Станислав Смакотин - Цусимский синдром
– Попробуем в обход, через другой борт! – шепчет Матавкин, – Во что бы то ни стало надо попасть к мостику! Там вы будете… – замолкает, не договаривая.
Под защитой?
Указывает на овальную дверь. Открывает ее, с громким скрипом поворачивая рычаг. За ней виден плохо освещенный проход.
Однако пройти незамеченными не получается: едва ступаем в коридор, как навстречу из темноты выступают двое в бескозырках. Не церемонясь, быстро направляются ко мне:
– Вот и он, провидец!..
– Ваше благородие, разрешите-ка…
Пудовая ручища грубо хватает меня в районе груди. За рубаху. От неожиданности я теряю дар речи.
– Стойте!.. Какое отделение? Вахта?.. – Матавкин бросается ко мне, пытаясь отстранить нападающих. Его довольно бесцеремонно отталкивают.
Оказываюсь плотно прижатым к стене, на ребра больно давит торчащий чугунный вентиль. В лицо ударяет резкий запах перегара. Впрочем, от меня наверняка разит не меньше.
С самого детства не люблю грубой силы. Мама учила, что всегда и все можно решить словами. В самом крайнем случае – отмолчаться. Однако проза юности мамины заветы опровергла достаточно быстро, и лучшим выходом стала секция греко-римской борьбы, в которую я и проходил все отрочество. Доборовшись до кандидата в мастера, между прочим! И спасибо тренерам за основы самбо: рука сама, не дожидаясь подсказок, обхватывает чужое запястье. Резко выворачивая, насколько хватает сил. Слышится треск ткани: «Похоже, Матавкин не досчитается пуговиц… На личном имуществе…» – Матрос с заломленной рукой, взвизгнув от боли, падает на колени.
Второй замирает – на него внимательно глядит дуло пистолета. В руке Матавкина револьвер. Старинный наган, прямо как из фильмов про революцию!
– Не сметь! – Аполлоний быстро отступает на шаг. Взводит курок – громкий щелчок окончательно трезвит любителя приключений.
Смельчак на полу рычит, корчась от боли: все дальше завожу его руку. Сильный, гад!.. Я едва справляюсь.
– Ваше благородие… – опешив, говорит тот, что на ногах.
– Молчать!.. Фамилии, быстро! – Врач разъярен.
Вполне его понимаю, кстати. Вопрос в другом: а если коллеги сейчас подтянутся?
– Матрос второй статьи Влас Степанов… – с неохотой отвечает он.
– Ты?! – Матавкин нагибается.
– Степан… – едва выдавливает тот. Чуть ослабляю захват, давая закончить: – Хромов!
– По какому праву на нас напали? – Матавкин вновь отступает, увеличивая себе обзор.
– Не на вас, ваше благородие! – Тот, что Степанов, срывает бескозырку. – Ей-богу, ваше благородие, вам и дурного ничего не желали!.. Вы же доктор! – Голос звучит развязно. Похоже, не одну чарку выжрал товарищ. – Его вот ребята по всему кораблю ищут, говорят, провидец он! – пальцем указывает на меня.
– Провидец?! Ты что такое несешь, братец? Пьян?!
– Он самый, ваше благородие. – Матрос мнет в руках головной убор, косясь в мою сторону. – Провидец! Еще слух идет, будто вчера они адмиралу сказывали, как потопнем мы все… От япошек… – с неприязнью смотрит на меня.
Провидец?! Вот это поворот! Как быстро у вас здесь все… Бабка Ванга, быть может? Хотите, поворожу на ладошке? А кто же мог настучать, спрашивается?..
На ум приходит растерянное лицо вахтенного, объявляющего командира. Он, собака, подслушал?.. Если и так, то сразу побежал команде докладывать? Дурак совсем, что ли? Полный идиот!
От неожиданности ослабляю захват. Чем незамедлительно пользуется жертва, резко вырываясь. Впрочем, ведет себя смирно, встав рядом с товарищем. Нагана пока никто не убирал.
– Команда остальная – где сейчас? – Матавкин, кажется, не сильно удивлен. Значит, в курсе событий? Это я все проспал!
– На верхней палубе собралась, ваше благородие… – отвечает мой, разминая конечность. – Адмирала требуют! И… – кивает в мою сторону. – И его!
Меня?! Здорово, ничего не скажешь… И что я им скажу? Попаданец-де? Из будущего?
Встречаюсь глазами с Аполлонием. Хоть тут и темно, на лице его растерянность. Если не сказать больше… Явно не знает, что предпринять. Выручаю я:
– Так!.. – Услышав мой голос, оба встрепенулись. – А ну-ка, оба… Да-да, оба! – Удивленно смотрят на меня. – Быстренько вот за ту дверь… – показываю на открытую створку. – И по коридору прямиком, не оглядываясь! А мы… – выразительно смотрю на Матавкина, – с Аполлонием Михайловичем ваш путь – проконтролируем! Впе… ред!
Матросы подчиняются, хмуро следуя в указанную точку. Голова Хромова поворачивается, встречаясь со мной глазами. Не знаю, что чувствует он, но по моей коже пробегает холод: тяжелый, ненавидящий взор… И вряд ли потому, что я чуть помял его руку. Дело совсем не в этом.
Молча провожаем их взглядами. Пройдя немного, те резко сворачивают к трапу, исчезая. Туда, где гуляет десантура у фонтана… Через минуту все вместе прибегут. С двоими-то пока справились с горем пополам… А остальные? А будь их не двое, а четверо? Пятеро?!
– Пора уходить, Аполлоний Михайлович! И чем быстрее, тем лучше! До мостика далеко?
– Не очень. Попробуем пройти!.. – прячет револьвер Матавкин. – Идемте скорей!
Надо что-то делать… Сам не знаю! Рассказывать правду – нельзя! Не расскажешь – хана… Мне и всем офицерам… Бунт расползется по эскадре, если еще не успел. И – понеслась тогда зима в Ташкент!
– Давно корабль в дрейфе? – Прислушиваясь к окружающему, я бегу следом.
– Минут пятнадцать, как застопорились машины. Приходили в лазарет… – спотыкается на полуслове. Но все же заканчивает: – За вами. Я тут же побежал в каюту!
Совсем не к месту вспоминается байка. Морская. Точнее, фильм с Расселом Кроу «Хозяин морей». Где команда довела офицерика до самоубийства, приняв за Иону, что несет беду… Интересно, на русском флоте тоже в подобное верили?
Проходим несколько коридоров, никого не встречая. В одном месте из-за двери доносится громкий разговор – мы преодолеваем этот участок бегом.
– Почти пришли… – Матавкин тяжело дышит, я выгляжу не лучше. – За следующим поворотом трап в рубку!
Впереди голоса, и рука Аполлония опускается в китель. Убегать слишком поздно: из-за угла возникает группа в бескозырках. Те, что сзади, готов спорить, тоже не дремлют и уже где-то рядом. Как и заказывали – перед нами пятеро… Здесь никакое самбо не поможет! А начни он стрелять, не дай бог…
Матросы останавливаются, разговор смолкает. Взгляды, разумеется, устремлены на чудо грядущего века. В тапочках и рубашке…
Матавкин заметно бледнеет, но, сохраняя невозмутимый вид, продолжает уверенно шагать. Я следую по пятам, держась в кильватере.
Решающий момент: сейчас либо порвут или утащат на палубу, сиречь – тоже порвут, либо прорвемся в рубку! Пятой точкой чую, та никогда не врет!
Первым на пути рослый детина, косая сажень в плечах… И не только в них. Встречаемся глазами: налицо явное запущенное косоглазие. Кого там Бог метит? Шельму?..
Здоровяк угрюмо наблюдает. Лидер группы? Вот до него остается метров семь, вот уже пять… Матавкин не сбавляет шага и вот-вот, через секунду, врежется в препятствие. В такт ходьбе он размахивает рукой, хорошо виден сжатый кулак. Одни костяшки белеют. У худой фигурки нет шансов против громадины… Разлетится, как лодка о скалу, щепок не соберешь!
Три метра… В последнее мгновение, когда столкновения, кажется, не миновать, детина уступает, мрачно козыряя. Другие повторяют, нехотя расступаясь.
Идя сквозь строй, стараюсь не смотреть на них, держа перед глазами спину в черном кителе. Нутром чувствуя, как головы поворачиваются вслед. Равнение на меня то есть… Ноги подкашиваются, дрожа, но очень надеюсь, что не видно. Впрочем, какая теперь разница-то?..
Вот и наш трап. Неужели проскочили?!
Матавкин пулей взлетает наверх, я чуть его не обгоняю. И откуда только навыки взялись? Вчера еще спотыкался!
А вот и мои господа-защитнички! В рубке черным-черно. Не в плане темноты, а в количестве кителей. Похоже, здесь собрались почти все офицеры: довольно небольшое помещение заполнено битком, не протолкнуться. Сосредоточенный гомон быстро смолкает, взоры устремляются к нам. Точнее, ко мне.
Кажется, я становлюсь популярен? Начинают немилосердно гореть уши. Честно говоря… Не люблю быть в центре внимания! Учитывая, что с бодуна, да и внимание к моей персоне – не самое миролюбивое. Найти бы того козла, что слух пустил! Я обвожу взглядом аудиторию.
Несколько десятков лиц – от совсем молодых, почти юных, до средних лет, даже пожилых. Взгляды скорее заинтересованные, чем злые. Но и особой любви в них тоже не улавливаю. Из знакомых узнаю лишь Македонского – стоит ближе всех, взгляд растерянный. Командира Игнациуса не заметно.
– А вот и наш оракул, господа! – Чей-то насмешливый голос. Кому принадлежит – не видно, раздается из толпы. – Аполлоний Михайлович, вы ведь у нас окулист по специальности? Скоро мы все здесь без зрения останемся, коли ваш пациент еще что наворожит!
