характером и дарованиями не место на самом тихоходном броненосце нашей эскадры. Как вы смотрите на то, чтобы принять под командование «Аскольд», командир которого капитан 1-го ранга Грамматчиков пока будет на излечение на берегу, получил опасные раны в бою с японскими крейсерами. По выздоровлению Константин Александрович получит соответствующую чину должность, причем не равноценную, а более значимую. Так как, Николай Оттович, смотрите на мое предложение?
Матусевич сохранял каменное выражение лица — ему нравилось смотреть на Эссена, и на ту непосредственность с которой он встретил свое снятие с должности командира «Севастополя». На лице отразилась прямо вселенская обида, но тут же сменившаяся искренним удивлением и пониманием — если им начальство довольно, то значит, ожидает новое назначение, а услышав про «Аскольд» лицо прямо засветилось счастьем. Убраться с тихоходного броненосца, «перекинув сходни» на самый быстроходный крейсер 1-го ранга на всем российском флоте было для него немыслимым счастьем. Но на лице тут же проступила тень, и Эссен негромко спросил:
