Дмитрий Дюков - «Рядом с троном – рядом со смертью»
– В водице размочи, як холодная и мокрая станет, то и узнаешь, можно ли такое есть.
Крутя в руках прародителя закуски к пиву, я отправился к Бакшееву, тот уже всем дал задания и молился перед ужином. Просьбы к Богу у него были такие же, как и действия, – быстрые и решительные, всё, чего он хотел от высших сил, это чтоб часовые не заспали да воры не смогли отвести им глаза. Наблюдая за ним, вспомнил озадачившее меня вчера сообщение.
Дождавшись конца ритуала, я подошёл к нему и спросил:
– С чего ты взял, что пленник наш, Гошчипс, в родстве с орками?
– Он сам молвил, да и кто ещё в сефери [70] с Черкесии пойдёт? Не холопы же ихнии?
– Откуда ты про орков узнал?
– Своими очами зрил, когда в Кабарду с послами ходил. Меня за умение на татарских наречиях толмачить послали.
– Точно сам видел их?
– Як тебя сей час. Да и што тебе оне так в душу-то запали? Те же человече, что и мы, токмо величатся именитостью да воинскими делами зело.
– Совсем такие, как мы?
– Весь род людской из семени Адама и лона Евы вышел, – как маленького стал поучать меня Афанасий. – Иль ты мнил, они с рогами на лбу, или с хвостом и шерстию обросли, яко звери лесные?
– А нигде не водятся в шерсти, например?
– Знамо, водятся – в бабкиных сказках, аль в преисподней, – подытожил разговор о фантазийных существах старый воин.
Поговорив с ним ещё о его путешествиях с посольствами, выяснил, что в это время язык межнационального общения – татарский, по крайней мере, на юг и восток от границ Московского царства. Что заставило задуматься.
– Афанасий, скажи: трудно татарское наречие разучить?
– Ежели с прилежаньем постигать, то любое дело лёгким будет, – опять перешел на менторский тон рязанец, но, смягчившись, продолжил: – А так этих языцей-то, почитай, поболее десятка имеется. Татаровя сами-то друг дружку с толмачом разумеют. Но общие слова выучить не трудно. Вона, пойдём до нашего мальца полонянного.
Мы подошли к Габсамиту, скромно ждавшему свою порцию каши под телегой.
– Малой, как по-вашему будет от то зваться? – спросил Бакшеев, указывая на котел.
– Казан, – ответил маленький толмач.
– Верно, а сё? – экзаменатор ткнул в телегу.
– Арба.
– Тож правда. А от он? – рязанский страж рубежа кивнул на задремавшего сторожалитвина.
– Каравул, – вздохнул паренек, подумал и добавил: – Акылсыз.
– Истинно, глупец, в стороже-то дремать. Ещё подрыхнет и станет башксыз – безголовым! – сказал самоназначенный воевода и предложил мне: – Давай ты, княже, поспрошай!
В голову ничего не лезло, и я ткнул пальцем в почву.
– Балчук, грязь по-русски, – прокомментировал мой жест малолетний учитель иностранных языков.
В задумчивости я показал ему кусок сушёного снетка, что продолжал удерживать в руке.
– Балык, рыбица по-вашему будет, – продолжал перевод Габсамит.
Тут я наконец вспомнил интересовавшие меня слова.
– Что значит шура?
– Раб, – ответил татарчонок.
– А как понять – азюны сакарым?
– Я убью тебя, – засмущавшись, продолжал отвечать на вопросы отрок.
– А вот это что – кюдлюк?
– Не ведаю, – прошептал паренёк и опустил голову.
– Кто ж эдакое князю в очи-то скажет, – вмешался в наше погружение в лингвистику татарского языка Афанасий сын Петров. – Содомит сие значит.
После постного ужина наступил отбой, однако спали все вполглаза, вслушиваясь в перекличку сменявшихся часовых.
Весь следующий день поход по непролазной грязи продолжался, так что, добравшись до темноты к Троице, мы были совершенно измотаны. Афанасий остался с обозом на окраине села Климентьевского, а мы с Жданом отправились на ночлег в обитель. Встречал нас сам архимандрит Киприан с чинной братией – келарем, казначеем, ризничим и книгохранителем, да прочими почтенными старцами. Уже наученный местному церемониалу, я поцеловал руку настоятелю и в свою очередь получил от него благословление.
– Рады мы о приезде князя Угличского, Димитрия, к дому Живоначальной Троицы и Пречистой Богородицы и великим чудотворцам Сергию и Никону. Прошу тебя отвечерять с нами в гостиных палатах! – приветствовал нас Киприан Балахонец.
Предложение было принято, и мы двинули к каменному двухэтажному зданию вдоль многочисленного почётного караула.
– Зачем вам так много воинов? – выразил удивление малолетний высокородный паломник.
– Воев? – изобразил недоумение келарь Евстафий. – То сирые слуги монастырские, Троицей опекаемые, стрельцы да конные служки.
Скромные прислужники обители были как на подбор крепкие парни, одетые в брони и разнообразно вооружённые.
– Пушек вы на монастырский обиход не припасли? – попробовал я пошутить.
– Вскую же оне нам? Ести токмо пищалей крепостных да затинных с полсотни, да наряд к ним для опаски от всякого лихого дела.
Да уж, похоже, здесь русская церковь вполне зримо исповедовала принцип «добро должно быть с кулаками».
Накрытая в гостевом доме трапеза роскошью не поражала, на столе были гречневая и гороховая каши, куски варёной рыбы, хлеб да разные хлебные квасы и фруктовые взвары, прозываемые тут щербет. Представления об обжорстве монахов оказались явно преувеличенными. За ужином шёл степенный разговор об управлении монастырскими владениями, старцы поучали меня разными советами о рачительном ведении хозяйства. В ходе беседы выяснилось, что, кроме обширного подворья в Угличском кремле, Троице принадлежат несколько дворов и лавок в моём городе и множество сёл и деревень в уезде. Тут нечистый дёрнул меня поинтересоваться, каков будет с этих владений налоговый взнос в казну удела.
Казначей Игнатий аж подпрыгнул.
– Есть у нас тарханы от пресветлых московских царей, что податей с наших вотчинок не имать, окромя указных, а те, что насчитаны, мы сами в приказы возим. Чтоб на Углич серебро сбирать, об том указа не было.
– Тако же заповедано грамотой великого князя и царя всея Руси Фёдора Иоанновича вступаться в наши сельца и деревеньки городским прикащикам и прочим денежным сборщикам! – прибавил отче Евстафий.
Стало ясно, что у прижимистых монахов зимой снега не допросишься. Перед отходом ко сну самый благообразный из старцев, Варсонофий, поинтересовался у меня чудом явившейся Божьей матери. Вдаваться в подробности совершенно не хотелось, и я старался молчать, как партизан.
– Егда то явление было, княжич? – интересовался монах.
– Да в день битвы с татарами у Москвы.
– А пред сонием молился ли ты, отрок?
– Конечно, вознёс молитву.
– Где же соном тебя сморило?
Пришлось напрячь память, вспоминая, где я ночевал перед битвой.
– Да здесь же, за стенами обители и легли мы спать в лагере воинском.
– От где знать знамение-то бысти, – задумался старец, осенил меня крестом и удалился.
Поутру мы посетили молебен в Троицком соборе, по совету Ждана я пожертвовал на поминовения родителя пятьдесят рублей денег, и, провожаемые благими напутствиями святых отцов, мы присоединились к давно изготовленному в путь углицкому обозу.
Глава 18
Путешествие в сопровождении пары десятков повозок оказалось серьёзным испытанием для нервной системы: с возами постоянно что-то приключалось, они то увязали в рытвинах, то ломались, их колёса заклинивало между брёвнами дорожной гати. Отряду приходилось делать остановки почти каждые полчаса. От Троице-Сергиева монастыря до Переяславля мы добирались два дня.
В город Бакшеев решил наш гужевой караван не заводить, причину он обрисовал чётко:
– Бо в стане-то за добром углядим, а во граде як начнём на гостином дворе тюки да торбы с возов носить, так и растащут всё тати.
Ночевать остановились на берегу Плещеева озера, за рекой Трубеж, в паре вёрст от Переяславля-Залесского и невдалеке от небольшого села. Лагерь был развёрнут споро, и стрельцы, раздевшись до исподнего, полезли в воду ловить бреднями рыбу.
Увидев это дело, я взмолился Афанасию:
– Надоела мне уже постная пища, сегодня ж суббота, давай хоть чего мясного раздобудем.
– Рыбица тут отменная, селёдка, царь к столу не брезгует, ох и сладка она, – рязанец мои кулинарные пожелания игнорировал.
– Селёдка ж рыба морская, – меня не покидала надежда переубедить Бакшеева.
– То немецкая в море-окияне водится, наша же переяславская – в озере.
Смирившись с очередным диетическим ужином, побрёл к берегу посмотреть на улов стрелецкой охраны. Добыча их действительно походила на некрупную сельдь, ранее такого вида рыб мне видеть не приходилось. Но спокойно повечерять нам была не судьба, к лагерю приближалась куча разгневанных мужиков из ближнего сельского поселения. Насколько было понятно, возмущались местные жители фактом рыбалки в их озере, а особый гнев вызывало использование в этом деле похищенных у них же сетей.
– Неводов наши люди не схищали, – отмёл обвинения Афанасий. – На чуток порыбалить взяли, опосля развесили б их на прежнем месте.
