Дмитрий Дюков - «Рядом с троном – рядом со смертью»
Участь моей матери была решена советом высших иерархов церкви во главе с патриархом Иовом, ей было указано принять пострижение в монахини. Обителью назначили будущей старице владимирский Княгинин монастырь, место почётное, но удалённое от Москвы. Там уже пребывала одна бывшая царица, разведённая жена Ивана Иоанновича – Прасковья. В кормление Марье Фёдоровне были пожалованы Холопий городок [65] да по половине слободы Рыбной и Мологи [66]. Также Борис Фёдорович передал кучу грамот, жалованных и тарханных [67], на князя Дмитрия Иоанновича Углицкого, так теперь звучало моё официальное имя. Помимо Угличского уезда с городом, мне даровались и отошедшие в казну по смерти последней жены покойного старшего брата, царевича Иоанна, городок Устюжна со всеми волостями и станами, да несколько крупных вотчин, самой ценной из которых было село Черкизово в Горетовом стане Московского уезда. Однако для контроля за финансами посылался дьяк из приказа четверти Петелина [68], да в столицу удела направлялся стрелецкий голова, которому поручалось набрать полк городовых служивых. Обязанность финансировать этот отряд, подчиняющийся центральному правительству, лежала полностью на удельной казне, она же должна была содержать и ямские дворы на дорогах. Эту пилюлю мне подсластили жалованьем из царской казны и от Годунова лично, переводить цену мехов и дорогих сукон в денежную стоимость я не умел, но только монетой мне причиталось почти полторы тысячи рублей. Большая это сумма или не очень, было не ясно, но казначей, которому передали приказ хозяина поутру готовить денежное серебро, казалось, потерял дар речи.
Поутру, проснувшись, я опять саботировал поход в церковь, уговорив Ждана посетить главную торговую площадь, раскинувшуюся у стен Кремля. Афанасий же направился в приказ большой казны хлопотать о получении подаренных денег. Торжище было большим, с сотнями лавок, наполненных различными товарами. Покупок я не совершал, больше меня интересовали представленные товары и цены на них. Поскольку каждый купец старался торговать своей, ему одному лишь ведомой мерой, понять, у кого что дешевле или дороже, было непросто. Походным калькулятором служил Ждан Тучков, приводивший все меры и стоимости к известным мне значениям. Соотношение цен на некоторые товары с точки зрения гостя из будущего казалось поразительным. Фунт не самого качественного сахара стоил как пуд мёда или полпуда чёрной икры, а бочка сельди стоила как восемь огромных осетров, или около трёх пудов отборной паюсной икры. Собственно, любой привозной товар ценился в разы дороже отечественного, иностранное сукно было в десять раз дороже грубой русской сермяги. Хлопковые или, как их называли купцы, бумазейные ткани, а также шёлковые превышали стоимость льняного холста от пятидесяти до тысячи раз. Что ж, у торговли в это время явно имелся большой потенциал.
Из местных изделий наиболее отличались в цене простая материя от окрашенной и кузнечное железо от передельной стали – уклада. Собственно, несложная, на мой взгляд, переработка давала удорожание в несколько раз. Побродив часок в задумчивости по центральному рынку Москвы, мы направились к месту проживания, прикупив лишь в книжном ряду несколько стопок бумаги за десять алтын. По возвращении на двор конюшего боярина я поразился царившей там суете.
– У Борис Фёдорычева скрягиключника всё потребное получил, с царёвыми казначейскими дьяками потолковал, до полудня дарам счёт окончат, можно забирать да отъезжать до Углича, – выкрикнул весёлый Афанасий Бакшеев.
– Как же ты совладалто с приказными оглоедами? – поразился воспитатель. – Каковским образом не заволокитили отдачу нашу?
– Да посулил им по десяти рублёв, ежели к полудню поспеют, – ухмыльнулся ушлый рязанец, – дабы у них ретивость проснулась, вот и вся недолга.
– Волен же ты княжье добро в пусто раздавать! – возмутился Тучков. – Щедр как за государев счёт, шельма. У нас, поди, царёва грамота на поминки имеется, алтын бы двадцать за уважение отдал, да и всё.
– Жалует царь, да не жалует псарь! – продолжал веселиться Афанасий. – Зато сукна будут не гнилы, да меха не трачены, и деньги не обрезаны. Ты бы помог подводы да мужиков возчих понаймовать, а то ямские цену просят несусветную. Яз же поищу стрельцов каких, по ряду на стороженье [69], на такое добро лихие люди, аки пчёлы на мед, слетятся.
Что ж, по опыту моей прежней жизни, сумма отката за быстрое выделение государственных средств была весьма умеренна. Отрадно было понимать, что в сфере бюджетного финансирования преемственность традиций вполне себе существует и никуда пропадать не собирается. Через несколько часов телеги были найдены, багаж на них увязан, к конвою присоединилась группа конных стрельцов человек в двадцать.
– Еле сговорился, – сообщил приехавший с ними Бакшеев. – Полкового голову одарил пятью рублями, штоб ребят этих от караулов освободил, да молодцам обещал по двадцати алтын каждому и оплату зелья со свинцом, ежели дело ратное будет.
Судя по тому, что только серебра монетой, упакованного в лари, мы получили около семи пудов, да с нами находилось восемь телег с мехом и тканью, меры предосторожности, принятые ветераном-пограничником, лишними не являлись. Выехал из Москвы наш отряд немногим позже полудня, не дожидаясь возвращения боярина Годунова из дворца. Езда по столичным улицам на подводе оказалась многим хуже верховой. Сидевшие на последних повозках пленники морщились и стискивали зубы так, что казалось, будто их пытают. Татарчат рассадили по разным возам, охраняли двух старших литвинские наёмные солдаты. Правда, сторожами те воины оказались весьма посредственными, и от них было больше изображения дела, чем пользы.
Стольный град обоз проехал чуть больше чем за час, и то благодаря нашим стрельцам, знавшим в лицо всех воротников и караульных. По выезде на крайние слободы мы увидели начало постройки нового кольца рвов и валов со стенами вокруг города. По местным масштабам размах строительных работ был воистину циклопическим. Неудержимое любопытство заставило меня забраться на свежую насыпь. Осматривая окрестности, я вдруг осознал внезапную догадку о своём местонахождении. Именно в этом месте через несколько веков пересекутся Садовое кольцо и проспект Мира. Вообще, всё походило на то, что строятся новые стены именно по контуру кольцевой магистрали далёкого будущего. Интересно, какой в этом мире станет карта московских дорог лет через триста-четыреста?
Глава 17
К вечеру зарядил мелкий, холодный дождь. Двигались мы и так не быстро, а по раскисшим дорогам вообще начали ползти как улитки. Лошади ступали осторожно, боясь оступиться на скользких брёвнах, составляющих дорожное полотно на всех низменных местах. Для остановки на ночлег Бакшеев, уже вовсю командовавший углицким отрядом вместо уехавшего Колобова, выбрал пригорок на краю обрывистого оврага. Телеги с самым ценным грузом поставили в середине лагеря, с остальных сгрузили добро и устроили из них прерывистое ограждение вокруг стоянки. Лошадей спутали и отправили пастись под присмотром двух дворян.
Афанасий хмурился.
– Скверная пора, воровская, татейто в сырину такую ни огненным, ни лучным боем не отгонишь, может, в ножи придётся резаться. Спать заляжем одоспешены да оружны.
Я, пытаясь спастись от вездесущей мокроты, подобрался поближе к костру. Там распоряжался у походных котлов Лошаков.
Задумчиво глядя в пустую воду, он произнёс:
– Сей час крупицы-то и взварим в кашу на суши.
– На что кашу варить будете? – в моём голосе пробивалось любопытство.
– На чём, – поправил Иван. – На суши.
– Эт что такое? – интерес не пропадал. – Из рыбы сделано?
– Вестимо, рыбица малая сушёная из озер края северного, – ответил дворянин. – День-то сей третий по седмице, постное вкушаем.
– А-а, ты варить кашу на сухой рыбе будешь, – понял я.
– Да уж знамо дело, не сыру жрать, – вовсю шутил мой давний телохранитель. – Чай, не самоядь дикая.
Порывшись в мешке, он вытащил сушёного снетка и вручил мне:
– В водице размочи, як холодная и мокрая станет, то и узнаешь, можно ли такое есть.
Крутя в руках прародителя закуски к пиву, я отправился к Бакшееву, тот уже всем дал задания и молился перед ужином. Просьбы к Богу у него были такие же, как и действия, – быстрые и решительные, всё, чего он хотел от высших сил, это чтоб часовые не заспали да воры не смогли отвести им глаза. Наблюдая за ним, вспомнил озадачившее меня вчера сообщение.
Дождавшись конца ритуала, я подошёл к нему и спросил:
– С чего ты взял, что пленник наш, Гошчипс, в родстве с орками?
– Он сам молвил, да и кто ещё в сефери [70] с Черкесии пойдёт? Не холопы же ихнии?
– Откуда ты про орков узнал?
