Александр Афанасьев - Наступление ч. 4(СИ)
— Значит, товарищ майор, консервы[35] вскрыли. У нас сейчас в НЗ миллион патронов пятерки, семерки почти нет, осталось тысяч тридцать, не больше. Двести тысяч к ПК, еще гранаты — Ф1 нет, зато РГД полторы тысячи штук. Вот… все.
— Мины?
— Нет. Не завезли.
Игнатченко прикинул — не так плохо. Миллион автоматных патронов, двести тысяч пулеметных и полторы тысячи гранат — этим можно отбиваться долго. Очень долго. Проблема только в том, что у афганцев у всех — автоматы калибра 7,62 от которых скоро не будет никакого толка.
— Ты баб на магазины посадил?
— Т… так точно.
— Тогда пошли командовать.
Во дворе было дымно… какой-то идиот положил несколько мин, но только первые две из них были осколочными, остальные почему то пошли дымовые. Потом миномет вообще заглох — но и две осколочные наделали дел…
Моманда, который после гибели одного из офицеров принял командование одной из групп — они нашли у главных ворот — по ним садили из безоткатки, но они каким-то чудом устояли, хотя и держались на соплях — пинком вышибешь. Он лежал прямо на земле метрах в десяти от ворот и не стрелял — но кого-то выцеливал, спрятавшись за импровизированной баррикадой из поставленной поперек Волги.
— Как дела, рафик? — Игнатченко хлопнул афганца по плечу
Афганец обернулся, в этот момент по Волге выстрелили, кузов глухо срезонировал — но он улыбнулся. Для воина бой — намного понятнее, чем политическая интрига.
— Осторожно, рафик офисир[36]. Снайпер.
— Снайпер…
— Его все равно подстрелим. Рафик Петр уже с винтовкой пошел! Когда помощь будет, когда шурави придут?!
Хотел бы и сам Игнатченко это знать
— Скоро. Скоро придут. Скажи своим — кто с шурави-калаков[37] умеет воевать, пусть идут по одному на пункт боепитания, берут там автоматы у раненых. К вашим нет патронов, к шурави калаков пока есть.
Понял…
Отдать приказ Моманд не успел — впереди громыхнуло, да так что уши заложило — и многострадальые стальные, укрепленные дополнительной балкой ворота наконец не выдержали и рухнули, истерзанные огнем. Все заволокло дымом и пылью, людей посшибало с ног, машину перевернуло. Ворот больше не существовало.
— Аллах Акбар!!!
Открыв шквальный огонь, боевики, те, кто мог вести бой — ринулись вперед…
— За Родину! — закричал внутри кто-то, и голос этот был жалким и одиноким в отличие от слитного и грозного «Аллах Акбар!». Но через секунду к нему присоединился еще голос и еще — и лавину ворвавшихся в пролом моджахедов встретил автоматный огонь. При взрыве многие погибли, моджахеды, надев бронежилеты и приняв героин не чувствовали ни боли, ни страха, они рвались вперед — но к пролому стягивались посольские, в основном гражданские. У них были автоматы 7,62 из «консервов» — и в отличие от штатного 5,45, они сшибали на землю боевиков, даже одевших в бронежилет.
Линия обороны была проломлена взрывом — но тут же горела Волга, а дальше была возведена другая баррикада — и оттуда бегущих уже по советской земле моджахедов встретили автоматным огнем. Потом — добежавших взяли на штыки, пошли в рукопашную.
Вот — уже раненый офицер стреляет боевику в лицо, почти в упор — и сам падает, сраженный пулей.
Вот — боевик и кто-то из посольских, сцепившись в смертельной схватке, лежат на земле, оба они неуклюже пытаются убить друг друга, и белая рубашка и черная борода — одинаково окрашены ярко-алой кровью.
Вот кто-то, примкнув штык, бьет моджахедов раз за разом, то действуя штыком, то размахивая автоматом как дубиной.
Прорыв не удался. Дальше второй линии обороны — боевики не прошли. Девять из каждых десяти фанатиков из полка Аль-Исра, участвовавших в осаде посольства, погибли здесь, на пятачке перед входом…
Аллаху Акбар.
Пакистан, Карачи Судно Иван Рогов Дальневосточное морское пароходство. 19 марта 1988 года
Волки уходят в небеса
Горят холодные глаза
Приказа верить в чудеса
Не поступало
И каждый день другая цель
То стены гор, то горы стен
И ждет отчаянных гостей
Чужая стая
Спиной к ветру и все же
Вырваться может
Чья то душа
Спасет, но не поможет
Чувствую кожей
Пропащая…
Волки
Би-2
Подполковник советской армии Басецкий Владимир Викторович, имевший документы на имя Работного Павла Михеевича, по судовой роли — помощника машиниста — сошел с борта дизель-электрического теплохода Иван Рогов, принадлежащего Дальневосточному морскому пароходству и зафрахтованному для перевозок в Пакистан леса. Нормальный деловой лес в Пакистане был буквально на вес золота, дровами здесь не топили, деревянный дом, если бы кто-то додумался его построить — был бы роскошью. Это был советский лес, переправленный из Владивостока сюда по сложной коммерческой схеме, включающей в себя зарегистрированную в Швейцарии фирму, юридически являющуюся продавцом. Этот лес покупали деревообработчики для изготовления дорогой мебели, которая будет стоять в кабинетах больших раисов. Официально, СССР и Пакистан не имели почти никаких торговых связей — на самом же деле торговля шла.
Боцман, усатый, осанистый, такой, как и подобает боцману весьма удивился тому, что Работного. который в первую свою загранку идет — в первый же день отпускают на берег, решил проинструктировать новичка. Так, для порядка…
— Работный!
Подполковник, уже подошедший к трапу обернулся — боцман поманил его рукой
— Подойди сюда, дорогой…
Подполковник послушно подошел.
— Работный… — произнес еще раз его фамилию боцман — экая у тебя хорошая фамилия… Запоминающаяся…
— Какая есть, товарищ боцман
Боцман чуть нахмурился. Как и любой уважающий себя боцман он умел разбираться в людях — а вот в этом человеке, жестком, молчаливом, непьющем, никогда не позволяющем себе не только обсуждать приказы, но даже на мгновение усомниться в их правильности — он не смог разобраться. У него на данный момент было две версии — то ли он служил, то ли он сидел. Но как бы то ни было — когда в Маллакском проливе они попали в жестокий шторм и был объявлен аврал — новичок действовал с редки хладнокровием, хотя его чуть не смыло за борт. Потому, как он действовал — боцман понял, что за ним нет самой примитивной мореходки, типичная сухопутная крыса, пусть отважная и решительная, в море он вести себя не умеет, хотя документы в идеальном порядке. Чтобы быть выпущенным в заграничный рейс — человека проверяет и партком и КГБ, всю душу вынут и после каждого рейса нервы мотают. Если его пропустили — значит, просвечен насквозь, достойный гражданин, заслуживающий всяческого доверия. И все же — что то с ним было не так.
— Первый раз на берег в иностранном порту идешь?
— Первый, товарищ боцман
— Руссо туристо — облико морале — помнишь?
— Не забуду — жив буду.
— Вот так. Опасайся провокаций. Рынок знаешь где?
— Так таксисты же знают.
— И то верно. Туда — и обратно. Не вздумай оружие или дурь купить. После каждого рейса шмонают будь здоров.
— Понял.
— Деньги при тебе?
Работный похлопал по карману
— При мне
— Следи за кошельком. Тут хуже, чем на одесском привозе. Что брать будешь?
— Мужики кассет просили с боевиками.
— Брюс Ли… — боцман понимающе улыбнулся, торговля кассетами с западными фильмами, особенно с эротикой и дрыгоножеством была одной из самых распространенных статей дополнительного дохода советского моряка торгового флота — дело хорошее. Только аккуратно. Проверяй каждую кассету. А то на…т.
— Спасибо, товарищ боцман.
— Спасибо не булькает…
Из руки в руку перекочевала сиреневая купюра, Работный повернулся и бодро пошел к трапу. Боцман проводил его взглядом.
Когда новенького было уже не видно, боцману вдруг пришла в голову мысль, от которой ему аж дурно стало. А что если он, этот Работный задумал сбежать из СССР? И пофигу. Что он никому об этом не сказал. Кто капитан корабля? Кто боцман? Кто секретарь партийной организации? Куда смотрели, как проглядели?
Сейчас конечно не те времена, посадить не посадят — но так вмандюрят, что свету белого не взвидишь. Спишут на берег — и амба, пошел пузыри пускать…
Боцман побежал в каюту капитана — но на полпути остановился. Это что же, он, получается, стучать будет? А если все это — яйца выеденного не стоит? Узнают в одно мгновение, прослывешь стукачом. Авторитет в коллективе зарабатывается годами, а потерять его можно в одно мгновение. Не хотелось бы, на старости то лет.
Немного подумав — боцман плюнул и пошел в машинное, поговорить с машинистом. Пока он решил ничего не делать.
