Другой Путь (СИ) - Марков-Бабкин Владимир

Так что в обиду я ни Катю, ни отца её не дам. Но, пусть Михайло всё же за свои чудачества на меня поработает и на следствие походит. Даже если следствие сие у Ушакова в промежутке между партиями в шахматы со мной.

Сам же я всё колдую над паровым движением. Над водным и наземным. Проблем масса. Это только в детской песенке: «Что нам стоит дом построить? Нарисуем — будем жить!»

Увы так не бывает. Вернее, бывает только в пошлых романах об альтернативной истории, где по воле попаданца движутся горы, а реки меняют свои берега, и, вообще, текут в другую сторону. Сугубо по воле главного героя и его идиота-автора. В общем, концепция: «Будь — и оно появилось!» работает только на страницах низкопробных поделок. Или подделок? Впрочем, какая разница в сущности?

А если реально, то проблем масса. В том числе и с самим сердцем любого подобного движения — двигателем. Что с того, что я знаю точно, как он устроен? А материалы? А узлы? Поршни, прокладки и клапаны разные? Манометры? Я не могу свободно оперировать привычными мне материалами и сплавами, ибо их тут попросту нет. И создать не вдруг. Это промышленность и технологическая цепочка от добычи требуемой руды, и требуемой марки угля, до финала — самого изделия. Между ними куча всяких конструкторских, производственных и организационных работ. И технологий. Или вот, например, рельсы. Одно дело рельсы для шахтных вагонеток, вагончик с углём, по которым вагончик тащит лошадка, а другое, пусть маленький, но паровоз. Да и вагоны ещё. Нынешние рельсы от такой нагрузки просто поведёт и крушение состава неизбежно.

Планы у меня большие. И создание железной дороги Петербург-Царское Село лишь первый из моих планов далёкого будущего. Очень далёкого, честно говоря.

Кстати, были мы с Настей давеча в Царском Селе по приглашению Императрицы на каком-то очередном празднике (не считаю нужным забивать голову бессмысленной информацией), ну, что сказать. Царское Село — дыра дырой. Покосившийся дворец, запущенный парк, в общем, по сравнению с моим дворцом в Подмосковье сущий колхоз с перекошенными уличными сортирами. Ну, я утрирую конечно, но, это настолько контрастировало с тем, к чему я привык в двадцатом веке, что мне оставалось лишь по-старчески крякать к удивлению Анастасии. Она даже обеспокоенно спрашивала, всё ли со мной хорошо и не кликнуть ли лекаря. Я в ответ лишь галантно поцеловал ручку и напомнил ей, что и сам я лекарь.

Императрица тоже довольно скептически осмотрела свою будущую загородную резиденцию и повелела найти архитектора на новый дворец. И деньги на строительство. А с деньгами пока затык. Война сожрала всё, что только могла. И что не могла — тоже.

Кстати, о деньгах. Матушка подогнала мне приятную сумму со словами: «Насте на булавки». Сумма была весьма приличной и не всё пойдёт на фаворитку. Конечно, Лиза это понимала, потому и объем денег был достаточно большим. Что это? Вряд ли просто Царственная прихоть. Императрица раз за разом мне подбрасывала в той или иной форме, или под тем или иным основанием/легендой суммы, и явно стимулировала мои научные работы. Потихоньку у меня появлялись станки и мастерские, появились мастера, немцы и голландцы в основном. Потихоньку прирастало моё техническое хозяйство и обеспечение.

Что двигало Императрицей? Бог весть. Лишь бы деньги давала, ибо с деньгами у меня по-прежнему плохо. Это не новый дворец построить. Я на такие мелочи не разменивался. Но, даже расчеты требовали денег. Я ведь не один черчу и считаю. И в Петербурге у меня люди, и в Подмосковье. А у них семьи, на секундочку. И их тоже надо кормить. Конечно, в Подмосковье полегче, у меня там три моих деревни с натуральным хозяйством, так что хлеб, масло, молоко и прочие, как выражался Кузьмич, иички, были на столах семей моих сотрудников всегда. Но, нужны и деньги. А в Питере у меня и деревень-то своих не было, чтоб снабжать моё научно-техническое хозяйство. Так что деньги Матушки «Насте на булавки» были очень кстати.

А, в целом, всё путём. Как говорится, Министерство путей сообщения сообщает, что всё путём.

— Барин! Там Анастасия Павловна приехали! Бледные!

Вопреки установленным правилам, первой мне новость сообщила Катя. Судя по её виду с Настей действительно, что-то случилось.

Резко встаю.

— Где она?

Катя выдохнула:

— Сюда идёт, барин.

За ней вбежал дворецкий. Не успел он открыть рот, как в дверь ворвалась Настя. Как была, с дороги.

Я поглядел на неё и приказал коротко:

— Оставьте нас все.

Глава 5

Слово и Дело Государево!

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ИТАЛЬЯНСКИЙ ДВОРЕЦ. ГОСПОДСКАЯ ОПОЧИВАЛЬНЯ. 14 июля 1743 года.

Ох уж эта, Настя!

Нет не та, что скулит у меня на плече. А та, что довела её до этого.

Настя смотрит на меня преданно и кусает губы.

— Петенька, что теперь будет?

А что я ей должен ответить? Успокоить? С три короба наобещать? Я не могу даже предположить, что тётушка мне на такую просьбу ответит. Да и связь наша с Настей начала меня сильно обременять

Минувшая ночь была бурной. Явление Анастасии было неожиданным. Она собиралась приехать позже. Через два дня. И вдруг такое.

Утром проснулась и в слёзы.

— Петенька, я тебя не брошу.

Представляете спите вы с подругой с утра пораньше и тут вам такое! То ли пора мысленно прикидывать как мебель переставить, то ли быстро прыгать в джинсы и на комсомольскую стройку срочно уезжать. Хотя… Это тогда она меня должна была просить «нас не бросить». Похоже я в трудах своих перенапрягаюсь. По срокам там и не могло ничего быть. Но, всё же…

— Не плачь, Настенька, — говорю полусонно, — никто меня у тебя не отнимает.

Всхлип.

— Хотя, хотят отнять, — прерывисто выдыхает Ягужинская.

Так! Что-то новое. Матушка решила, что мы близко с Настей сошлись и пора фаворитку менять?

— Ну кто этого хочет? — чуть приподымаясь выше по подушке спрашиваю любовницу.

— Они, они, — снова прерывисто начинает Настя, — они убить тебя хотят!

Выпаливает она и сваливается в плач.

Это явно не Матушка. И, пока я тут с Ломоносовым водород открываю и паровой насос строю, вокруг что-то происходит, и мои гости или выходы на балы не дают мне времени о том знать.

— Так, не плачь, успокойся, — произношу уверено, гладя любовницу по каштановой головке, — говори кто смог такой глупостью тебя напугать.

— Это не глупость, — собирается от лёгкой обиды Настя, — ко мне вчера Настя приходила, Лопухина. Сказала, что б я к тебе не привязывалась, а то потом буду горько рыдать.

Так вот оно что. Старая подружка вернулась после того бала с розой.

— Она просто тебе завидует, — шепчу ласково.

— Нет. В мае мать её была у нас, и она говорила, что плохо ей при нынешнем царстве, но, мол Ботта поехал в Берлин и скоро пруссаки спасут Иоанна с матерью и тогда всё петрово семя выжгут, — выдаёт Настя запальчиво, — и верные корабли уже готовятся из Риги забрать прежнего Императора.

А вот это уже серьёзно. Похоже, что муж Лопухиной, подвизавшись в моей антарктической экспедиции, взятие Динамюнде готовит. Разумовский шепнул на днях что туда перевели Брауншвейгское семейство и трёхлетнего Императора.

И тут меня как током прожгло. Матушка знает! Проверяет меня, приставив ту же Настю. Нет, не в том помогу ли я вернуть Трон Иоанну Антоновичу. Для меня его воцарение смерти подобно. А в том не затею ли я свою игру. Или не станет ли кто играть мной мне не того сообщаючи.

Приподымаю Настю. Сам встаю. Снова прижимаю её приобняв. Целую в голову.

— Так, солнышко, — приободряю её, лаская отливающую золотом кофейную шевелюру, — успокойся, всё мне расскажи и ничего не бойся.