Я – Товарищ Сталин 6 (СИ) - Цуцаев Андрей
Чэнь, сжимая руль, вел «Крайслер» через дым, держась подальше от горящих обломков. Машина покачивалась на неровных плитах, но оставалась вне зоны основных ударов. Третий взрыв потряс рынок — бомба, спрятанная у стены лавки с фарфором, рванула, подбросив четвертый «Крайслер» в воздух. Машина вспыхнула, ее водитель вывалился на мостовую, но очередь из автомата срезала его. Пламя лизнуло соседние лотки.
Вэй, укрывшись за бронетранспортером, стрелял из «Маузера». Пуля царапнула его руку, но он, стиснув зубы, продолжал огонь, сбив одного нападавшего, который пытался перезарядить автомат. Вэй крикнул солдатам:
— Окружить их! Не дать уйти!
Солдаты из бронетранспортеров, несмотря на потери, начали контратаку. Их MP18 били короткими очередями, выкашивая нападавших в переулках. Один из солдат метнул гранату, которая взорвалась у барьера, разметав ящики и убив троих нападавших. Но потери росли: восемь солдат лежали на мостовой. Гражданские гибли в хаосе — не менее двенадцати человек, включая женщин и детей, были мертвы. Тела лежали среди рассыпанных фруктов, разбитых фарфоровых чашек и обугленных обломков лотков. Улица, еще недавно полная жизни, превратилась в поле боя.
Четвертый взрыв прогремел ближе к кортежу — бомба, спрятанная в куче корзин у чайной, взлетела, разбросав осколки. Второй «Крайслер» вспыхнул, его кузов накренился, шины горели. Осколки задели третий «Крайслер», разбив заднее стекло. Стекло хрустнуло, и осколок царапнул щеку Чан Кайши, кровь капнула на его костюм. Он стер ее рукавом, не отводя взгляда от окна, и выстрелил снова, сбив еще одного нападавшего, который пытался подойти ближе.
— Чэнь, пробивайся к гарнизону! — крикнул Чан Кайши. — Не останавливайся!
Чэнь, сжимая руль, направил машину, держась подальше от горящих обломков. Гао, несмотря на рану, стрелял из пистолета, прикрывая тыл. Лю, вжавшись в сиденье, бормотал что-то неразборчивое, его портфель был помят, но все еще зажат в руках. Третий «Крайслер» мчался вперед, обходя барьер и избегая прямых попаданий. Уцелевший мотоцикл следовал за ним, его водитель палил из пистолета, отгоняя нападавших.
Вэй повел солдат в наступление. Нападавшие, прижатые огнем, начали падать. Граната, брошенная солдатом из бронетранспортера, взорвалась в центре их группы, разметав пятерых. Их автоматы замолкли, тела рухнули на мостовую. Вэй, хромая от раны в руке, крикнул:
— Добить всех! Никого не отпускать!
Солдаты окружили нападавших. Один за другим нападавшие падали, их темные куртки пропитывались кровью. Последний, пытавшийся укрыться за обугленным лотком, был сражен очередью в грудь. Его автомат звякнул о плиты, и улица затихла, лишь треск горящих обломков и стоны раненых нарушали тишину.
Вэй, оглядев поле боя, насчитал двадцать мертвых нападавших. Их тела лежали среди обломков, рядом с разбитыми машинами и телами погибших солдат и гражданских. Первый и второй «Крайслеры» дымились, их кузова были изрешечены пулями. Четвертый пылал, его водитель лежал на мостовой. Третий «Крайслер» с Чан Кайши уцелел, стоя в стороне от эпицентра боя. Солдаты Вэя потеряли четырнадцать человек. Не менее двенадцати гражданских — торговцы, женщины, двое детей — были мертвы, их тела лежали среди рассыпанных корзин и разбитых прилавков.
Третий «Крайслер» ворвался в ворота гарнизона. Солдаты оцепили двор, держа винтовки наготове. Чан Кайши вышел из машины, на его щеке алела царапина от осколка стекла — единственное ранение. Кровь запеклась, но он не обратил на это внимания, его взгляд был устремлен вперед. Гао, с окровавленным плечом, хромал рядом, все еще сжимая пистолет. Лю, бледный и дрожащий, выбрался следом, его портфель был помят, но бумаги внутри уцелели.
Вэй, прибывший через несколько минут, хромал, его рука была наскоро перевязана куском ткани. Он отдал честь: — Господин, все нападавшие уничтожены. Мы потеряли четырнадцать солдат. Подмена машины спасла вас.
Чан Кайши сжал кулаки:
— Кто-то выдал маршрут. Найдите предателя, капитан. Я хочу его имя к утру.
Лю сказал:
— Надо оцепить Нанкин. Они могут ударить снова.
Чан Кайши кивнул, вытирая кровь со щеки рукавом.
— Поднять гарнизон. Закрыть все выезды. Каждого подозреваемого — на допрос. Никто не должен уйти.
Чан Кайши стоял неподвижно, глядя на дым, поднимавшийся над городом. Покушение провалилось, но враги показали свою силу. Их дерзость, их слаженность, их готовность умереть говорили о том, что это не последняя атака. Борьба за будущее Китая, которое он пытался удержать в своих руках, становилась все ожесточеннее. Он знал: предатель где-то рядом, и его тень падала на каждого, кто стоял в этом дворе.
Вэй, сжимая «Маузер», повернулся к своим людям:
— Обыскать тела нападавших! Проверить их оружие, одежду, все! Найдите хоть что-то, что укажет на заказчиков!
Солдаты принялись за работу, переворачивая тела, собирая автоматы и патроны. Один из них поднял пустой магазин от «Томпсона», другой нашел клочок бумаги в кармане нападавшего, но иероглифы на нем были размыты кровью. Вэй смотрел на это, понимая, что ответы будут нелегкими. Нападавшие были местными — их одежда, их оружие, их манера боя говорили о том, что они знали город, знали его улицы и привычки. Но кто их направил, оставалось загадкой.
Чан Кайши, стоя у ворот гарнизона, бросил взгляд на Лю.
— Майор, подготовьте отчет для штаба. И напишите в Пекин — пусть усилят гарнизоны.
Лю кивнул, его пальцы все еще дрожали, когда он открывал портфель.
— Да, господин. Я начну немедленно.
Гао, прислонившись к стене, перевязывал плечо куском ткани, оторванным от мундира. Его пистолет лежал рядом, пустой магазин валялся на земле.
— Они были готовы умереть, — сказал он тихо. — Это не просто бандиты.
Чан Кайши не ответил, но его взгляд стал тяжелее. Он повернулся к Вэю:
— Капитан, вы отвечаете за город. Если есть предатель, он не должен увидеть завтрашний день.
Вэй кивнул, его рука сжала рукоять «Маузера».
— Будет сделано.
Гарнизон ожил: солдаты выстраивались в колонны, офицеры выкрикивали приказы, лошади ржали, когда их выводили из конюшен. Нанкин превращался в крепость — ворота закрывались, патрули выходили на улицы, а дозорные занимали крыши. Дым над рынком все еще поднимался, его черные клубы растворялись в сером небе. Улица, где произошла атака, была оцеплена: солдаты и полицейские собирали тела, тушили пожары, разгребали обломки. Торговцы, уцелевшие в бойне, плакали над разбитыми лотками, дети искали родителей, а раненые стонали, пока медики перевязывали их раны.
Чан Кайши стоял у ворот гарнизона и смотрел на город. Его щека саднила, но он не чувствовал боли. Он думал о тех, кто организовал это — о тех, кто двигал нападавших, как марионеток. Они были пешками, но за ними стоял кто-то другой, кто знал его маршрут, знал кортеж, знал, как ударить. Он сжал кулак, его пальцы побелели. Враг был близко, ближе, чем он думал, и эта мысль жгла сильнее, чем царапина на щеке.
Чан Кайши знал: это только начало. Враги, стоявшие за этим покушением, не остановятся, пока не добьются своего. Но он не собирался сдаваться. Китай, который он строил, должен был выстоять, даже если для этого придется пролить кровь, в том числе свою.
Глава 8
Полдень заливал Аддис-Абебу жарким светом, но в узких улочках, ведущих к кафе «Селам», царила прохлада, пропитанная запахом свежесваренного кофе и лёгкого дыма от жаровен. Город жил в напряжении: победа над итальянцами в долине две недели назад всё ещё вдохновляла, но слухи о новом наступлении и колебаниях императора Хайле Селассие вселяли неуверенность. Кафе «Селам», стоявшее на углу улицы, вымощенной булыжником, было скромным убежищем от суеты базара. Деревянная вывеска с выцветшей надписью, потрескавшаяся от солнца, покачивалась на ржавых цепях, скрипя на ветру. За мутными стёклами окон, покрытых тонким слоем пыли, мелькали силуэты посетителей.
Внутрь вошёл человек в потрёпанной шамме, наброшенной на худые плечи. Его звали Йосеф Вольде, абиссинец с худощавым лицом, на котором годы войны оставили морщины, не соответствующие его тридцати пяти годам. Его глаза, тёмные и внимательные, скользили по окружающему миру, подмечая каждую мелочь: от трещины в стене до взгляда прохожего. Йосеф был помощником Раса Кассы, но не из тех, кто красовался на передовой с винтовкой наперевес. Он предпочитал оставаться в тени: доставлял сообщения, договаривался о поставках через порты Джибути, иногда передавал слова императора или, как сегодня, становился посредником в делах, о которых лучше молчать. Его кинжал, спрятанный под складками шаммы, слегка оттягивал пояс, а в кармане лежала записка, переданная утром мальчишкой с базара. Листок был мятым, с неровными буквами, нацарапанными на амхарском: «Кафе „Селам“, полдень. Русский хочет поговорить».