Я – Товарищ Сталин 5 (СИ) - Цуцаев Андрей

Внезапно машина резко затормозила. Шофёр выругался, вцепившись в руль. Прямо перед ними, перегораживая дорогу, стоял грузовик — старый, с облупившейся краской и ржавыми бортами, покрытый брезентом. Водителя не было видно, а движение замерло, вызвав гудки сзади.

— Что за чёрт? — пробормотал шофёр, выглядывая в окно.

Гейдрих нахмурился, его рука инстинктивно скользнула к кобуре под пиджаком. Он не любил неожиданностей. Его взгляд пробежал по улице: прохожие спешили по тротуарам, не обращая внимания на грузовик. Но что-то в этой сцене настораживало. Брезент на кузове был слегка приподнят, и в щели мелькнуло что-то металлическое.

— Отъезжай, — резко приказал Гейдрих. — Надо его объехать.

Шофёр кивнул, поворачивая руль, но в этот момент раздался оглушительный взрыв. Ударная волна ударила по машине, стёкла разлетелись, и «Мерседес» подбросило, словно игрушку. Гейдрих почувствовал, как его вдавило в сиденье, а затем всё заполнилось огнём и дымом. Его уши заложило, мир превратился в хаос звенящей тишины и ослепительного света. Машина перевернулась, металл заскрежетал, смешавшись с треском пламени.

Гейдрих, оглушённый, но в сознании, ощутил резкую боль в плече и груди. Кровь текла по лицу, заливая глаза. Он попытался пошевелиться, но ноги были зажаты искорёженным металлом. Шофёр лежал на руле, неподвижный, его лицо было в крови. Гейдрих потянулся к двери, но ручка не поддавалась. Снаружи доносились крики, топот, звуки сирен, но всё казалось далёким.

Собрав силы, Гейдрих упёрся здоровой рукой в дверь и толкнул. Металл поддался с жутким скрипом, и он, цепляясь за края, начал выбираться. Его мундир был разорван, кровь пропитала ткань, но он двигался, подстёгиваемый инстинктом. Он вывалился на асфальт, тяжело дыша, и попытался встать, опираясь на руку, но ноги дрожали, отказываясь держать.

Вокруг царил хаос. Горящие обломки грузовика были разбросаны по улице, прохожие кричали, одни бежали прочь, другие сбегались к месту взрыва. Гейдрих, шатаясь, сделал шаг, пытаясь отойти от пылающей машины. Его взгляд упал на грузовик — брезент был разорван, и теперь он ясно видел металлический цилиндр среди обломков. Бомба. Это было не случайное столкновение. Это было покушение.

Его разум, несмотря на боль, работал с пугающей ясностью. Кто-то знал его маршрут. Кто-то спланировал это. ОГПУ? Абвер? Или кто-то из своих? Он стиснул зубы, подавляя ярость. Он не мог позволить себе умереть здесь, как загнанный зверь.

Гейдрих сделал ещё шаг, когда второй взрыв разорвал воздух, мощнее первого. Ударная волна швырнула его на землю, пламя охватило тело, боль пронзила каждую клетку, но сознание угасло быстрее, чем он успел осознать смерть. Райнхард Гейдрих, один из самых опасных людей Рейха, был мёртв.

К полудню штаб-квартира СД на Принц-Альбрехт-штрассе превратилась в улей, полный резких приказов и приглушённых голосов. Генрих Гиммлер стоял в своём кабинете, глядя на карту города, где красной булавкой было отмечено место взрыва. Его лицо, обычно спокойное, искажала смесь ярости и страха. Гейдрих был его правой рукой, ключевым инструментом в борьбе за власть. Его смерть подрывала позиции Гиммлера в Рейхе.

— Кто это сделал? — спросил он, не отрывая взгляда от карты. Его голос был тихим, но угрожающим.

Перед ним стоял Вальтер Шелленберг, молодой офицер СД, уже зарекомендовавший себя. Его лицо оставалось бесстрастным, но в глазах мелькала тревога. Он знал, что Гиммлер ждёт немедленных ответов.

— Пока не знаем, рейхсфюрер, — ответил Шелленберг. — Взрыв был спланирован с ювелирной точностью. Две бомбы: одна для отвлечения, вторая — для добивания. Это не любители. Мы проверяем всех, кто мог знать маршрут обергруппенфюрера.

Гиммлер резко повернулся, его очки блеснули.

— Всех? Это слишком расплывчато, Шелленберг. Мне нужны имена, доказательства. Русские, британцы, французы или, чёрт возьми, наши собственные люди! Это удар по мне, по СС, по фюреру!

Шелленберг кивнул, сохраняя спокойствие, хотя знал, что Гиммлер в гневе опасен, а сейчас его ярость смешивалась с паникой. Смерть Гейдриха означала, что кто-то смог подобраться к одному из самых охраняемых людей Рейха. Это был вызов.

— Расследование начато, рейхсфюрер, — сказал Шелленберг. — Мои люди осматривают место взрыва, допрашивают свидетелей, изучают грузовик. Есть версия, что это работа советской разведки. Их агенты активны в Берлине, и у них есть мотив.

Гиммлер стиснул кулаки, его лицо покраснело.

— Советы? Тогда почему мы не знали об этом? Где ваши осведомители, Шелленберг? Гейдрих предупреждал о русских, но вы ничего не сделали!

Шелленберг выдержал взгляд, хотя чувствовал, как почва уходит из-под ног. Гиммлер искал козла отпущения, и он был удобной мишенью.

— Мы делаем всё возможное, рейхсфюрер. Я лично прослежу за каждым следом. Мы найдём виновных.

Гиммлер отвернулся.

— Найдите их, Шелленберг. Быстро. Фюрер ждёт отчёта. Если результатов не будет, головы полетят. И ваша — первая.

В штаб-квартире Абвера на Тирпицуфер новость о смерти Гейдриха вызвала иное настроение. Ханс фон Зейдлиц узнал о взрыве от Курта Шмидта, ворвавшегося в его кабинет без стука, с горящими глазами.

— Ты слышал? — спросил Шмидт, едва переводя дыхание. — Гейдриха взорвали на Вильгельмштрассе. Две бомбы. Он мёртв.

Ханс замер, рука с пером дрогнула, оставив кляксу на бумаге. Он медленно поднял взгляд, скрывая бурю эмоций. Гейдрих мёртв? Это меняло всё. Гейдрих был главным охотником за предателями, человеком, чьё чутьё могло разрушить его игру. Но его смерть означала, что кто-то сделал ход, о котором Ханс не знал. Это пугало не меньше, чем гестапо.

— Кто это сделал? — спросил Ханс, стараясь говорить спокойно.

Шмидт пожал плечами, его лицо выражало смесь возбуждения и тревоги.

— Никто не знает. Гестапо роет землю. Говорят, это могли быть русские. Или кто-то из наших, кто хотел убрать Гейдриха. Врагов у него хватало.

Ханс кивнул, его мысли метались. Если это были советы, почему он, их агент, не был в курсе? Это означало, что Москва либо не доверяет ему, либо действует через другой канал. Оба варианта были плохими. Тонкий лёд под его ногами трещал.

— Канарис созывает совещание через час, — добавил Шмидт. — Хочет отчёты по всем операциям. Говорит, гестапо теперь будет дышать нам в затылок.

Ханс кивнул, не поднимая глаз. Когда Шмидт ушёл, он откинулся в кресле, чувствуя, как сердце колотится. Смерть Гейдриха была облегчением и угрозой. Гестапо, лишившись лидера, станет параноидальным, а их собеседования превратятся в охоту. Ханс знал, что должен быть осторожнее, хитрее.

Он открыл ящик стола, взглянул на потрёпанное издание «Фауста», мысленно повторив код, использованный для связи. Связаться с Москвой сейчас, под надзором гестапо, было почти невозможно. Он закрыл книгу, спрятал её, ощущая, как страх сжимает горло.

К вечеру Берлин гудел от слухов. В кафе, кабинетах, на улицах — все говорили о взрыве. Одни шептались о коммунистах, другие — о разборках в СС. Самые смелые намекали, что фюрер мог убрать амбициозного Гейдриха. Никто не знал правды.

В Абвере напряжение росло. Канарис собрал офицеров, объявив, что их работа теперь под ещё большим контролем. Ханс сидел в углу конференц-зала, избегая взглядов. Он чувствовал подозрения коллег, их страх. Гестапо начнёт копать глубже, и его жизнь висела на волоске.

На следующий день расследование набрало обороты. Гестапо допрашивало всех, кто был рядом с местом взрыва. Свидетели говорили о грузовике, появившемся из ниоткуда, о водителе, которого никто не видел. Обломки бомбы указывали на сложное устройство, возможно, иностранное. Шелленберг докладывал Гиммлеру, что следы ведут к советам, но доказательств не было.

Ханс вернулся в кабинет, перебирая отчёты, но мысли были о гестапо. Он представлял, как они входят, как их вопросы становятся всё острее. Он пытался подготовиться, но страх был сильнее. Каждый шаг, каждый документ, каждый взгляд коллег казался проверкой. Он знал, что должен продолжать, но с каждым днём это становилось тяжелее, а лёд под ногами — всё тоньше.