Господин следователь. Книга восьмая (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

— Пусть в Таганроге сидит, — сурово отозвался Ухтомский. — Город большой, у моря. Опять-таки — там он уже начальник, а в Петербурге кем станет? К тому же, Иван Александрович — если все в столицу уедут, кто здесь-то останется?

Эх, дорогой ты мой Антон Евлампиевич… Я бы с удовольствием остался, но не получится. Да и тебя, ежели Анька не передумает строить кирпичный заводик, все равно в столицу переманю. Но пока нужно тему сменить.

— Антон Евлампиевич, ты Игната Сизнева давно не видел? — поинтересовался я. — Как он к тому, что дочь в гимназию поступила отнесся?

— А что Игнат? — усмехнулся пристав. — С тех пор, как жена померла, да Нюшка хозяйство в свои ручонки взяла, он только глазами хлопает, вздыхает. И все, что девка скажет — все и делает. Сейчас, вроде бы, как новая жена появилась, сам шевелиться стал.

— Не переживает, что дочь от него отдалилась? — спросил я.

— Да кто ж его знает? — изрек пристав. — Поперву о другом переживал — как бы чего не вышло? Мол — если в подоле девка принесет? Нюшка-то, когда домой прибегала, все трещала — дескать, а вот — Иван Александрович-то, Иван Александрович се. А недавно вообще Ваней назвала. Куда это годится?

— Козлушка она, а не Нюшка, — хмыкнул я. — А ничего такого худого с девчонкой не станет.

— Так я и Игнату так говорил — мол, я людей хорошо знаю, Иван Александрович девку твою не обидит…

— Да эта девка сама кого хочешь обидит, — усмехнулся я. — Вспомни-ка, господин пристав, как Нюшка нас за нос водила, когда мы убийство конокрада расследовали!

— Ну, это Игнат и сам знал. Он не за то переживал, что вы приставать начнете, а за то, чтобы девка в вас не влюбилась. А коли влюбится, тут такое дело, что сама дуростей наделает. Какой бы умной девка не была, а когда любовь, так все побоку.

— Упаси Господи, — передернул я плечами. — Пусть Анька в кого-нибудь другого влюбляется, помладше меня, и без невесты. Я девчонку и так люблю — как сестренку, — поспешил поправиться я. — А любовь, как между мужчиной и женщиной, ни ей, и тем более мне, нафиг не нужны. Пусть гимназию заканчивает, потом мы ее на курсы определим.

— На курсы? — удивился пристав. Он даже остановился. — А я-то думал, что Нюшка купчихой станет. Подыщет себе какого-нибудь паренька, которым вертеть станет, в мужья возьмет, да торговлей займется от его имени.

Мне очень понравилось — в мужья возьмет, но с Анкой именно так.

За разговором и не заметили, как прошли три версты и вышли к Старой пристани на Ягорбе. Раньше здесь причаливали суда, но потом, когда пристани перенесли на Шексну, все захирело. И затон, куда причаливали суда, превратился в затончик.

Женщина лежала на песке, если не всматриваться, так и непонятно, что она мертва. Разве что, неестественно бледный цвет лица, да взгляд, устремленный куда-то вверх.

И черные волосы, рассыпавшиеся по песку и камешкам…

Хотя… нет, мертва. Уж слишком неестественная была поза.

Около тела сидел старший городовой Федор Смирнов и двое мальчишек, лет четырнадцати. И вся троица дружно покуривала. Я уже набрал в рот воздуха, чтобы отругать Смирнова за то, что потакает дурным привычкам (небось, он парней и папиросками угостил), а мальчишек за курение — рано им еще здоровье гробить, но передумал. Самому бы посидеть рядом с трупом, выловленным из воды, неизвестно, как бы себя повел.

— Всем здравствовать, — поздоровался я с компанией, а когда все трое вскочили и принялись выплевывать папироски, приказал: — Бычки на месте преступления не оставляйте. Куда-нибудь подальше закиньте, чтобы они мне картинку не портили.

— Бычки? — не понял Смирнов, да и мальчишки с изумлением вытаращились. Что, снова анахронизм?

— У нас бычками окурки называют, — усмехнулся я, не уточняя — где это у нас? Пусть сами додумывают — в Москве или Санкт-Петербурге.Посмотрев на старшего городового, спросил: — Покойную, часом, не опознали?

— Пока нет, — покачал головой Смирнов. — Я ее не знаю, парни тоже не видели. Может, не наша?

Если наша, то наверняка кто-нибудь из полицейских да знает, не велик у нас город. А не наша, не череповецкая, тогда плохо.

К тому времени, пока мы подошли к телу, подъехала и полицейская коляска, в которой сидел Федышинский. Долго же господин доктор собирался. Вон, то ли дело мы с приставом. Ножками, а притопали вровень.

Отставной статский советник с нарочитым кряхтением слез с коляски, разогнулся, ухватил свой неизменный саквояж и пробурчал:

— Если пожаловал господин Чернавский, определенно, это не самоубийство, а убийство.

— Если самоубийство, то вам награда — рукопожатие перед строем, — отозвался я, стараясь перебороть самого себя бравадой и некоторым цинизмом.

До сих пор не могу преодолеть если не страх, то некую оторопь, если приходится видеть трупы.

На первый взгляд дал бы женщине лет тридцать, но потом скинул лет пять, а то и восемь, потому что возраста добавляло телосложение — рослая, примерно метр восемьдесят и крупная. И одета, что характерно, в одну лишь долгополую рубаху.

Федышинский опустился на колени у головы покойницы. Приподняв левой рукой голову, правой принялся перебирать ей волосы. Но это со стороны так казалось, на самом-то деле доктор ощупывает череп.

— Ну-с, господин кандидат права, ваше мнение?

Я внимательно всмотрелся в лицо. Вокруг губ что-то белое, вроде пены. О чем это свидетельствует?

— Если судить по внешним признакам — смерть наступила уже в воде. Не исключено, что причиной смерти стало попадание воды в легкие, — осторожно сказал я. — Но выводы станет делать врач, проводя вскрытие.

— Первый вывод могу сообщить прямо здесь и сейчас, — сообщил доктор. — Шишечка у женщины на затылке. Не берусь утверждать, что оная шишечка способствовала утоплению, но… Сами понимаете — наводит на размышления.

Как всегда… Вполне возможно, что шишка на затылке никак не связана со смертью, но пока лучше предполагать самое худшее — женщину оглушили, а потом бросили в воду. А еще зачем-то раздели.

— Молодые люди, вы, пока плот искали, одежду женскую часом не видели? — спросил я мальчишек.

Оба замотали головами.

— А если попрошу поискать? За труд — по полтинничку, а если найдете — два рубля сверху, как премия?

Материальный стимул великая вещь, но здесь, похоже, он не поможет. Мальчишки только вздохнули.

— Не, господин следователь, искать бесполезно, — помотал головой один из парней — рыжий, с длинной челкой. — Мы от самого моста шли, если бы одежда была, увидели бы.

— А если за мостом?

Пристав Ухтомский, стоявший рядом, но пока не вмешивавшийся в разговор, поддержал парней.

— За мост топиться не ходят, — авторитетно заявил Антон Евлампиевич. — Топятся, коли в Ягорбу идут, либо со старого пирса, либо с мостков, на которых белье стирают. А за мост идти — там берег низкий, камыши, топко.

— И часто топиться ходят? — полюбопытствовал я.

— Не так уж и часто, но бывает. На моей памяти — три раза было. Топятся у мостков, а тела потом в затон приплывают.

— Иван Александрович, если хотите, мы днем, после уроков, по реке пройдем, посмотрим. А вдруг да пропустили? — предложил рыжий с челкой.

— А вы меня знаете? — удивился я.

— Конечно знаем, — фыркнул второй «александровец», стриженый наголо. — Ведь это вы Ленке Бравлиной прямо на уроке предложение сделали.

— А еще гуртовщикам из Пошехонья накостыляли, когда они к нашим девкам приставать начали, — усмехнулся рыжий.

— А еще бандитов поймали, что храмы грабили.

Вот так и рождаются мифы. И любопытная иерархия моих «подвигов» у парней. На первом месте предложение любимой девушке, на втором — костыляние чужакам (и тоже из-за девушек!), а уже потом самое главное. Ну и ну.

— Вы женщину на берегу нашли или в воде? — спросил я.

— В воде, — сообщил рыжий. — Вначале-то испугались, потом решили — негоже, чтобы тетка в воде плавала. Да мы подумали — может, жива еще? Одежду скинули, потом на берег вытащили.