Кинжал Немезиды (СИ) - Чайка Дмитрий

Разодетый напыщенный слуга приоткрыл дверь личных покоев царя и, увидев чати, склонился, скроив самое умильное выражение на своей круглой физиономии. Он жестами и поклонами показал: заходите, мол, великий господин, ждут вас.

Та зашел в покои фараона и распростерся ниц. Он мог ограничиться глубоким поклоном, но чутье кричало ему об опасности. Один неверный шаг, и ему конец. Господин Неба мог и в изгнание отправить. Вот поэтому он даже не стал смотреть на повелителя, устремив покорный взгляд на каменные плиты пола. Он видит лишь украшенные золотом сандалии и мускулистые, лишенные волос голени.

— Да живёт Гор, могучий бык, любимец Маат, царь Верхнего и Нижнего Египта, сын Ра, владыка Обеих земель, — проговорил чати положенное приветствие.

Дело дрянь. В покоях царя нет никого, даже охраны, а это значит, что разговор пойдет по душам, без лишних церемоний. Впрочем, его проклятых слуг ааму здесь тоже нет, и это дает определенную надежду. Сейчас будет избиение и, если бы оно прошло на глазах этих бородачей, заполонивших дворец, жизнь визиря Верхнего и Нижнего Египта была бы кончена.

— Встань, Та, — услышал чати усталый голос государя. — Рассказывай.

— У нас наблюдаются некоторые проблемы с медью, о сын Ра, — произнес чати, стараясь, чтобы голос его не дрожал. — Но они поправимы. Мы восстановим добычу.

— А почему ты не хочешь перекрыть потери медью Кипра? — послышался насмешливый голос фараона. Грустная это была насмешка, а под ней угадывалась клокочущая ярость.

Он и это знает! — чати пробил пот. — Ну конечно, его виночерпии-ааму доложили вести, пришедшие из родного Сидона и Библа. Какой позор! Повелитель мира боится принять кубок с вином из рук знатного египтянина и привечает всякую бородатую шваль.

— Медь с Кипра скоро прибудет в положенном объеме, о сын Ра, — спокойно ответил визирь. — Сейчас море штормит, и купцы Алассии сидят в порту. Как только море откроет свои пути, корабли пойдут в Страну Возлюбленную так, как шли всегда.

— Странно, — протянул фараон. — Мне говорили другое. Я слышал, что царю Алассии запретили входить в наши воды, пока он не выполнит ряд условий. И по слухам, он их выполнять не собирается. Ты, наверное, думал запугать его. Скажи, а ты никогда не думал, как можно запугать того, кто вылез из какой-то никому неизвестной дыры и за пару лет подмял под себя Великое море?

— Он был в плену, величайший, — попробовал возразить чати. — Он опозорен.

— Я слышал, на берегах Лукки теперь живут только скорпионы, — насмешливо ответил Рамзес. — Он неплохо отомстил за свой позор. Города уцелели, но все остальное Эней разорил. И он даже не нарушил свою клятву при этом. Царица Родоса еще правит, но я готов поспорить, что и она скоро умрет. Подними глаза!

Резкий окрик застал чати врасплох, и он вздрогнул. Посмотреть в глаза разъяренному фараону? Да он умрет от страха, как только увидит бушующую там бездну. Тем не менее, голову он поднял и уставился прямо на бороду повелителя, напоминающую кошачий хвост, приклеенный к подбородку.Поднять взгляд выше он не посмел.

— Давай поспорим, — ледяным тоном произнес Рамзес, — что царица Родоса не проживет и года. И что смерть ее будет крайне неприятной. Такой, чтобы ни одна сволочь на побережье Великой Зелени не посмела усомниться в том, что царь Алассии отдает свои долги. И он опять не нарушит свою клятву. Будем спорить, Та?

— Как прикажет господин… — промямлил чати. — Не нужно, господин… Я полностью согласен с великим Гором, любимцем Маат.

— Жаль! — совершенно искренне ответил фараон. — А я хотел поспорить на твою голову. Согласен, значит. А раз ты согласен, то как ты мог выставить ему такие требования?

— У меня выбора не было, о сын Ра, — хмуро ответил чати. — Он не дает нам меди и железа. А потом забрал лес Ханаана. Мы не можем воевать с ним. Он перетопит наши корабли. А боевые корабли Сидона и Библа он или сжег, или захватил.

— Убить его ты не смог, — продолжил Рамзес. — Потом ты заплатил Поликсо, чтобы его убила она. Но она провела тебя, как последнего дурня, и взяла с него выкуп. Ты натравил на Кипр сидонцев, но его жена расколотила их вдребезги. Скажи, Та, почему я еще разговариваю с тобой, а не бросил тебя крокодилам, как простого разбойника? Клянусь, разбойники приносят мне меньше бед.

— Я все исправлю, о Могучий Бык, любимец Маат… — залепетал визирь.

— Ты дурак! Дурак! — заревел фараон. — Жрецы правят за меня югом страны. Южнее Фив уже нет моей власти! Великий жрец Амона Рамсеснахт каждый год выбивает из меня новые пожалования. Знаешь, сколько крестьян я пообещал отдать своему погребальному храму? Шестьдесят тысяч! Шестьдесят, понимаешь! И только тогда у моего величества будет посмертие, достойное сына Ра. Они делают меня беднее водоноса, и мне скоро уже не на что будет собрать армию! Пока бог Хапи благоволит нам, и разлив умерен. Хвала ему! А что случится, если страну поразит голод? Сколько лет не разливался Нил при царе Мернептахе? Три года?

— Четыре, о Господин Неба, — посмел ответить чати.

— Если такой голод повторится снова, нам конец! — ледяным тоном произнес фараон. — Мой бог-отец, Сеннахт, да будет добрым его посмертие, смирил смуту в стране и принес мир. Но смута может повториться, а казна будет пуста. А знаешь, почему она пуста?

— Такова воля богов, — прошептал Та.

— Наверное, — невесело усмехнулся фараон. — Раз у меня такие слуги. Последний караван шел в Фивы! В Фивы, понимаешь ты! Это город, где правит не мой наместник, а великий жрец Амона. И именно его жителей перебили проклятые хапиру! Что стоит Рамсеснахту заявить на ступенях храма, что царь стал слаб и не может защитить своих людей! А если вдруг умрет священный бык Апис? Нет знамения хуже! Ведь это значит, что Великий Дом стал неугоден богам. Тогда восстанет весь Египет, как было уже не раз. А ведь мы только что успокоили страну, смирив мятежи и разгромив северян.

— Мы покараем налетчиков! — произнес Та, но царь не стал даже орать на него, просто посмотрел-ка на полоумного.

Ни о каком большом походе сейчас и речи быть не могло. И куда? За Иордан? Нет лучше способа потратить последнее, чем гоняясь за пастухами по пустыне.

— Страх наказания лишил тебя разума, Та, — устало произнес Рамзес. — Говорить с тобой сегодня невозможно. Я всегда ценил тебя за ум и преданность, но ты стал глупее стражника-нубийца. Может, боги наслали на тебя безумие? Ты недооценил врага. А точнее, сделал врагом того, кого нужно было сделать другом.

— Я готов передать свой пост тому, на кого укажет мой господин, — твердо ответил Та. — Я скорблю, что не оправдал его надежд. Прошу только не повергать меня позору и отпустить в имение. Я не покину его до конца жизни.

— Ну уж не-ет, — медленно покачал головой Рамзес. — Хочешь отсидеться в своем дворце под Мемфисом? Ты очень богат, Та. Ты хочешь пить вино, обжираться и ласкать своих наложниц, пока я буду исправлять твои ошибки? Так ты хочешь со мной поступить? Не бывать этому! Ты сам распутаешь этот поганый клубок. Именно ты, а не кто-то другой. Ты должен вновь заслужить мою милость.

— Тогда нам нужно договариваться, — упрямо взглянул на своего царя Та.

— Ну так иди и договаривайся, проклятый дурак! — заорал Рамзес. — Верни мое дерево, медь и железо! Потому что, если у меня не будет оружия, уже через пару лет мы не сможем отбить большое нападение ливийцев! Племя мешвеш сметет нас.

— Почему ливийцев, господин? — прошептал ничего не понимающий чати, а фараон вместо ответа подошел к низкому резному столику, взял там что-то и в ярости запустил в него.

Громкий звон металла, упавшего на каменные плиты пола. Что это? Наконечник! Прекрасный наконечник копья, сделанный из железа Сифноса. Та очень хорошо знал такие наконечники. Он сам закупал их. Неужели хорошее оружие появится у людей пустыни? Много хорошего оружия. Впервые в жизни чати Та стало дурно. Словно ледяная рука сжала его сердце, на краткий миг лишив дыхания.

— Я все сделаю, господин мой, — чати слышал свой голос откуда-то издалека. — Я все исправлю… Мы отомстим потом…