Помещик (СИ) - Шерр Михаил
Тихон и Федор были ровесниками и обоим было по сорок, а вот Поликарп был откровенно старым шестидесятилетним человеком. Как он там служил батюшке я не знаю, но на мой взгляд ему пора на покой. Мне такой слуга не нужен.
Поэтому когда он попросил отпустить его обратно в деревню, я сразу же согласился. Мои родители, как и большинство помещиков, в отношении дворни были очень жестокими. Ни у кого кроме Пелагеи не было своей семьи. Но Тихону есть куда уйти, он не утратил связи со своим младшим братом и тот готов принять его.
Пелагея попала в дворню молодой вдовой, у нее есть двадцатилетний сын Андрей, красивый скромный молодой человек, два года назад по большой любви он женился, и у молодых маленький сын.
Остальные слуги дворни, в том числе и Степан, холостые.
Авдотья явно тяготится своим нынешним положением и возможно тоже бы попросила отпустить её, но ей уходить не куда. Для своей семью она ломоть отрезанный и возвращать её в родительский дом, значит обрекать на муки.
Пелагея была не просто кухарка, но и самый доверенный и верный человек у родителей. Она была мастерицей на все руки и фактически вела все хозяйство в барском доме.
Дуняшу она попросила взять ей в помощницы, в первую очередь в роли буфетчицы.
Вернувшись домой, я отпустил Степана, который от усталости валился с ног, и сразу же призвал Поликарпа.
— Поликарп, голубчик мой, ты был верным слугой батюшке Георгию Петровичу и я не смею отказать тебе в твоей просьбе. Но я должен быть уверен, что тебя старика не будут обижать.
— Что вы, сударь Александр Георгиевич, не сомневайтесь ни на секунду. Они ждут, не дождутся меня. Я буду малых деток учить уму-разуму, грамоте и хорошим манерам.
— Ишь ты, хитрецы какие, мне такое и в голову не приходило. Тогда ступай с Богом и знай, всегда тебя приму с просьбой какой или с жалобой. Да позови Пелагею.
Поликарп поклонился в пояс и ушел с радостной улыбкой на лице. Пелагея вероятно была за дверью потому что зашла тут же.
— Вижу, что понимаешь свою вину, — Пелагея была какой-то тихой и даже вроде как меньше ростом и стояла она потупив взор. — Объясни мне как такое оказалось возможно, ты, самый верный человек моих родителей, боялась выполнить волю батюшки.
— После вашего, барин, отъезда в Париж, родители ваши болеть стали пуще прежнего, особенно ваша матушка, когда вернулась из Тулы. Семен Иванович тут такую власть взял. Мне пригрозил сыночка и его жену на самые тяжелые работы ставить, так и сказал: «Анфиска твоя квелая, я её сгною на барщине», — Пелагея в голос зарыдала, я сквозь слезы еле разбирал, что она говорит. — Она после родов очень слабая, мои её жалеют, а этот. Она как-то прознала о его словах, полночи на луну выла, чуть молоко не пропало. А когда ваш батюшка преставились, он меня ударил и сказал, что убьет ежели рот раскрою. Прости, барин, меня.
Пелагея рухнула мне в ноги. Я растерялся, не зная, что делать. Такой оборота нашего разговора оказался для меня полной неожиданностью.
— Полноте тебе, Пелагея. Я тебя понимаю, защитить тебя перед ним было не кому, братья погибли, молодой барин в Париже, да и…
Понятно было и без слов, что от барина Александра Георгиевича прежнего разлива толку было как от козла молока.
— Встань, Пелагея. Кто старое помянет, тому глаз вон.
— А кто забудет, тому оба, — продолжила Пелагея, поднимаясь с колен.
Неожиданно она начала целовать мои руки, чем еще больше увеличила мою растерянность.
— Прости, барин. Умру за тебя.
— Всё, Пелагея, всё. Подавай ужин, голоден аки пес, — проговорил я, сам готовый разрыдаться.
Ужинал я в гордом одиночестве, Пелагея отпустила Дунюшу и молча подавала сама.
— Садись, Пелагея Ивановна, — неожиданно обратился я к ней по имени отчеству. — Хочу спросить твоё мнение.
Удивленная Пелагея присела на кончик стула.
— Да ты садись поувереннее. Примостилась на жердочке, того и гляди на полу окажешься.
Пелагея заулыбалась и увереннее расположилась на стуле.
— Я вот смотрю на Авдотью и вижу, что она, что пятое колесо в телеге, тяготится своим нынешним положением, да и откровенно говоря не вижу я её места. Да вот куда её отправлять, ума не приложу.
— А ты её, барин, замуж выдай.
— Это как? — я даже растерялся от неожиданности.
Подобное мне и в голову не приходило. Авдотья по любому человек и так распоряжаться чужой судьбой я еще не научился.
— У нас на деревне есть вдовец Никодим. Мужик он еще крепкий, живет один. Сын у него холостой, отходничает в Калуге, говорят сапожничает там хорошо.
— И что этот Никодим возьмет Авдотью в жены?
— Возьмет. Андрей слышал, что он говорил об этом как-то на деревне.
В этот момент мне пришла в голову интересная мысль. Степан слуга хороший и верный, но я же не слепой и вижу, что он тянется к своей семье и ему трудно быть при моей персоне постоянно.
— Андрею твоему двадцать и он грамотный, — уточнил я.
— Он барин не просто грамотный, а уж очень охочь до этого дела. Книгу видит, глаза сразу загорается.
— А жене его сколько, Анфисе, если не ошибаюсь?
— Девятнадцать, а ребёночку полгода. Саввой назвали, как мужа моего покойного, — Пелагея вытерла набежавшую слезу.
— Вот мне какая мысль в голову пришла. Но сначала зови Авдотью.
Сегодня вечер какой-то странный получается. Слуги все наверное в очереди стоят за дверью.
Авдотья пришла очень быстро и встала передо мною, опустив голову и теребя край платка.
— Авдотья, слышал, что есть кандидат в женихи тебе.
Авдотья неожиданно для меня не смутилась, а подняла голову и прямо посмотрела мне в глаза.
— Никодим мужик хороший, староват конечно. Да мне, барин, выбирать не приходится. Велите, пойду за него.
— Это как-то не совсем, велите, — такой поворот дела меня не очень устраивал.
— Меня в жизни любили три человека, покойная матушка, суженый мой, отданный в солдаты и сгинувший там и ваша матушка. Их я тоже любила. Никодим говорит, что обижать меня не будет, примет в любое время и под венец сразу же поведет.
— Хорошо, так тому и быть.
— Я тогда, барин, завтра утром и уйду.
— Я перед тобой с Поликарпом разговаривал, он тоже попросил отпустить его. Ему я сказал, что всегда приму с просьбой или с жалобой. Тебе говорю тоже самое.
— Спасибо, барин, благодарствую.
— Хорошо, Авдотья, ступай.
Пелагея стояла у дверей во время разговора с Авдотьей и когда та вышла, вопросительно посмотрела на меня, ожидая продолжения разговора о сыне.
— Хочу твоего сына взять в камердинеры. Степану смотрю тяжело стало постоянно при моей персоне находится. Что скажешь?
— Не пожалеете, барин, — Пелагея в пояс поклонилась.
— Так что, завтра утром перед завтраком жду его. И пусть свою Анфису тоже приводит. Она пока у тебя помощницей будет, а там посмотрим.
Я встал и прошелся по столовой, подошел к окну.
Уже практически наступила ночь и за окном стояла непроглядная темень.
«Когда появятся деньги, на усадьбе надо будет сделать уличное освещение. Поставить везде газовые фонари», — подумал я и вернулся к столу.
— Пелагея, я считаю господина управляющего вором и у меня уже есть тому доказательства. Скажи, а ты, голубушка, не замечала ничего подозрительного?
— А как же замечала, только мне все больше последнее время казалось, что хозяин он никчемный. Но он до недавней поры меня не трогал, потому и гнала от себя… — махнула рукой.
Почему Пелагея молчала мне было понятно, рассказ Никифора многое объяснял.
Несмотря на усталость мне не спалось. События дня несколько раз прокручивались в голове, я невольно снова и снова анализировал их и каждый раз приходил к одному и тому же выводу: какой я молодец.
Правда был один момент который тревожил меня. Неужели у нашего управляющего нет никаких подручных?
Семен Иванович был человеком свободным, из московских мещан. Служил в Москве, рекомендации при поступлении на службу батюшке были представлены хорошие. Семья, жена и дочь, осталась в Первопрестольной. К ней он ездил примерно раз в три месяца на неделю.